Долина новой жизни - Ильин Федор (Тео Эли) Николаевич (книги без сокращений txt) 📗
— Благодарю вас, синьор Мартини. О себе я могу сказать, что я многое осмыслила.
— Может быть, вы усомнились и в пользе подавления в людях чувств и инстинктов?
— Нет, синьор Мартини, об этом я не задумывалась, — просто ответила Милли.
— Бедняжка, я боюсь, что придет время, когда и эту сторону жизни вы признаете неправильной.
— Не думаю.
— Итак, в абсолютной власти Куинслея появилась трещина, — задумчиво произнес Мартини.
— О, нет, к нему относятся с полным доверием, тем более что он делает все, чтобы выявить недостатки, разыскать виновников и привлечь новые ученые силы — как местные, так и со всех концов мира. К нам приехали уже многие выдающиеся люди.
— Помилосердствуйте, Милли, вы говорите словами внушителей, сознайтесь, что они вдалбливают вам эти мысли ежедневно!
— Конечно, об этом говорится на всех собраниях и, наверное, не обходится без постоянного внушения.
Мартини вдруг что-то вспомнил; лицо его отразило крайнее любопытство. Он пододвинулся ближе к Милли и спросил, сам не зная почему понизив голос:
— А здесь, в Высокой Долине, как вы чувствуете себя?
— Я вас не понимаю.
— Лучше вам или хуже? Поймите, Милли, здесь еще нет внушителей. Они будут не скоро, и еще нужно время, чтобы соединить их с общей сетью…
Гостья задумалась, даже приоткрыла свой красивый рот, обнажив белые ровные зубы.
— Правда, я чувствую себя здесь скверно! Многие другие жаловались на то же самое. Какая-то вялость, тоска, сомнения. Неужели в этом повинно отсутствие внушителей?
— Ну, а еще что вы чувствуете? — допытывался Мартини. — Подумайте хорошенько.
— Кажется, ничего.
— Может быть, какие-нибудь волнения, какую-то неудовлетворенность, стремление к чему-то далекому, неясному?
— Отчего вы меня спрашиваете?
— Мне интересно узнать, не действует ли на вас эманация радия?
— Если она действует так, как вы говорите, то, мне кажется, я этого не испытываю, — задумчиво произнесла гостья. — А, впрочем, это трудно сказать. Последние дни я сильно тосковала.
— Ну, а теперь, Милли, скажите мне откровенно: вы относитесь ко мне как прежде?
— О, конечно!
— То есть так же безразлично?
— Я не могу вам сказать того, что вы хотели бы. Это была бы неправда, но я всегда была рада видеть вас. Вы такой веселый, много знаете…
— Мое веселье безвозвратно пропало.
— Почему?
— Не знаю, теперь я уже не тот. Ну, оставим это, Милли, вы мне рассказали очень интересные вещи. За это я вас угощу превкусным пуншем. Подождите.
Мартини распорядился. Слуга принес кипяток, хороший французский коньяк, сахар и лимон. Хозяин готовил пунш сам. Гостья смотрела на него с любопытством.
— Ну вот, Милли, готово. Ваш стакан. Давайте чокнемся. За прежнюю любовь! — Он горько усмехнулся. — Позвольте, моя дорогая, вашу прелестную ручку.
— Если вам это нравится…
Милли протянула ему руку, а он забрал обе и покрыл их бесчисленными поцелуями.
— А вам это не нравится?
— Мне все равно, — равнодушным голосом ответила молодая женщина.
— Вам не жаль меня?
— Жаль.
— Так оставьте для себя вашу жалость! — вскричал он и перестал целовать ее руки, забегал по комнате взад и вперед.
Она стояла, не зная, что делать. Мартини схватил стакан с пуншем.
— Будем пить.
— О, синьор Мартини, я жалею, что пришла, я думала, что все…
— Довольно, довольно, будем пить, я больше не буду вас беспокоить. Простите, пожалуйста, я очень виноват.
Некоторое время они молча пили горячий пунш. Мартини сохранял мрачный вид. Наконец, молодая женщина не выдержала.
— Во всяком случае, я к вам всегда была очень расположена, вы мой учитель.
Хозяин пододвинулся к ней ближе и, смотря ей прямо в глаза, спросил слегка дрожащим голосом:
— Вы не рассердитесь, если я вас поцелую?
— Синьор Мартини, вы опять возвращаетесь к прошлому, вспомните, сколько мучений это вам стоило.
Он нагнулся и прильнул к ее розовым губам.
ГЛАВА III
Тайное совещание проходило не в большом кабинете-аудитории, а в малом, потому что приглашенных было всего восемь человек. Тут были безобразный Крэг, Тардье, Кю, заменивший Петровского на посту начальника человеческих инкубаториев, Фишер, стоящий во главе заводов питания.
Макс Куинслей вынул часы.
— Семь часов десять минут. — Голос его звучал резко, он не мог скрыть своего раздражения. — Не в наших обычаях ждать, заседание начинается.
В тот самый момент двери открылись, и вошли трое запоздавших. Первым был Роберт Куинслей. Высокий, худой, он сильно напоминал фигурой своего отца. Длинный нос, высокий лоб, острые, пронзительные глаза тоже были отцовские, но черты лица, в общем, были гораздо мягче, симпатичнее. Он пробормотал что-то в свое извинение и сел на свободное место против председателя.
Другой вошедший был маленький, черненький человечек, с золотыми очками на кончике носа. Желтый цвет лица, выдающиеся скулы, слегка раскосые, прищуренные глазки ясно говорили, что это японец. Он остановился у дверей и раскланялся со всеми.
— Господин Ямомото, попрошу вас сесть здесь, — указал ему на соседнее с ним кресло Макс Куинслей.
Последний из прибывших был бесцветный блондин со светлыми ресницами и с чахлой прилизанной растительностью на голове.
— Мой новый помощник Христиансен, — сказал Фишер на ухо Тардье.
Стулья задвигались. Наконец, все разместились, и воцарилась тишина.
— Итак, заседание начинается, — повторил Макс Куинслей. — Докладчики мистер Крэг и мсье Тардье. Попрошу вас, — обратился он к своему соседу справа.
Крэг встал и, держа перед собою толстую тетрадь, начал свой доклад.
Все внимательно слушали, только Роберт Куинслей не мог скрыть своего нетерпения. Он то и дело менял позу, наклонялся вперед, к столу, откидывался на спинку кресла, что-то чертил карандашом на бумаге.
Смысл доклада был следующий: болезнь и смерть, похитившие так много жертв за последние месяцы в Долине Новой Жизни, должны быть объяснены функциональными недостатками сосудистой и нервной систем. Эти недостатки проявляются в более зрелом возрасте, при наличии неблагоприятных внешних моментов, каковыми надо считать напряженную работу и переутомление, как физическое, так и духовное. Быть может, имеются и другие какие-то причины, но это пока не подтверждено. Первоначальное развитие этих недостатков в организме имеет место уже тогда, когда они развиваются в инкубатории. Главную причину развития этих недостатков, по мнению докладчика, надо отнести на ускоренный рост зародыша. Те поколения, которые выросли в инкубаториях вдвое скорее, чем в утробе матери, дали очень малый процент заболевания и еще меньший — смертности. Те же поколения, скорость роста которых, благодаря ошибкам, допущенным покойным Петровским, была доведена до трети внутриутробного, то есть когда они развивались в течение трех месяцев вместо девяти, дали наибольший процент заболеваемости и смертности. По устранении означенных ошибок удастся избежать тех несчастий, которые разразились на маневрах, где люди, не тренированные прежде, получили такие нагрузки, с которыми их организм не смог справиться…
Для большей надежности докладчик предлагал все же изменить состав питательной жидкости, заменяющей кровь, причем он развивал свой взгляд, опираясь на многочисленные лабораторные наблюдения и эксперименты, результаты которых он подробно сообщал, иллюстрируя их соответствующими таблицами и диаграммами.
Фишер с горечью вспоминал бедного доброго «дядю Петровского». Как любили его дети! Какая ужасная кончина! Самоубийство его явилось как бы искупительной жертвой за ошибки других. Фишер был убежден, что Петровский стал козлом отпущения.
Тардье, здесь, на тайном совещании, говорил совсем не так, как несколько месяцев тому назад на открытом заседании. Он нарисовал довольно мрачную картину деградации умственных способностей молодых людей, выращенных в инкубаториях.
