Наследники империи - Молитвин Павел Вячеславович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Оставалось предположить, что Марикаль похитили. Например, какой-нибудь юноша из высокородных влюбился в нее до безумия и… Азани отдавал себе отчет, что, несмотря на миловидность, красавицей его сестра не была, однако только уродине трудно выглядеть очаровательной в шестнадцать лет, да и то если она не умеет следить за своей внешностью и не имеет ни капли вкуса. А Марикаль умела, имела, и уродиной ее даже заклятый враг не посмел бы назвать. Впрочем, врагов у нее не было, хотя завидовало ей все женское население столицы. Если уж не внешности, то молодости или знатности и богатству, какими способны были похвастаться считанные высокородные дамы не только Ул-Патара, но и во всей империи.
Итак, кто-нибудь из поклонников его сестры мог похитить ее, влюбившись в нее саму или соблазнившись принадлежащими ей богатствами и возможностью породниться с Храфетами, знатность и положение которых при дворе нельзя было купить ни за какие деньги. Поверить в это Азани очень хотелось и было, на первый взгляд, нетрудно, но по зрелым размышлениям он отмел и этот вариант. Едва ли кто-нибудь из высокородных рискнул бы связываться с Храфетами. Если бы войско Баржурмала было разгромлено или убит он сам, тогда, быть может… Да и то вряд ли, ведь отец Азани, фор Таралан, был близким другом «тысячеглазого» Вокама, и тот неизменно выказывал свое расположение его сыну. А уж после возвращения Баржурмала в Ул-Патар только сумасшедший рискнул бы вызвать гнев молодого фора. Ибо не так давно еще яр-дан был всего лишь сыном рабыни, и часто только кулаки, а то и боевой топор Азани удерживали занесенную над его головой руку высокородных, полагавших, что Мананг так никогда и не признает себя отцом Баржурмала. Оскорбившего род Храфетов ждал суд высокородных, возглавляемый, за неимением Повелителя империи, яр-даном, поединок с Азани или с мужем его старшей сестры — Мурмубом. В любом случае судьба обидчика была предрешена, а ведь был еще и Ларваг с джангами, готовыми решить все вопросы без соблюдения каких бы то ни было формальностей…
Таким образом, получалось, что воздыхателю Марикаль, кем бы он ни был, похищать девушку не имело никакого смысла. Принудив ее выйти за себя замуж, он подписал бы тем самым свой приговор и оказался на смертном одре прежде, нежели на брачном ложе. Если же обожатель рассчитывал на взаимность, то у него должно было хватить ума придать похищению вид приглашения в гости и умолить Марикаль написать брату письмецо. Но его не было. Точно так же, как не было до сих пор посланца с требованием заплатить выкуп, которое направили бы к фору грабители Мисюма или другие охочие до денег мерзавцы, если бы девушка оказалась у них в руках.
Можно было тешить себя надеждой, что похитители предъявят свои требования позже, но тогда возникал естественный вопрос: почему они выбрали Марикаль и приурочили похищение к возвращению Баржурмала? Ночные стервятники испокон веку старались не досаждать по-крупному могущественным семействам высокородных, способным натравить на них городских ичхоров и собственных джангов, и сейчас, когда войско с победой возвращалось в столицу, им, по здравому смыслу, следовало затаиться и не напоминать столь явно о своем существовании сторонникам яр-дана. Если, разумеется, их не направила чья-то сильная рука. Быть может, та самая, что пыталась преградить Баржурмалу путь в Золотую раковину и перебила сопровождавших его хвангов. Но ни ай-дана, ни Хранитель веры не нуждались в золоте Храфетов, и, стало быть, похищение было совершено не с целью получения выкупа.
Мысль о том, что ему придется иметь дело с ярунда-ми, заставила Азани содрогнуться — будучи искушенным в придворных интригах, он понимал: когда дело идет о борьбе за власть, человеческие жизни, даже жизни высокородных, перестают чего-либо стоить и всех богатств Храфетов не хватит, чтобы выкупить Марикаль у служителей Кен-Канвале. Он догадывался, что они могут потребовать у него за возвращение сестры, и от догадок этих по спине неустрашимого фора начинали бегать холодные мурашки.
Азани пригубил вино из золотого, отделанного крупными изумрудами кубка и, не ощутив его вкуса, откинулся на спинку кресла. Ответив на вопрос, кто похитил его сестру, он должен был теперь решить, как вызволить ее из плена и надобно ли сообщать об исчезновении Марикаль и подозрениях своих Баржурмалу или Вокаму, с которыми ему предстояло в ближайшее время встретиться на пиру в Золотой раковине. Ехать на пир у него, понятное дело, не было ни малейшего желания, но, с одной стороны, оставаясь дома, он ничем не поможет сестренке, а с другой — проигнорировав приглашение яр-дана, прибавит себе новых забот. Азани не смог отправиться с Баржурмалом на войну, так как должен был проводить своего отца, фор Таралана, в последний путь и вступить'во владение наследством. Если же он теперь позволит себе не явиться еще и на пир по случаю его победы и благополучного возвращения в столицу, это может иметь самые скверные последствия для рода Хра-фетов. Дружба дружбой, но сейчас яр-дан, как никогда, нуждается в поддержке высокородных и лишние пересуды о засевших в столице предателях едва ли поднимут ему настроение. Так же, впрочем, как и о похищении Ма-рикаль ярундами, с которыми Баржурмалу необходимо, во избежание великой резни, заключить на ближайшее время хотя бы худой мир.
Очнувшись от раздумий, фор Азани кликнул слуг и велел, чтобы джанги седлали дурбаров. Он не мог не прийти на пир, но твердо решил, что не будет до времени говорить о своих бедах яр-дану. Не стоит омрачать праздник и перекладывать собственные заботы на чужие плечи. У Баржурмала своих неприятностей хватает, и пока остается хотя бы призрачная надежда, что служители Кен-Канвале к похищению не причастды, незачем плодить слухи. Не ко времени сказанные слова могут сильно повредить его сестренке, а яр-дан едва ли в состоянии хоть чем-нибудь помочь ему до подхода войска.
Глядя, с какой быстротой Баржурмал просматривает поданные ему для ознакомления отчеты наместников провинций, налоговые ведомости и сводные приходно-расходные таблицы, Пананат ощутил, как в нем поднимается волна раздражения и разочарования. Чтобы вникнуть в смысл любого из этих документов, тщательно переписанных на плотной розовой бумаге и заверенных собственноручной его подписью и печатью Казначейства империи, яр-дану потребовалось бы по меньшей мере полдня и целая кипа сопутствующих материалов. Вызывать имперского казначея перед самым началом пира не имело решительно никакого смысла, но Баржурмал, если уж ему так невтерпеж было продемонстрировать свою заинтересованность государственными делами, мог хотя бы, выбрав один из отчетов, сделать вид, что пытается понять его содержание. Перекладывать же их вот так, едва удостоив беглого взгляда, словно вирши какого-нибудь дворцового стихоплета, было не просто глупо, а в высшей степени оскорбительно. Коли уж яр-дан не доверяет ему, мог бы сказать об этом прямо, не разыгрывая из себя всеведущего и всемогущего Повелителя империи…
Баржурмал неожиданно поднял голову и уставился на стоящего подле его стола Пананата с таким видом, будто только сейчас вспомнил о его существовании.
— Прости, что не предложил тебе сесть, — Яр-дан указал на кресло и, подождав, пока имперский казначей усядется, спросил: — Правду ли говорят, будто ты все еще сохнешь по моей сестре, а она смотрит на тебя как на докучливую букашку?
Пананат почувствовал, что бледнеет, и стиснул зубы. Рука его потянулась было к кинжалу, но так и не коснулась рукояти из резной кости. Вместо этого длинные сильные пальцы сомкнулись на выкованной в виде цветка пряжке поясного ремня и смяли тонкие серебряные лепестки. Имперскому казначею едва перевалило за тридцать, и боевым топором он владел не хуже, чем кисточкой для письма.
— Можешь не отвечать, Вокам уже рассказал мне все дворцовые сплетни, и я страшно рад, что Тимилата не сумела оценить тебя по достоинству. Глупо, наверно, заявлять, что меня радуют страдания имперского казначея, однако согласись: если бы моя сестрица ответила тебе взаимностью, спать бы я стал значительно хуже.
