Имортист - Никитин Юрий Александрович (книги бесплатно без txt) 📗
– Да, – сказал я. – Грациос.
На следующий день Волуев бесстрастно сообщил, что закончились выборы председателя Конституционного суда. Перевесом в один голос избрали Дядькина, я хорошо помню это аморфное существо с феноменальной памятью, хранящее в мозгу все на свете юридические казусы, глупости, прецеденты, законы и поправки к ним. Настоящий виртуоз юриспруденции, способный доказать любому, что черное уже не черное, а ослепительно белое, существо, беззаветно влюбленное в свою профессию, как в искусство, как в чистое абстрактное искусство, ничего не имеющее с делами людей, вечно занятых чем-то мелким и приземленным. Он занимался юриспруденцией, как художник-абстракционист, нимало не заботясь о том, понимает ли его работу «простой народ», но что позволительно математику, то непростительно для столяра, конструирующего очередное стойло для коней или коров.
Волуев сказал предостерегающе:
– Господин президент, у вас такое лицо… Вы же не на Куликовом поле! Сделайте взор милостивым. Державным, но милостивым. Убрать Дядькина вот так прямо сейчас не сможете, причин нет, так что улыбайтесь, поздравьте. Можете сказать несколько протокольных слов. Завтра он явится на прием… Или послезавтра, как скажете. Но принять его надо. Комильфо. Или, как говорят в Думе, такова селяви.
Я сказал раздраженно:
– Вот так и делай революцию в умах!.. А сами по протоптанным тропкам?
– Мы уже давно сошли с протоптанной, – напомнил он. – Одно только дело с телеканалами чего стоит!
Я нахмурился, смолчал, так вышли в малый парадный зал, где нас уже ждут Медведев, Леонтьев, Мазарин, редко появляющийся Бронник, еще более прямой, сдержанный, с холодным отстраняющим взглядом. Возле него никто не стоит, чувствуют дистанцию аристократа. Почти одновременно со мной из двери напротив появился Романовский, торопливо поклонился издали, встал в ряд, чтобы получить свою долю из раздачи рукопожатий.
Волуев прав, наибольший крик в СМИ и разговоры в обществе вызвало закрытие трех телеканалов, где с утра до вечера шли шоу, подобные бессмертному «Кто дальше плюнет?», и всевозможная порнуха. Наименьший, как ни странно, – зачистка Москвы и крупных городов от бомжей, нищих, воров и прочего отребья, засоряющего улицы. Правда, вялый крик испустила либеральная интельщина, мол, сейчас бомжей, потом – цыган, затем – евреев… без евреев, понятно, ничего на свете нельзя ни сказать, ни решить, ни даже пукнуть, потом банкиров, и, наконец, понятно, соль нации и душу мира – их, интеллигенцию…
Но этот воплик остался без отклика: абсолютное большинство не ассоциировало себя ни с бомжами, ни с цыганами. Все прекрасно понимали, что от грязных, завшивленных полуживотных, загаживающих подъезды, до них, чистых и приличных жителей, – дистанция вселенского размера. Но из-за телеканалов поднялся неистовый крик, начались странные телодвижения, сдвинулись финансовые потоки. Утечку за рубеж вот так просто и беспричинно мы перекрыли, из-за чего смятение усилилось.
Я прошел вдоль ряда, пожал руки, скоро накачаю кисть, как эспандером, сказал «вольно», все остались на местах, только Романовский, оглядевшись, отступил и тут же устроился в большом кресле. Оставшиеся смотрели на меня с немым вопросом, а Медведев, как лидер правительства, сказал:
– Господин президент, с телеканалами… не слишком ли круто? Крики и карканье не затихают! Может быть, шоу уберем, а порнуха пусть?.. Только обяжем этих гадов соблюдать здоровый образ жизни! Ну, в смысле, чтоб без всякой однополости, а самки с самцами, а не наоборот. Ладно, наоборот тоже можно…
– Может быть, – добавил Леонтьев с надеждой, – лесбиянок все-таки оставим?.. На мой взгляд, смотреть совсем не противно…
Я перевел взгляд на Бронника. Он чуть сдвинул плечами, поинтересовался:
– Тогда уж и гомосексуалистов? Исходя из того, что пусть друг с другом, нам больше бабс останется? Нет уж, нет уж, дорогие друзья, всех под корень, так всех!.. Даже эксгибиционистов, если они, конечно, не женщины. Кстати, почему министр культуры молчит?
Все оглянулись, я тоже посмотрел в ту сторону. Романовский уже вальяжно откинулся в кресле, ему бы роскошный халат и трубку в зубы – вылитый Обломов.
– Я, дамы и господа, – заговорил он таким барским тоном, что у Медведева сразу вздыбилась шерсть на загривке, а потом, полагаю, и по всему телу, – вообще не понимаю, какое отношение имеет весь этот ваш тупой бардак к министерству культуры. Министерство сие должно, в принципе, заниматься только и исключительно меценатством, изящно и ненавязчиво поддерживая по своему усмотрению те или иные тенденции и пытаясь сохранить то, что, на его взгляд, сохранению подлежит.
Медведев поинтересовался злым голосом:
– Например?
– Например, ежели у мещан вдруг пропала охота ходить, подражая людям достойным, в оперу, и от этого опере не на что стало жить, стало быть, нужно снабжать главные оперные точки страны приличными, чтоб самим потом стыдно не было, субсидиями, равно как и пересматривать репертуары не оправдывающих себя театров. И сколько бы ни тявкали по этому поводу ханжи от образованщины, которую вы именуете почему-то интеллигенцией, а они и рады, атональная музыка себя не оправдала, из авангардной стала сначала старомодной, а сегодня и вовсе пошлой. В тех оперных театрах, чей репертуар включает произведения Берга, Шостаковича или Шнитке и не включает ни одной, по крайней мере, оперы Верди, Вагнера, Чайковского и Пуччини, администрацию следует увольнять. Еще лучше – расстреливать за наглое невежество и некомпетентность. Это все – дело министерства культуры, и именно этим делом заниматься этому министерству не дают, поскольку те дети банкиров, которые хотели проявить свои значительные дарования на ниве искусства и не смогли даже, из-за тупости и ничем не оправданной вальяжности, дописать первую страницу рассказа или картину маслом до половины, занимают сегодня все административные посты в этом самом министерстве, и уволить их нельзя, поскольку кто же вам, господа, даст после такого увольнения денег на следующую избирательную кампанию?
Бронник первый сообразил, что мы все выслушиваем сидящего Романовского, как провинившиеся школьники, нахмурился и отправился к самому дальнему креслу. Мазарин и Леонтьев сели рядом, я выбрал место посредине, все-таки президент, не хвост собачий, последним сел Медведев. Волуев отошел к столику у окна.
Медведев ерзал в продолжение всей барственной и вальяжной речи, морщился, кривил рожу так, словно криком кричал глазной зуб, а когда, наконец, Романовский умолк, чтобы набрать в грудь воздуха, сказал кровожадно:
– Да вы, господин Романовский, вроде бы проспали величайшую революцию в истории?
– Все они величайшие, – ответил Романовский царственно.
– Но вы вроде бы не заметили, – сказал Медведев с тяжелейшим сарказмом, – что мы, имортисты, взяли власть? И отдавать ее больше не намерены, дабы, говоря вашим вычурным языком… в заднице бы им только работать!.. нам ваши дети банкиров с интеллектом и образованием слесарей-водопроводчиков не указывали, какие оперы ставить. И денег на следующую избирательную кампанию не потребуется! А вот так просто не потребуется.
Романовский сдвинул плечами:
– Не потребуется так не потребуется. Только мне что-то не верится… Обжигался я весьма, скажем так, весьма. А вот не старый еще местами, а обжигался. Так вот, повторяю, дело вовсе не в министерстве культуры. Тут все проще – индустрия и экономика. Запрещать нужно частные автомобили, а не телепередачи. С телепередачами все проще. Следует запретить показ рекламы по телевидению и заодно обусловить конкретную плату, не за пользование каналом, а за просмотр каждой передачи. То есть перевести теле на чисто коммерческую основу, чего нет ни в одной стране мира, и не из-за злых умыслов, а по тупости. Этим способом можно решить все проблемы с так называемым негативным влиянием телевидения. И чтоб счетчик рядом с каждым ящиком стоял – включаешь, а он наглядно показывает крупным планом, сколько ты, глазы растопыривший, уже должен по телесчету за месяц.
