Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен (книги бесплатно без .TXT) 📗
Я хмыкнул, не отрывая глаз от дороги. Конечно, по аквитанским меркам Маргарет вовсе не выглядела, как donzelha.
Но вот сплетничать была мастерица на все сто. Пожалуй, если бы я был воспитан в более строгих правилах, меня бы ее речи шокировали, но на самом деле из-за этой ее склонности она мне нравилась еще больше.
— А я и не догадывался, что другие зовут тебя «Мэгги».
— Дома меня только так и зовут. Как-то раз на Ярмарку заглянула моя мама, и Гарсенда услышала, что она меня так назвала, вот и стала тоже так называть. Мне это не очень нравится именно потому, что так меня зовут дома. Кроме того, я заметила, что ты обычно называешь нас полными именами.
— Ну, — проговорил я, — «Маргарет» не только красиво по звучанию, но очень похоже на аквитанское «Магрита».
Она прижалась ко мне. Мне стало страшно за безопасность детей, сновавших около вездеходов, но в принципе я не имел ничего против.
— Мне все равно, как ты меня будешь называть, — заявила Маргарет.
— Но если ты примешься называть меня «Джерри» или, не дай Бог, «Ро» (это были две мои клички в детстве, которые я терпеть не мог), — то я, пожалуй…
— То ты, пожалуй, разозлишься, — закончила она за меня. — Я тоже терпеть не могу всяческие клички. — Но знаешь, каледонцы обожают сокращенные имена. А меня они только раздражают. Ну представь себе «Тори» вместо «Торвальда»!
Тут я не выдержал и расхохотался.
За то время, пока мы ехали по городу, я кое-что взял на заметку. Я сидел за рулем второго «кота» в колонне, а первую машину вела Анна К. Тервиллигер, которая, как правило, свои четыре рабочих часа водила грузовые вездеходы. Честно говоря, я очень надеялся на то, что водитель она более хороший, чем поэтесса. Не заметил, почему Анна вдруг сбавила скорость, но дистанцию между машинами сохранить успел. Машину Анны сильно тряхнуло пару раз, и только тогда я заметил, что она развернула гусеницы в сторону, параллельно друг другу. После серии таких разворотов гусеницы встали под углом в девяносто градусов относительно первоначального положения, что позволило «коту» легко свернуть на перпендикулярно лежащую улицу. Я не понял, зачем она повернула, но повел машину за ней. Обернувшись, я увидел, что остальные два вездехода едут за нами.
Только чуть позже, когда Анна сделала еще один поворот и вывела машину на параллельную улицу, я понял, в чем дело.
Около пятидесяти человек приковали себя цепями к фонарным столбам и улеглись на проезжей части. Вокруг стояло оцепление «псипов», пристально наблюдавших за ними. В руках у всех были плакаты или таблички с надписями, люди что-то кричали нам и тем, кто нас сопровождал, но надписи на плакатах были на рациональном языке, и выкрики тоже звучали на этом же языке — излюбленном диалекте экстремистов. Короче говоря, я ничего не понял. Мы объехали демонстрантов, для чего пришлось практически заехать на тротуар. Я бросил вопросительный взгляд на Маргарет, и она объяснила:
— Они говорят, что устроили голодовку. Это безработные, и они скорее умрут от голода, чем примут «подачку» — так они называют пособия по безработице. Некоторые из них даже требуют, чтобы пособия отменили, чтобы «неугодные» скорее умерли.
— Они что, серьезно?
Мы объехали последних демонстрантов, и я снова вывел «кота» на проезжую часть.
— Я так думаю, что некоторые — вполне серьезно. — Она вздохнула. — А другие, может быть, просто так, выпендриваются, но теперь им будет уже некуда деваться, раз уж они сделали такие заявления публично.
— Но как же они могут называть себя «неугодными», если настолько набожны, что готовы умереть?
Маргарет снова вздохнула и покачала головой.
— Мой брат Кельвин — троюродный брат, я видела его всего пару раз, и его родители с моими были в неважных отношениях — потерял работу десять дней назад и застрелился из охотничьего ружья. Понимаешь, это не грех — осознать, что на тебя не распространятся Господни вселенские планы.
Уйти из жизни до того, как ты начнешь распространять свою неустроенность, — это совершенно рационально. Я не сомневаюсь: в то мгновение, когда Кельвин нажал на курок, он был уверен в том, что очнется в Раю. Некоторые из тех, что устраивали демонстрации около Посольства, принесли с собой последнюю видеозапись Кельвина. Через день-два после его самоубийства они подбегали к окнам трекеров, когда мы подъезжали к Посольству или отъезжали от него, и показывали эту запись. Наверное, он сделал эту запись за день до самоубийства.
— Но как же они могут… То есть…
— Они считают, что это их долг. Жиро. Вот и все. Мы так воспитаны: можно делать все что угодно, если таков твой долг перед Богом.
Я кивнул. То, о чем она говорила, для меня было настолько же чужеродным понятием, как для Маргарет понятие ensemgnamen. Из-за этого мы часто ссорились, а мне не хотелось портить начавшийся день.
— Мне жаль, что нам пришлось это увидеть, — сказал я.
— А мне — нет, — заявил Пол. — Это лишний раз напомнило мне о том, сколько людей понапрасну прожило жизнь в Каледонии. Большую часть времени я делаю вид, будто я — самый что ни на есть аполитичный бизнесмен, но на самом деле у меня, как у всякого, кто заинтересован в том, чтобы объединять людей за счет того, что они хотят, и того, что им нужно, у меня есть своя программа. Я хочу, чтобы люди получали то, что хотят, и в идеале предпочел бы, чтобы они получали это от меня, но я хочу, чтобы они были свободны в своих желаниях и сами определяли, чего хотят. А этим несчастным глупым фанатикам запродали идею о том, что хотят они только возможности радостно поздравлять себя с тем, что поступили правильно. И поэтому они скорее будут правы, нежели счастливы. Но что более важно, они предпочтут, чтобы и я был скорее прав, нежели счастлив, и не пожелают, чтобы выбор остался за мной. Так что — пусть умирают, и пусть их смерть будет долгой и мучительной.
Маргарет вся подобралась, и я подумал, что она сейчас вступит в спор с Полом. Я очень надеялся, что мне спорить не придется. Должен признаться, что демонстрация не вызвала у меня столь страстного отношения, как у Пола. Мне показалось, что этих людей стоит пожалеть, но уж никак не презирать.
Но Маргарет ничего не сказала, и Пол, видимо, решил, что задел ее. Скорее всего он вовсе не собирался расстраивать Маргарет, поэтому, простояв возле нас несколько мгновений, он ушел назад, где кто-то завел песню. Вроде бы это была старая аквитанская походная песня, но я не раз слышал ее на многих языках. «Valde retz, Valde ratz» в переводе на терстадский означает «Самое настоящее — то, что наиболее честно воображаешь». Это одна из самых первых пословиц, которые заучивают в Аквитании дети. Мне когда-то казалось вполне естественным распевать строчки этой песни, путешествуя по зарослям карликовых сосен и представляя себе могучие дубы, которые вырастут через сто лет после того, как меня уже не будет на свете.
Через какое-то время Маргарет проговорила:
— Прости. Последствия воспитания.
— От них никому не уйти, — отозвался я.
Я не думал о том, что увижу за Ниневийской котловиной и у подножий Пессималей, — я воображал себе все это и в уме сочинял песню.
Целый день мы ехали по Ниневийской котловине. Последующие четыре дня оказались до странности однообразными — потом нечего было и вспоминать о них. Мало-помалу образовался определенный ритм: во время Второго Света мы продвигались вперед, а во время Первого останавливали машины и обследовали окрестности пешком. В принципе все, что мы видели, почти наверняка было видно и со спутника, и мы не стали ничего заснимать. Здоровенные ярко-оранжевые куры могли бы питаться лишайниками, но кормились зерном и гнездились вблизи от полей пшеницы и кукурузы к востоку от Ниневийской котловины. Кур было неисчислимое множество. То и дело мы вспугивали огромные стаи, и взлетая, птицы закрывали небо своими крыльями.
Берега рек были засажены грушевыми деревьями. Груши оказались такими сладкими и сочными, каких я никогда в жизни не пробовал. Видимо, эти деревья специально отбирали по принципу морозоустойчивости. Через пару дней почти У всех развилось типично туристическое расстройство кишечника, из-за чего приходилось часто останавливать машины: хотя в каждом из вездеходов имелось по два туалета, они не справлялись с числом желающих их посетить. Но эту проблему мы сумели пережить — правда. Полу было совсем худо, и порой во время самых острых приступов он был готов расстаться с жизнью.
