Глориана (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Т. XXV) - Никольсен Боргус (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Джек никогда не бывал в опере и имел самое слабое представление о том, что это такое. Он предпочел бы мюзик-холл, где много было всяких интересных штук, говорящих тюленей, кривляющихся негров и т. п. Но Фата Моргана тоже никогда еще не бывала в опере и решила во что бы то ни стало испробовать, прежде всего, это фешенебельное зрелище, о котором она так много читала в романах…
Величественное здание оперного театра подействовало на Джека на первых порах ошеломляющим образом. Фата Моргана с сожалением сказала: «Жаль, что сегодня не поет Карузо!» Джек слыхал о Карузо и тоже слегка пожалел, что не увидит его.
Усевшись на места, Джек и его спутница с любопытством разглядывали залу, уже полную джентльменов и леди. Фата Моргана ахала при виде бриллиантов и старалась оценить то или иное колье или диадему. Джек, у которого в голове все еще шумело после портера, вмешивался в ее оценку, противоречил ей, хотя сам ровно ничего не понимал в драгоценных камнях.
Потом началась музыка и вместе с тем непроходимая, угнетающая скука для Джека.
Сначала музыка пиликала что-то жалостное. Сперва очень тихо, а потом все громче и назойливее. Скрипки словно держали пари, кто из них перегонит друг друга, и не было казалось никакой возможности удержать их. Джек решительно не понимал: к чему музыка в театре? Неужели нельзя обойтись совсем без нее? Если бы еще здесь танцевали, как в дансинге.
Поднялся занавес. На сцене были ярко разрисованные стены какого-то странного дворца с фигурами животных и людей в неестественных позах. Потом появились так же пышно разрисованные и одетые в яркие костюмы люди и запели, размахивая руками.
— Это Египет и египтяне, — прошептала Фата Моргана.
Джеку хотелось знать, что будут говорить и делать эти поющие пестрые люди. Но они все лишь пели и разводили руками. Неужели египтяне не умеют говорить по-человечески, а только поют?
— Когда же они кончат? — недоумевающе спросил он.
— Что кончат? — в свою очередь недоумевала его спутница.
— Петь!
Фата Моргана не могла удержаться от смеха.
— Молчите, — прошептала она, фыркая, — в опере всегда поют.
Джек недоумевал. Он и сам был не прочь иногда помурлыкать какую-нибудь песенку, например: «Лиззи гуляла по лесу, бум, бум». Но нельзя же петь все время и на улице, и на службе, и в разговоре с важным начальником. Попробовал бы Джек запеть своему профессору: «Кофе гото-о-ов!»
Воображаю, какая была бы история.
Но всего глупее было то, что ровно ничего нельзя было понять, что делается на сцене. Эти дураки-египтяне говорили, очевидно, на каком-то египетском языке, потому что Джек решительно не понимал ни одного слова.
— Что он ей говорит? — спросил он свою спутницу, кивая на египтянина в блестящих латах, который тонким и завывающим голосом, по-видимому, упрекал какую-то черномазую негритянку в ярких тряпках. Негритянка с недовольным видом отворачивалась от него и глядела на подскакивавшего на своем стуле и махавшего палочкой дирижера. Вокруг египтянина и негритянки ходили взад и вперед другие египтяне.
Фата Моргана прошептала:
— Он объясняется ей в любви.
Джек вытаращил глаза:
— Негритянке?!
Надо знать презрение, питаемое американцами к «низшей расе», т. е. к неграм, чтобы понять это восклицание… Объясняться в любви к чернокожей, толстогубой, пахнущей кокосовым маслом негритянке! До этого могут додуматься только такие дураки, как египтяне!
— Молчите, она принцесса, — прошептала Фата Моргана.
— Хотя бы даже принцесса. Но еще нелепее объясняться на площади среди белого дня в присутствии других египтян, во все горло: «Я вас люблю! По-о-едемте в ре-е-е-сто-ра-ан!»
И хоть бы одно слово понять из этого проклятого египетского языка! К тому же, как назло и музыка мешает. Только что начнешь что-то как будто понимать, как опять взыграют эти пронзительные скрипки, и все исчезает в вихре их визгливых голосов… Для чего создана музыка? Неужели для того, чтобы мешать людям говорить?
Джек почувствовал едкую скуку. От нечего делать он стал наблюдать капельмейстера, внутренне подсмеиваясь над его странными и нелепыми движениями. Джеку казалось, что капельмейстер танцует на своем стуле. Единственный человек в театре, который танцует под эту музыку. И зачем он все время машет палочкой, точно собирается поколотить музыкантов?
Наконец, занавес опустился. Джек разочарованно промолвил:
— Он никого не ударил!
— Кто? — спросила Фата Моргана.
— Этот начальник оркестра!
Фата Моргана опять расхохоталась. Джеку положительно становилось невтерпеж.
В антракте он утешался только тем, что съел в буфете громадное количество мороженого. А затем опять началась каторга.
На сцене был ярко размалеванный храм с каким-то чучелом посередине. И идиоты-египтяне поклонялись чучелу с негритянской физиономией и опять пели и выли на разные голоса. Музыка опять мешала слушать, капельмейстер опять зря махал своей палкой. Джеку все это надоело до крайней степени.
От фешенебельной оперы у Джека осталось (вероятно, уже на всю жизнь) впечатление, что египтяне не говорят по-человечески, а поют, и что они сплошные идиоты. Фата Моргана тоже была разочарована фешенебельным зрелищем. Когда, по окончании второго действия, Джек предложил ей покинуть театр и отправиться вместо того в кино или в мюзик-холл, она охотно согласилась. Но объяснила свое разочарование и недовольство спектаклем только тем, что сегодня не пел Карузо.
— В мюзик-холле выступает аргентинец, который отлично передразнивает Карузо! — утешил ее Джек.
— Вы слышали его?
— Нет, мне говорил один мой знакомый.
Джек умолчал, что этот знакомый был не кто иной, как приятный молодой приказчик из магазина готового платья.
В мюзик-холле, носившем громкое название «Пикадилли-Палас», было много шума, грохота от катающихся по рельсам столиков с ресторанными блюдами, кухонного чада и табачного дыма и гораздо меньше (к удовольствию Джека) музыки… В конце громадного белого, уставленного столиками, зала имелась эстрада и там выступали «номера»:
Шпагоглотатель Ричмонд из Лондона.
Оперный певец Рыкалов из Москвы.
Ученая обезьяна Аякс.
Солист на гармонике негр Киви из Техаса.
Ученые белые мыши.
Русская балерина Петрова из императорского балета.
Чревовещатель из Индии.
Чемпион мира, силач Железная Маска.
Виртуозы на барабане, братья Крукс.
Само собой разумеется, что в программу также входило танго между столиками и иные танцы и… по желанию, шампанское.
Джек и его спутница заняли места близ самой эстрады. Фата Моргана (м-сс Шельдон так и не сочла нужным раскрыть Джеку свой псевдоним) была в восторге. В самом деле, это было в миллион раз веселее оперы! Громадный, роскошный зал с электрическими люстрами казался ей чем-то вроде районного отделения рая. Публика, состоявшая более чем наполовину из мелкомещанской толпы и разных третьесортных иностранцев, представлялась ей, так же, как и Джеку, верхом изящества — нисколько не хуже, чем там, в опере. М-сс Шельдон пила шерри со льдом, хохотала, болтала всякий вздор и подсмеивалась над Джеком. Последний с каждой минутой приобретал все больший апломб и даже начинал задевать своей ногой колено Фата Морганы. Фата Моргана не протестовала, находя, что так оно и полагается, согласно кодексу французских романов. Джек был на седьмом небе. Его любила (он был уже уверен в этом!) таинственная графиня, вышедшая замуж за простого бизнесмена и скрывавшая свое прошлое. На эту мысль его натолкнуло поразительное знакомство его дамы с Парижем и с правилами большого света. Конечно, надо сохранить связь с ней и дальше. Но не следует ни звуком, ни словом обмолвливаться о драгоценном аппарате. Женщины так болтливы!
Джек теперь с особенной рачительностью берег свою вилку. Он решил теперь пока не пускать ее в ход, так как у него были немалые деньги. Правда, он рассчитывал на большее, и банкир его обманул: в портфеле оказалось много именных акций, которые было невозможно спустить. Вилка лежала в боковом кармане, обвязанная носовым платком. Джек чувствовал ее присутствие каждую минуту. Она могла ему понадобиться не ранее утра, когда Джек хотел вернуться к себе на квартиру за кое-какими вещами, а главное, чтобы отоспаться после своих похождений. Его беспокоила мысль, что профессор уже дал знать полиции, и за ним, Джеком, уже следят. Хорошо еще, что Джек совсем недавно переехал на новую квартиру, и профессор не знал его нового адреса.
