Экспедиция в иномир - Снегов Сергей Александрович (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Почти все смеялись шуткам Гюнтера — и напрасно. Что до меня, то я был восхищен и обеспокоен. Гюнтер Менотти, конечно, был инженерный гений, теперь это признано. Его разработки поражают и сегодня. Я сразу понял их величие. Но мне не понравился тон Гюнтера. Скромностью он и раньше не болел, но и надменностью не оскорблял. В тот вечер в салоне он держался надменно. В нем появилось какое-то тревожное сходство с Глейстоном. Взгляд, какой он метнул при усилении на Петра, заставил того невольно пригнуться. Поймите меня правильно, я уже говорил, что, переступив порог «Икара», оба они, Петр и Гюнтер, дали обещание забыть о соперничестве и о своем особом отношении к Анне и двенадцать лет честно держались слова. Но на Кремоне?4 все стало разлаживаться, взрыв, какой предугадывал Хаяси, назревал. Во время монтажа аппаратуры в долинке я отвел Гюнтера в сторону.
— Ты готовишься к эксперименту, как к сражению. Пожалуйста, не увлекайся. Наше дело изучать, а не ликвидировать то, что кажется недостатком. Прошу руководствоваться этим.
Он зло поглядел. Я порадовался, что Гюнтер не подключил к себе аккумулятор, питающий энергией взгляд. И не мог допустить, чтобы так на меня глядели, и тем более чтобы не выполняли моих распоряжений. Он понял, что я готов рассердиться. Ссоры он не пожелал.
— Арн, ты забудешь о своей осторожности, увидев, как разворачивается эксперимент! И надеюсь, это произойдет еще до того, как на лужайку вырвется мой Бафамет. Уверен, что ты тогда отдашь другие приказы.
Бафаметом он назвал самое страшное из своих стереосозданий. Придумал Бафамета мастер на фантазии Иван, Гюнтеру оставалось лишь превратить в нечто почти реальное поэтическое чудовище Ивана — сделано это было мастерски.
На площадке распоряжался Петр, ассистировал Алексей. Гюнтер с Иваном сидели поблизости от испытательной камеры, в кабине проектора, похожего на исполинского краба. Остальные, и я с ними, разместились в танкообразной камере. Фома наблюдал за нами на корабельном экране.
На лужайку выбежал зверек, осмотрелся, навострил уши, стал весело прыгать. Петр сделал знак Гюнтеру, тот набрал цифру на пульте, на лужайке внезапно, из небытия, возникли три дога — вы их видели в моем саду, не правда ли страшилы? — и бросились на зайца. У этого подопытного экземпляра страх нарастал постепенно, он сперва присел, потом отпрянул, потом кинулся наутек, но выхода наружу не было, он заметался по долинке. Судорога стала бить его о грунт. Не прошло и минуты, как дух из него вышибло.
Петр и Гюнтер со своими ассистентами приблизились к камере. Анна показала запись возмущений, уловленных в пространстве. Предположения наши оправдались частично — были и противообертоны, нейтрализовавшие кривые страха, но вместе с ними и линии иных полей — они-то и были губительны. Их расшифровку тут же уверенно дала Елена.
— В зверьке возбужден внутримолекулярный резонанс. В нем разорвали связи, скрепляющие определенные атомы в молекулах. Для любой биологической структуры такие резонансные колебания — гибель.
— Тем же резонансом пытались расправиться и с моими псами! — Гюнтер злорадно ухмыльнулся. — Но автоматика благолепия не сработала: у стереофигур нет внутримолекулярных связей. Дай-ка ленту, Анна. Я настрою Бафамета на противорезонансные поля.
Петр выводил одного зверька за другим. Записи умножались, становились доказательней. Теперь мы знали, как загадочная автоматика планеты расправляется с нежеланными эмоциями. В общем, это был тот же физический принцип, какой применяли Глейстон с Мугоро на БКС. Но там это делалось для совершенствования умений организма, а здесь для беспощадной расправы с организмами.
Планета казалось чудовищно, невообразимо усиленной глейстоновской лабораторией, но запрограммированной на зло: ради сохранения внешнего благолепия она жестоко истребляла все, что не совпадало с благолепием хоть малость.
— Выводи Бафамета, Гюнтер, — предложил Петр. — Попытаемся с его помощью защитить следующего зверька.
На лужайке обрисовалось чудовище. Что оно собой представляло? Не знаю, как и описать! И на БКС таких страшилищ не придумывали. Многоногое, многорогое, ушастое, клыкастое, гривастое, сверкающее, пылающее, пылящее, дымящее, к тому же исполинское, в общем, ужасающее. Древние жутковатые химеры показались бы рядом с ним невинными куколками. Выпущенный на лужайку зверек — он был из числа «взрывных», а не «постепенных» — взвился, завизжал, пытался удрать, его тут же поразила судорога, он упал. Над ним наклонился гигантской пастью Бафамет, теперь эта стереобестия стала защитницей, а не губителем — резонансные излучения нейтрализовались, этого не было видно, зато мы видели, как зверек продолжает, визжа, ползти по земле: губительная судорога уже не терзала его. На планете, автоматически пресекавшей все сильные чувства, теперь вольно бушевали две неподавленные эмоции — устрашение и страх.
— Отлично, Гюнтер! — радостно крикнул Петр. — Планете с Бафаметом не расправиться.
Все остальное совершилось в считанные секунды. С холмов стали валиться камни. Один ударил Петра. Не знаю, как такой опытный астроразведчик мог выйти в незакрепленном на все застежки скафандре. Единственное объяснение — дурманящее благоденствие Кремоны-4, непроизвольно приучившее, что ничего опасного здесь не совершится. И мы увидели, что с Петра слетел шлем, и что сам Петр валится на землю, и что его бьет судорога. Из камеры криком выскочила Анна, упала на Петра, и ее тоже мигом скрутило. Но все вдруг разом успокоилось, и страшное наше ошеломление разорвал резкий крик Гюнтера:
— Минуту я их прикрою! Скорей тащите в укрытие!
Мы все бросились из камеры к товарищам. Мы с Иваном подняли бледную, с закрытыми глазами, едва дышащую Анну. Хаяси и Алексей понесли бесчувственного Петра. Елена помогла уложить в камере обоих. Иван приставил к груди Петра активатор. Петр стал дышать, но слабо. Иван перенес активатор на грудь Анны, быстро сказал:
— Арн, надо немедленно перенести обоих на «Икар»!
Я выскочил наружу. Гюнтер в бешенстве крутил какие-то рычаги. Я подбежал к нему.
— Что ты делаешь? Надо нести пострадавших на корабль.
Он взглянул на меня с такой яростью, словно я был виноват в несчастье. Я схватил его за руку. Он с силой вырвался. Он хрипел, с губ срывалась пена:
— Хватит, Арн! Простить чертовке Анну и Петра? Сейчас я ей покажу!
В тот момент вряд ли я полностью понимал, что он делает, но чувствовал, что надо немедленно его остановить. Я вновь ухватил его со всей силой, на какую был способен. Гюнтер так толкнул меня, что я отлетел метра на три и упал. И, лежа на земле, я разглядел, что Гюнтер лихорадочно набирает какую-то комбинацию цифр, затем рвет рычаги, нажимает на кнопки. Теперь я понимаю, что в неистовстве он возбудил противополе всем зафиксированным Анной излучениям планеты и сфокусировал его в Бафамете. Вероятно, ему вообразилось, что таким кинжальным противополем он пронзит всю Кремону-4 или оглушит ее, как дубиной. Боюсь, он и вправду уверовал, что перед ним не гигантский автомат, а что-то вроде злого, очень властного, очень опасного, очень неумного самодура, которого надо проучить. Теперь мы знаем, что его атака для планеты значила не больше, чем укус комара для носорога. В ту минуту было не до отвлеченных рассуждений. Я вскочил и… на меня обрушился мир.
С миром, естественно, ничего не случилось, просто судорога свела всю долину, почва заходила ходуном, холмы зашатались. И холм, у подножия которого мы приткнули защитную камеру, массой земли и камней рухнул вниз. Я снова упал, пытался подняться и не сумел — рухнувшая глыба раздробила мне ноги. Я успел еще увидеть как заваливает землей камеру, сквозь грохот землетрясения услышал отчаянный крик Ивана и потерял сознание.
Не думаю, чтобы мой обморок продолжался больше минуты. Очнувшись, я увидел, что Гюнтер яростно тащит свой аппарат к завалу. То, что недавно было проектором и генератором полей, превратилось не то в исполинского крота, бешено разбрасывающего грунт, не то в огнемет — из аппарата било пламя, пыль плавилась, превращалась в газ, дымом, раскаленным прахом рассеивалась по долинке. Я попытался на руках доползти до Гюнтера. Он услышал мой стон, на миг повернулся. Никогда не забуду его лица — мертвенно-бледного, отрешенного, ожесточенного. О людях, впавших в неистовство, говорят, что они вне себя, — он впал в неистовство, полностью впав в себя. Вторая моя попытка подтянуть искалеченные ноги на секунду опять обратила его ко мне. Он крикнул:
