Льды возвращаются - Казанцев Александр Петрович (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Я управлял только одной рукой и гнал, как на треке...
Что ж... погибнуть подо льдом? Немного раньше, немного позже... какая разница!
Пьяных, лунатиков и одержимых бережет великий бог исключений. Погибшие под колесами, сорвавшиеся с карнизов или другим способом сломавшие себе голову об этом не повествуют. Поражают удачей только случайно выжившие, воображая, что исключение, под которое они попали, является «законом».
Мы проскочили через Хедсон-ривер по ломающемуся льду вопреки всем законам и взбирались теперь по крутому берегу штата Нью-Джерси.
Хорошую машину, черт возьми, купил я в дни антиядерного кризиса!
Я благословлял начавшуюся метель. Дырка в стекле верещала, как полицейский свисток. Мы уже выбрались на нужное нам шоссе, где совсем не встречалось машин. Мы мчались в белую муть, которую не могли пробить фары.
Начинало светать. Фары скорее мешали, чем помогали. Я выключил их.
Лиз склонилась ко мне, положив голову на мое плечо, и мирно спала.
Это было то самое шоссе, по которому мы с Эллен ехали к отцу на ферму. Интересно, не приревновала ли бы Эллен меня, увидев сейчас здесь в таком виде и в такой компании?
Впрочем, увидеть что-нибудь было невозможно.
Я не знаю, мчался ли кто-нибудь за нами, но я гнал «кадиллак» так, словно меня уже хватали гориллы за колеса.
Становилось все светлее, и я ощущал, что слепну. Страх охватил меня. Я ничего не видел в снежных рассветных сумерках. Стеклоочистители лихорадочно и бесполезно работали. Я оказался словно в белом мешке. Все вокруг было тускло-бледным, одинаковым, неясным, слившимся в один рыхлый снежный ком, который обнимал и машину, и шоссе, и, наверное, всю нашу несчастную обледеневшую Землю... В снежном обмане конец стерег меня на каждом ярде. Если бы шоссе делало повороты, я бы уже давно оказался в кювете. И вместе с тем убавить скорость было нельзя. Я вел машину вслепую, не отличая в снежной мгле ничего... Меня выручало какое-то неведомое чувство.
Лиз по-прежнему держала меня за руку, и я боялся высвободить ее и, не сбавляя скорости, управлял одной рукой.
Но я все-таки не ослеп. Оказывается, я видел... И я затормозил. Машину занесло, она сделала полный оборот вокруг вертикальной оси, как это было около бара, чудом не свалившись с насыпи, и остановилась.
На шоссе лежали запорошенные снегом тела людей.
Я не решился на них наехать. Я остановился.
Лиз проснулась.
– Что? Приехали или попались? – спокойно спросила она.
Она все-таки была настоящая девушка!
– Надо посмотреть, что тут такое, – сказал я, открывая дверцу.
Только теперь я заметил, что на дверце висит «рука Билла» с крючком, но снять ее так и не успел.
Из-под колес на меня смотрело мертвое лицо, с которого ветер сдул снег.
Это была индеанка, некрасивая, широкоскулая, худая, изможденная... Черные волосы разметались патлами.
Я подошел к другому телу.
Тоже индеанка. Она походила на первую, как родная сестра. Мне даже показалось, что я заплутался в белой мути и вернулся к первому трупу. Но та лежала под самыми колесами автомобиля, будто я сшиб ее.
Неподалеку словно ползла по шоссе и застыла, притаилась старуха...
Может быть, у этих, теперь замерзших, индеанок мы с Эллен когда-то покупали смешную сувенирную дрянь? Что купила тогда у них Эллен? Нож для снимания скальпов и томагавк, которые, конечно, были изготовлены на заводах «Рипплайн-стилл-корпорейшен», туфли с мягкой подошвой, орлиное перо... Она еще горевала, что в продаже не было головного убора вождя... Она хотела носить его в деревне, но носила там косынку, завязанную под подбородком, стиль «а-ля рюсс»... Она оказалась русской, и она ушла в Россию совершать подвиг, выполняя клятву, от которой освободил ее старый князь, а я... я даже не мог ей дать об этом знать.
Лиз вышла из машины и рассматривала трупы умерших от голода и замерзших людей.
– Здесь недалеко должна быть резервация, – сказал я. – Как-то я хотел посмотреть ее, но не привелось. Но я все равно знаю, что там нет ванн и клозетов.
– Там нет еды, Рой, – сказала Лиз.
Да, конечно, она была права. Еды в резервациях не было! Она вообще исчезала... не только из резерваций.
Конечно, продуктов питания в мире было нисколько не меньше, чем год назад, ведь новый урожай поспел бы только к осени, но остывшее Солнце основательно влияло на конъюнктуру рынка, как выразились бы у нас в газете. Надежды на новый урожай могли остаться только у людей, потерявших от голода разум. Лед покрывал поля. О севе не могло быть и речи. Цены на продукты бешено подскочили. Их еще по введенным карточкам можно было покупать в Нью-Йорке, но... только тем, кто работал на предприятиях особого правительственного списка. Остальные... на остальных людей запасов все равно бы не хватило.
Голодные дни антиядерного кризиса казались мне теперь днями благоденствия. Еще бы! Ведь, стоя на панели, можно было дождаться миски горохового супа!..
Признаться, я старался не думать об умирающих с голоду, поскольку я сам не попал в их число.
У меня была работа, у меня был босс... А теперь?
Теперь передо мной на шоссе валялись трупы умерших с голоду. И теперь у меня была Лиз, но не было больше работы у босса.
Должен признаться, что размышления – убийственная вещь при отсутствии перспективы. К счастью, багажник моего «кадиллака» был предусмотрительно до отказа набит продуктами.
Убирая трупы с шоссе, я сказал об этом Лиз.
Мы сели в машину и тихо поехали сквозь белую мглу.
Впереди нам почудилось темное пятно.
Я еще больше сбавил скорость.
На нас надвигалась толпа...
Стало светлее, снег перестал идти, и мы могли рассмотреть странную процессию, которая обходила наш стоявший автомобиль.
Мне показалось, что я схожу с ума. Что это? Последствия снежной слепоты? Галлюцинация, привидения?!
В машину заглядывали провалами глазниц трупы... Мимо брели скелеты, на которых висели заснеженные тряпки. Мне показалось, что я снова перенесся в разрушенный атомным взрывом город... и настал день Страшного суда: все покойники, ссохшиеся, полуистлевшие, встали из могил и бредут на последнее слушание их дел... у Высшего Судии.
У Лиз были круглые от ужаса глаза. Ей, наверное, тоже казалось, что она видит процессию вставших из гроба.
Но она сказала:
– Рой, сейчас же откройте дверцу. Это голодный поход... Они умирают с голоду.
Я открыл дверцу, мы вышли.
Жалкие подобия людей окружили нас. Они смотрели на нас жадными глазами, заглядывали в машину.
Мне стало жутко. Сам не знаю почему. Ведь я достаточно слышал о былых голодных походах и в Америке, и в других странах, но... Ведь статистикой установлено, что даже в лучшие годы ежегодно в мире умирает с голоду не один миллион людей! А вот видеть – это совсем другое, чем читать о том.
Появились женщины, которые тащили на себе живые скелетики детей. Они шли в Нью-Йорк за хлебом. Они уже давно ничего не могли купить... Их были тысячи...
Снег перестал идти. Теперь видна была печальная черная процессия завтрашних похорон, которая растянулась по прямолинейному шоссе, уходя за выпуклость холма.
– Надо что-то сделать.
– Надо уехать, – шепнул я, – пока нас... не съели.
Лиз гневно сверкнула глазами, я прикусил язык.
– Откройте багажник, – скомандовала она.
Я сдвинул шляпу и почесал затылок. Не могу сказать, чтобы я долго сопротивлялся. Я просто стал больше уважать Лиз и меньше себя.
Я доставал из багажника продукты, а Лиз тут же отдавала их сначала женщинам и детям, потом всем, кто тянул к нам исхудалые руки с шевелящимися пальцами.
Люди кричали от радости, на глазах у них были слезы. Я стал противен себе: как только повернулся мой язык сказать, что они могли нас съесть!
Консервы тут же раскрывались, их ели руками, стоя или сидя на снегу. Ели с плачем, с рыданиями...
Подходили все новые толпы живых скелетов.
В багажнике у меня уже ничего не осталось...
