Имортист - Никитин Юрий Александрович (книги бесплатно без txt) 📗
Он широко улыбнулся:
– Господин президент, уже сократила!.. Совершенно нет новых поступлений. Так поступают только мужички, по пьяни избившие жен… Да и те теперь совсем редко. Притихли.
– Еще есть вопросы?
– Да, господин президент. А что насчет настоящих преступников?
– Понимаю, – сказал я. – Понимаю и ваш вопрос, и то, что у вас под вопросом. Помните, как поступил Сулла?.. Он спас республику. Единственный, кого вычеркнул из расстрельных списков по просьбам родителей, был юный Юлий Цезарь. Тот самый, который потом и погубил ее.
Ростоцкий кивнул:
– Намек понял. Если кто-то из моих работников вычеркнет хоть одного, я его самого туда внесу. В смысле, такого работника.
Я пристально посмотрел в его бесстрастное лицо:
– Только так и надо.
– Уверяю вас, это всерьез. Наши ряды должны быть чистыми.
Я нажал кнопку вызова, на экране появилось внимательное лицо Александры.
– Привет, – сказал я. – Мазарин далеко?
– Нет, – ответила она незамедлительно, – в двух часах езды. Если воспользуется вертолетом – будет через сорок минут.
– Спасибо, – сказал я. – Отбой.
Экран погас, Ростоцкий внимательно просканировал мое лицо из-под прищуренных век.
– Затруднение?
– Не очень. Но есть дело….
– У меня с ним через два часа встреча, – сказал Ростоцкий. – Планируем совместную акцию силами обоих ведомств.
– Да? Отлично. Тогда подбросите ему от меня еще одну задачку. Впрочем, можете и сами подключиться к ее решению. Для начала мне нужен список лиц, что подали в Гаагский суд.
Ростоцкий переспросил:
– Кого именно?
Я едва не поморщился, но делать этого не стоит, Ростоцкий – прекрасный исполнитель, но во многие изменившиеся приоритеты так и не врубается, за что винить уж никак нельзя, не имортист, ясно, но если будем ориентироваться и опираться на одних имортистов, останемся с голым скелетом: без мяса, кожи и, главное, без жил. А Ростоцкий – жила, причем становая.
– Личности не важны, – сказал я терпеливо. – Понимаете? Всех, без исключения. Объясняю. Первый круг обороны – семья. Ячейка общества, да?.. Да не смеет жена на людях критиковать мужа, это может сделать, вернувшись домой. Или по дороге домой. А в гостях или на приеме должна делать вид, что у них все хорошо. Если даже муж что-то соврет, она не должна тут же при всех посторонних его высмеивать, опровергать, спорить. Повторяю, это можно сделать, когда вернутся из гостей. Второй круг обороны – общество, наша страна. Сами можем как угодно ругать и критиковать страну и ее строй, высмеивать или насмехаться, но, если то же самое посмеет сделать чужой, мы должны ощетиниваться и давать отпор… или мы уже не жизнеспособная нация. Третий круг обороны – человечество. В смысле, будем защищать хоть русских, хоть американцев, если нападут, скажем, марсиане или какие-нибудь жукоглазые с Сириуса… Вот я слышал, что некий Казаренко, пройдя все судебные инстанции здесь, в России, подал в суд за рубежом. Сейчас неважно, на кого он подал в суд, важно – куда. Он виноват в том, что жалуется чужим на своих. Это уже предательство!.. Предателей всегда и везде уничтожают.
Он кивнул, вытащил наладонник и быстро сделал пометку.
– Хорошо, я сегодня же подам вам полный список.
Я удивился:
– Вы?
Он скромно улыбнулся:
– Мы с Мазариным стараемся разгружать друг друга от задач, которые можем выполнить сами.
– Я имел в виду… так быстро?
– Все в базах данных, – сообщил он довольно. – Теперь трудно что-либо скрыть. Зато легко отыскать.
– Вот и отлично, – сказал я. – действуйте, Ростислав Иртеньевич!
Уже от двери он обернулся, спросил нерешительно:
– А собранные материалы… куда? Вам на стол?
Я отмахнулся:
– Зачем лишние бумажные потоки? Сразу в службу ликвидации.
Палец мой еще не оторвался от клавиши с надписью Enter, но по дисплею уже метнулась тень, высветилась просторная комната с картинами на стене, спинка высокого кресла, очень дорогого, кричащего о богатстве и могуществе владельца. Показалось быстро приближающееся пятно, сфокусировалось в бесконечное милое лицо, у меня дрогнуло сердце, сладко защемило в груди.
– Здравствуй, – сказал я тихо. – Здравствуй, Таня…
Ее лицо на миг раскрылось мне навстречу, как цветок после ночи раскрывается солнцу, но глаза тут же сузились, в голосе прозвучала настороженность:
– Как ты узнал наш телефон? Мы только вчера переехали…
– Почувствовал, – ответил я, она и сама уже ощутила, что такой вопрос можно задать только от неожиданности. – Как новая квартира?
– Чересчур, – ответила она. – Или весьма-весьма…
– Таня, как давно я тебя не видел…
– Бравлин!
– Нет-нет, я не начинаю снова. Просто…
– Бравлин, – повторила она предостерегающим тоном, – не начинай. Пожалуйста, не начинай…
Она села наконец прямо перед экраном, телекамера передает все оттенки, разрешение высокое, изображение на весь экран, преимущество толстого канала, я всматривался жадно, щем внутри нарастает, странное ощущение, вот-вот побегут слезы, хотя, казалось бы, из-за чего президенту огромной страны реветь при виде женщины.
– Таня, – сказал я, – не хочу с тобой встречаться тайком, как встречался Ульянов со своей старой любовью Леной, из-за которой и взял себе такую партийную кличку. Почему бы тебе на этот раз самой не навестить меня?
Она удивилась:
– Где? Дома?.. Но ты вроде бы перебрался в Кремль…
– А ты не знаешь, где в Москве Кремль?
Она слабо улыбнулась:
– В школе была там на экскурсии.
– Ну вот и отлично, – сказал я в том же шутливом тоне. – Найдешь дорогу.
– И что, к тебе вот так и прут?
– Не все, конечно…
– А как я к тебе приду? – спросила она недоверчиво. – А-а, ты меня оформишь практиканткой? Как Монику Левински?
Я горько усмехнулся:
– Таня, просто приди. При входе назови свое имя, этого достаточно.
Она покачала головой:
– Я слышала, у вас это очень непросто. Все могут короли, но…
– Они в самом деле все могут, – возразил я. – По хрену эту демократию! Мы сами определяем, что можно, а что нельзя. Что может быть естественнее, что встречаются двое, когда один любит, а второй… вроде бы неравнодушен тоже?
– Ты в самом деле неравнодушен? – спросила она.
– Это ты вроде бы неравнодушна, – обвинил я, – но все равно не увиливай. Придешь?
Она вздохнула, глаза затуманились, тут же заблестели влагой. Веки покраснели, она смотрела на меня жадно и тоскующе. Из груди вырвался вздох:
– Приду. Сам знаешь, что приду.
ГЛАВА 8
Я не находил себе места, как сквозь сон помню череду людей, их вводила Александра, я разбирал жалобы, словно простой управдом, брал на контроль, выделял фонды из президентского запаса, переадресовывал, обещал разобраться, наконец Александра приоткрыла дверь, взглянула как-то странно.
– Господин президент…
– Да, – сказал я. – Да!.. Зови.
Она выскользнула, а вместо нее тихо вошла Таня. Я любовался ее чистой одухотворенной красотой. Аристократка… Такие трепетные и чистые существа, результат удачнейших комбинаций генов, появляются и в самых глухих деревнях, но высший свет выхватывает их из любой глубинки, абсорбирует, ибо редкий из тех, у кого есть большие деньги, женится на еще больших, это фигня для романов, на самом деле богатые предпочитают брать в жены красивых, потому высший свет в целом красивее и породистее простонародья.
Не знаю, родилась ли Таня у богатых и красивых родителей, или же она и есть результат дивной комбинации генов, но сейчас она аристократка и по внешности, и по духу, и по положению.
– Прости, – сказал я, – что не встретил…
– С цветами у Боровицкой башни?
– Где скажешь…
Она бросилась ко мне, тут же остановилась, не зная, как вести себя в кремлевских апартаментах. Я раскинул руки, но она и тогда не сдвинулась с места, бледное лицо и чуть припухшие глаза, вздернутый подбородок, страх и одновременно вызов во всей фигуре.
