За веру, царя и социалистическое отечество - Чадович Николай Трофимович (полная версия книги txt) 📗
– Ты над чем это там колдуешь? – под хохот казаков поинтересовался Пугачев. – Никак напоследок чая пожелал испить?
Достоинство кулибинского изобретения состояло еще и в том, что оно ничем не выдавало своих боевых свойств. С какой стороны ни глянь – самовар самоваром. Да только несладко придется всякому, кто удосужится хлебнуть чайку из этого самовара!
Ну, помогай боже! Барков с заметным усилием вскинул свою тяжеленную «палочку-выручалочку». Лишь бы только не замерзла ружейная смазка да не перекосило первый патрон, как это уже бывало прежде.
В считаные мгновения лавина свинца проделала в стене всадников огромную брешь. Окровавленной головой свесился с седла Чика. Вместе с лошадью рухнул под обрыв Хлопуша. Поник императорский штандарт. Бился в агонии жеребец Пугачева. Только сам атаман куда-то исчез.
Со всех сторон к берегу подлетали новые бородатые конники, но их ожидала та же незавидная участь. Почти каждая пуля находила свою жертву. Да и пули эти были особенные! Попадая в цель, они разворачивались, как бутон, причиняя смертельные раны людям и лошадям.
Страшную вещь придумал Кулибин, но какой с него спрос – до Гаагской мирной конференции, запретившей такой тип пуль, оставался еще целый век.
Когда Барков расстрелял последнюю ленту, ледяная вода уже обжигала ему то, что Суворов деликатно называл причиндалами. В ушах продолжал звенеть злой лай пулемета, а перед глазами плавали мерцающие пятна. Сил не было даже на то, чтобы разжать онемевшие пальцы.
Исход сражения был окончательно решен. Суворов, размахивая шпагой, повел в атаку уцелевших гренадер. Слева и справа налетели уланы и драгуны, час назад ушедшие на поиски переправы. Их палаши и пики быстро завершили то, что начали пули Баркова. Кавалеристам истово помогали неизвестно откуда взявшиеся солдаты в гвардейской форме, упраздненной республиканцами.
– Как поживаешь, милостивый государь? – поинтересовался с берега Крюков, на плечах которого сверкали полковничьи эполеты.
– Хвастаться нечем, – ответил Барков. – А каково драгоценное здоровье нашей императрицы?
– Лучше не бывает. И аппетит вернулся, и доброе расположение духа… Кстати, она шлет тебе свою особую признательность.
– Передавай ей мою нижайшую благодарность. Слава богу, что все свершилось так, как и было задумано. – Холода Барков больше не ощущал, только очень уж щекотало грудь ледяное крошево, проникшее за пазуху.
– Сам передашь. Заодно и все причитающиеся тебе от матушки блага получишь… Я, как видишь, уже удостоен. – Расстегнув шинель, Крюков гордо продемонстрировал кресты и звезды, украшавшие его молодецкую грудь.
– Вот те на! – Барков, оказывается, еще не утратил способности удивляться. – Да ты, похоже, у императрицы в фаворе.
– Завидуешь?
– Нет, кумекаю… Не числится в исторических анналах такой фаворит. Орлов был, Салтыков был, Потемкин был, Мамонов был, Зубов был, еще много кто был, а Михайлы Крюкова и в помине не было. Что-то здесь неладно.
– Все ладно… Ты столбом не стой, а ложись на лед. Сейчас я тебя выручу. – Сбросив щегольскую шинель, Крюков стал спускаться на речной лед.
– Не стоит трудов, – стал отговариваться Барков. – Моя миссия завершилась. Себя лучше побереги.
– Вздор несешь. Долг платежом…
Докончить Крюков не успел. Шальная пуля, прилетевшая из дальней дали, звонко поцеловала его в висок.
– Историческая справедливость восторжествовала, – пробормотал Барков. – Нет такого фаворита и не было…
Последние мгновения жизни поэта, бродяги и авантюриста Ивана Семеновича Баркова были в буквальном смысле слова скрыты туманом, возникшим от соприкосновения раскаленной ружейной стали с холодной водой.
На прощание из полыньи донеслось трогательное в своей простоте двустишие:
Часть III
За социалистическое отечество
Основные действующие лица
Джон Рид– американский журналист радикального толка, очередное воплощение странника в ментальном пространстве Олега Наметкина.
Миша Япончик, он же Яков Свердлов– одесский налетчик, позже председатель ВЦИК.
Владимир Ленин– большевик. По определению Троцкого, «политический шулер».
Лев Троцкий– меньшевик, примкнувший к большевикам. По определению Ленина, «политическая проститутка».
Иосиф Сталин– боевик-налетчик, тайный агент охранки, последовательный и стойкий большевик. По выражению Ленина, «чудесный грузин». По выражению Троцкого, «гений посредственности».
Григорий Зиновьев– большевик, примиренец, ликвидатор, отзовист, друг и собутыльник Ленина.
Александр Керенский– эсер, министр-председатель Временного правительства.
Александр Богданов– революционер без четко выраженной партийной принадлежности, врач, ученый-самоучка, писатель-фантаст.
Павел Дыбенко– матрос, анархист, примкнувший к большевикам, председатель Центробалта.
Александра Коллонтай– большевичка, на личном примере пропагандировавшая революцию в половых отношениях. Любовница Троцкого, Дыбенко и многих-многих других.
Пролог третьей части
В лучший ресторан провинциального города Верхнеудинска «Серебряный омуль» зашел гражданин неброской европейской наружности, чей рассеянный и несколько пресыщенный вид выдавал завсегдатая подобных заведений. Да и одет гость был весьма примечательно – вроде бы и ничего особенного, но в таком виде и на дипломатическом рауте показаться не стыдно.
Несмотря на сравнительно ранний час, в ресторане шел пир горой, и причиной этого, как ни странно, было очередное обострение политической обстановки на Дальнем Востоке.
Молодые офицеры воздушной пехоты, танковых войск и аэрокосмических сил, скучавшие на своих базах в Иркутске, Братском Остроге и даже в Урге, почему-то взяли за правило посещать злачные места именно этого города, чему, наверное, в немалой степени способствовали здешние девушки-полукровки, экзотическая внешность и вольные нравы которых славились по всему свету, включая первые лунные поселения Новый Тамбов и Керенск.
С транспортом никаких проблем не возникало. Билет на авиарейс из Урги в Верхнеудинск и обратно стоил полсотни, а, кроме того, хватало и попутных самолетов, где одно посадочное место обходилось в литр коньяка.
Пока посетитель закуривал из золотого портсигара и осматривался по сторонам, к нему вальяжной походкой приблизился метрдотель-туземец, чье плоское луноподобное лицо по пьянке можно было принять за поставленный на ребро бронзовый поднос (а именно такие были в ходу у местных официантов).
Витиевато поздоровавшись, метрдотель осведомился о цели визита столь достойного гостя (некоторые клиенты заглядывали в «Серебряный омуль» вовсе не из гастрономических интересов, а с целью заказать девочек или приобрести травку).
– Намереваюсь перекусить, – ответил тот. – Кенигсбергский городской голова Роман фон Кнобель однажды рекомендовал мне вашу ресторацию.
– Романа Карловича мы хорошо знаем. – Метрдотель улыбнулся и глаза его при этом совершенно исчезли. – Сердечный человек. Однажды хрустальной посуды в буфете на двести рублей побил.
– Это у него не отнимешь, – кивнул гость. – Тевтонская кровь. Рыцарь скандального образа.
– Вот только с вашим размещением затрудняюсь, – посетовал метрдотель. – У нас, как видите, аншлаг. Свободных столиков в наличии нет.
– Не беда. Я согласен подсесть к какому-нибудь достойному гражданину.
– А не лучше ли к гражданке? – метрдотель понизил голос.
– Нет-нет. Я, знаете ли, устал с дороги. Предпочитаю помолчать в компании мудреца, чем развлекать пустоголовую дурочку.
– Мудрецы к нам, каюсь, не часто захаживают. Но достойные люди всегда имеются. Не без этого… – Метрдотель окинул взором зал. – Обратите внимание на мужчину за угловым столиком. По-моему, вполне приемлемая кандидатура. В годах, одет прилично. Пьет умеренно.
