В стране приключений. Выпуск 1 - Кристи Агата (читаем книги .TXT) 📗
Мой друг Симов запнулся, задумчиво поглядел во круг себя. В хаосе приводных ремней, проводов, колб и реторт он искал то, что заставило его прервать плавно льющуюся речь. Наконец, он встал и, обдергивая чесучовый, кургузый пиджачок, вытащил из-под стола с приборами блюдце с молоком. Затем он прошел в кухню, которая вместе с чуланом составляла дополнительную площадь жилья Снмова, и шумно открыл дверь на черный ход.
— Минуту, — сказал Симов из кухни. — Кстати, о кошках…
Самодовольно и не слишком громко мяукнув, в лабораторию Симова вошел кот. Обыкновенный, серый, с белыми лапами и белым носом кот. Несколько темная шерсть вокруг желтых топазовых глаз образовала как бы полумаску и придавала коту интригующую, лукавую внешность.
— Прежде всего пейте, — вежливо сказал Симов коту, придвигая блюдце с молоком.
Кот беззвучно мяукнул, мельком взглянул на Симова и, не совсем твердо переступая, прошел мимо блюдца и лег на пол.
— Очень странно, — сказал доктор Симов, поправляя очки. Затем он обратился ко мне:
— С некоторого времени меня беспокоят крысы. Я не возражал, когда они разгружали меня от испорченных продуктов. Но они грызут приводные ремни, которые являются орудиями производства. Но они грызут переплеты научных трудов. Поэтому я призвал на помощь это прирученное существо…
Симов провел указательным пальцем под подбородком у кота. Кот слабо потерся головой о брюки Симова и беззвучно мяукнул.
— Очень странно, — сказал Симов, — вы равнодушны к ласкам, вы не пьете молока, что же случилось, мой уважаемый собеседник?.. — и затем Симов повернулся ко мне. — Вы смеетесь, вас смешит — «уважаемый собеседник»…
И тогда мой друг встал и взял со стола довольно сложный прибор. Сначала я принял его за подобие слухового прибора — резиновый шлем с проводами и металлическими пластинками и нечто вроде ременного браслета, к которому вели провода. Отдельный толстый провод был прикреплен к верхушке шлема и заканчивался электрическим штепселем. Симов надел прибор на голову и, подняв кота с пола, посадил его на колени.
— Друг мой, — сказал Симов, воткнув штепсель в один из одиннадцати включателей на стене, — друг мой… Есть ряд мелких открытий, которые мне удалось сделать, так сказать, походя, мимоходом… Я сделал эти открытия только потому, что они так или иначе связывались с моей основной и сложнейшей работой. В частности, вот эта штука…
Он щелкнул ногтем по шлему, надел его на голову и взялся за ременный браслет, к которому вели провода. Затем, погладив кота от хвоста к переносице, он осторожно надел ременный браслет на голову кота и слегка затянул ремень так, чтобы браслет не сваливался. Кот лениво мяукнул и обхватил лапами руку Симова.
— Ну, ну, — продолжал Симов, — не будем чрезмерно скромными. Это мой друг, у меня нет тайн от него. Можете говорить, что вам взбредет в голову. Одну минуту… — теперь Симов обращался ко мне, — опыт требует некоторого пояснения. Эту штуку я называю переключателем мысли. Нет никакого сомнения в том, что млекопитающееся, которое сидит у меня на коленях, — мыслящее существо. У него несколько упрощенное мышление, но оно мыслит, оно здраво располагает своими мыслями, как всякое другое живое существо…
Слегка наклонившись вперед, Симов смотрел мне прямо в глаза:
— При помощи этого прибора я переключаю мысли кота, то есть мой мозг делается приемником мыслей этого животного. Это один из самых совершеннейших способов передачи мыслей на расстояние, не имеющий ничего общего с гипнозом или эстрадным шарлатанством. Когда я включу ток, я перестану говорить, будет говорить не Симов, а кот.
Характерный треск повернутой кнопки. Лицо Симова было неподвижно. Неподвижно лежал кот на коленях Симова. Губы Симова как бы непроизвольно раскрывались, и я услышал тихую, отчетливую речь. Слова складывались в фразы и предложения, но явно говорило другое существо. Бешено крутился диск электрического счетчика в стеклянной щелке. И Симов говорил медленно и раздельно, как говорящий заводной автомат.
— Я помню себя почти тысячу солнц. У людей солнце называется днем. Но мы, коты, не замечаем ночи. Мы одинаково видим днем и ночью и различаем время по теплому желтому кругу в небе. Почти тысячу раз появлялся и прятался круг-солнце, и вы можете считать, что я живу около трех лет. Мы привыкаем к месту, и для вас ясно, что я очень привык к квартире четыре в бельэтаже, где я открыл глаза, чтобы видеть днем и ночью. У меня мягкая, удлиненная шерсть и пышный хвост. Из этого вы можете судить, что я кот хорошей породы. Можно сказать прямо — я сибирский кот. Я помню себя котенком на коленях у мягкой и круглой дамы. Я помню скользкий очень чистый пол, в котором я в первый раз увидел себя. Разные вещи на четырех ножках тоже отражались в нем. У стен стояли другие холодные плоские вещи, в которых я видел себя удивительно ясно. Потом я узнал, что это особого рода стекло, — оно называется зеркалом. Я жил очень недурно. У меня была подушка и ящик с желтым песком. Кроме круглой дамы, был длинный человек с шерстью на лице, который иногда наступал мне на хвост. Но днем он был в других комнатах и назывался муж. Я рос и толстел.
Однажды я попал на черную лестницу. Там было темно и страшно. Короткий человек, вдвое тоньше мужа, затопал на меня и закричал: «Буржуйская кошка!» Я убежал домой, но меня все же тянуло на лестницу. Там были еще коты. От них пахло дымом и несъедобными вещами. Так шли дни. Я вырос на коленях у мягкой дамы. Иногда меня показывали другим мужам и дамам, и они говорили: «Прямо — картинка!». Однажды круглая дама весь день мяукала. Лицо у дамы было мокрое, муж ходил по комнате, хлопал себя по ногам и тер шерсть на лице. Она и муж говорили разные странные слова. Я хорошо запомнил такие: «нэп», «процесс», «губсуд», «изоляция».
Затем все пошло навыворот. Мужа с шерстью на лице увели двое в сапогах. Мягкая дама взяла с собой небольшой ящик и тоже ушла. Пришло много людей в сапогах и галошах. Один стучал молотком, читал бумагу и говорил: «Кто больше?». Другие говорили вместе и врозь. Затем произошло ужасное. Разные вещи унесли вверх ножками, холодные, плоские стекла тоже. Пришли еще люди, и один сказал: «Поделим между членами жилплощадь». Несколько дней стучали молотками. Я спрятался в ванной, а когда вышел, то увидел совсем другое. Много деревянных стенок, и там, где была мягкая дама, сидел человек в фартуке, с сапогом в руках. Он поднял меня за шерсть, встряхнул и сказал:
— Жил у нэпача — поживи у кустаря-одиночки.
Затем стало плохо. Я ел невкусные вещи, и люди хотели, чтобы я ловил мышей. Мыши — пыльные и очень хитрые звери. Сначала ловил их неохотно. Человек с сапогом меня не кормил, и тогда я с трудом поймал мышь. Затем, на лестнице, крысу. Это было труднее. Человек с сапогом сказал: «Молодчина!» и дал молока. Я стал привыкать. Мыши ушли в подполье. Мы жили мирно с человеком в фартуке. Он изредка гладил меня и говорил: «Васька», «Стервец» и «Не зевай»… Так шло время. Из соседней мясной лавки пришла большая крыса и съела кусок кожи. Признаться, я кое-что слыхал, но мне было тепло и просто хотелось спать. Утром человек с фартуком взял меня за шиворот, ткнул в изгрызенную кожу и больно ударил ремнем. Я удрал на чердак и очень грустил. Затем я вылез на крышу. Почему-то я вспомнил о мягкой коже, о молоке и ящике с песком. Я очень огорчился и не помню, как очутился на краю крыши. Затем мне захотелось спать долго, очень долго, всегда спать. Я разжал лапы и упал. Воздух ударил меня в нос. Земля прыгнула на меня, хвост выровнял меня в воздухе, я вытянул лапы и упал на белое и мягкое и, подпрыгнув, свалился на улицу. Затем я побежал под ворота и долго не слышал и не понимал.
Приказчик из книжной лавки крикнул: «Сапожников кот убился!». Я хотел мяукнуть, но не мог, у меня сел голос. До вечера я лежал под водосточной трубой. Вечером я вышел и по черной лестнице пришел к дверям квартиры четыре. Крыса из лавки мясника нагло вылезла из щели. Меня считали мертвым. Я загнал ее в угол. Она пошла на меня. У меня слегка болела спина и вообще мне было не по себе, но я был зол и перекусил ей шею. Был шум и открылась дверь. Человек в фартуке увидел меня и дохлую крысу, всплеснул руками:
