Куб со стертыми гранями - Ильин Владимир Леонидович (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Я пройду тем же путем, которым шел в поисках “регров”, но теперь я буду умнее и осторожнее и постараюсь не допустить тех ошибок, из-за которых погибли люди. Может быть, тогда мне потребуется больше времени и усилий, чтобы приблизиться к своим противникам, но это будут мои личные проблемы …
Вдруг до меня доходит, над чем я раздумываю, и осознание этого обжигает будто огнем. Я как подрубленный валюсь в кресло и тупо разглядываю серую коробочку, зажатую в моей руке.
Так вот в чем заключается опасность, которую несет людям этот страшный прибор!..
Если уж я, хардер, незаметно для себя, начинаю поддаваться искушению одним нажатием кнопки достичь всего, о чем мечтал и за что боролся — и неважно, идет ли речь о выигрыше в лотерею или о спасении человечества — то что тогда говорить о всех остальных? Да любой, не задумываясь, использовал бы этот чудо-приборчик для достижения счастья и благополучия и был бы до конца своей жизни бесконечно благодарен его создателям!..
Вот они и пользуются — жадно, слепо, не думая ни о возможных побочных явлениях, ни о ближних, ни о потомках…
И теперь я отчетливо понимаю: если промедлить еще хотя бы пару лет, то “регры” расползутся по всей планете, и тогда вообще невозможно будет остановить это нашествие серых силикетовых крыс…
Клянешься ли ты, Даниэль, сделать всё, чтобы этого не произошло?
Конечно, клянусь — куда же мне деться?..
Я ведь по-прежнему — хардер!
Глава 11. Еще одно поражение (Х+47)
Хорошо, что, отправляясь в этот городок, я захватил с собой несколько таблеток “виталайзера” — стимулятора, ставшего для хардеров своего рода наркотиком. Иначе бы мне не продержаться столько времени столько времени без сна…
Я иду по пустынному городу, в который только начинают врываться первые солнечные лучи, и стараюсь не стучать каблуками по асфальту, чтобы не будить местное население. Мне не нужны пышные проводы и церемонии торжественного прощания. Я уйду тихо и незаметно, и если мне удастся это сделать, то я буду только счастлив…
Вопреки моим опасениям, вокруг вроде бы всё спокойно, и никто не собирается гнаться за мной, чтобы отнять “регр”. И не мельтешит на мне красная точка лазера, свидетельствующая, что кто-то, засев в засаде на чердаке соседнего дома или за углом, держит меня в перекрестие прицела.
Но тело мое дрожит от озноба, который вызван не то предрассветной прохладой, не то волнением.
Не так страшно умереть, как умереть, потерпев поражение, буквально в двух шагах от заветной цели.
Я иду по городу, жители которого еще сладко спят, и машинально считаю шаги. С каждым шагом я приближаюсь к аэроплощадке. Я собираюсь улететь в Интервиль или куда-нибудь еще, ведь планета большая, и на ней всегда найдется укромное местечко, чтобы спрятаться.
Лишь так я смогу найти тех, кто замыслил и изготовил ту адскую машинку, которую я стискиваю в кулаке.
И вот мне остается пройти по мосту, который перекинут поверх трассы магнитопоезда. На той стороне уже виден гигантский грибок, на “шляпке” которого, как разноцветные стрекозы, раскинули свои крылья аэры-такси.
Мост оснащен каменным парапетом, за которым на уровне настила простирается специальная решетка. Так называемая “защита от самоубийц”. Такие решетки стали устанавливать на всех высотных сооружениях пятнадцать лет тому назад, когда на человечество обрушилась волна странных самоубийств. Жертвы этой эпидемии стремились покончить с собой не иначе, как прыгнув с большой высоты вниз. Психологи, медики, социологи и прочие спецы тогда долго исследовали феномен “людей-птиц”, но так и не пришли к окончательному выводу о причинах его возникновения. Что лежало в основе этого странного явления — массовые психические расстройства или влияние каких-то природных полей? — так и осталось загадкой, потому что ровно через два года после начала массового суицида он прекратился сам собой, будто его отрезало… Тем не менее, словно в память о тех страшных днях, на мостах и высотных башнях до сих пор остаются наспех сваренные стальные сетки и решетки. Жалкая попытка человечества хоть как-то уберечься от катаклизма…
Я шагаю вдоль парапета и вдруг вижу, что за ним, на краю антисуицидальной решетки висит мальчик. Ему лет десять, и видно, что висит он на волоске. Побелевшие руки его цепляются судорожно за ржавую раму, а глаза распахнуты во все веснушчатое лицо. На нем спортивный костюмчик и кроссовки, и он никак не похож на самоубийцу.
Если он полетит вниз, то шансов на спасение у него будет столько же, сколько может быть у человека, стреляющего себе в висок из атомайзера сотого калибра. Полотно, по которому движутся магнитопоезда, изготовлено из высокопрочных материалов, и до него лететь метров двадцать пять. Вполне достаточно, чтобы от хрупкого мальчишеского тельца осталось лишь кровавое пятно диаметром в несколько метров…
Стараясь не вспугнуть бедолагу, я одним прыжком перемахиваю через край парапета.
— Держись, парень, — предупреждаю мальчишку я, осторожно подбираясь к нему по шаткой решетке. — Сейчас я тебя вытащу.
Он не отвечает. Скорее всего, уже не верит, что кто-то может его спасти. Сил у него не осталось даже на то, чтобы плакать.
И вновь я невольно вспоминаю тот эпизод, который привиделся мне, когда я находился в коме после извлечения искейпа в Клинике Щита. Боль в онемевших руках, которыми ты цепляешься за край пропасти, и отчаяние от сознания того, что единственный человек, который может тебя спасти, не хочет этого делать по каким-то непонятным, туманным соображениям…
— И как это тебя угораздило? — бормочу я, стараясь не глядеть вниз.
Мальчик не отвечает. Он начинает тихо скулить, и от этого у меня что-то сжимается в груди.
Ладно, потом разберемся… Главное сейчас — успеть схватить его за руку, и еще чтобы прогнившая местами решетка выдержала нас двоих.
ПРОКЛЯТЬЕ!
Распластавшись на решетке и вцепившись одной рукой в шершавые холодные прутья, я протягиваю мальчишке руку, и он тянется к ней своей посиневшей ручонкой, однако удержаться на одной руке он никак не может и срывается вниз.
В принципе, я мог бы успеть поймать его за руку или за шиворот, и подсознательно именно на это и рассчитывал. Но я совсем забыл о том, что моя рука занята — ведь именно в ней я, как величайшую драгоценность, сжимал “регр”, и так свыкся с этим ощущением, что перестал помнить о нем. То же самое бывает, если долго держишь карандаш за ухом, а потом вынимаешь его оттуда — некоторое время кажется, что он по-прежнему на том же месте, за твоим ухом…
Да, я мог бы спасти бедного ребенка, но для этого мне пришлось бы выпустить из ладони “регр”, и тогда он, а не мальчик, вдребезги разбился бы об аппарель магниторельса.
Я медлю всего лишь ничтожную долю секунды, не в силах расстаться с “регром”, но этого оказывается достаточно, чтобы свершилось то, чего я опасался.
Тело мальчишки стремительно падает вниз, и от его предсмертного вопля застывает кровь в моих жилах. Потом раздается глухой удар, и тут, откуда ни возьмись, из-за поворота бесшумно вылетает на бешеной скорости грузовой магнитоэкспресс. Если даже машинист и успеет заметить, что на полотне что-то лежит, среагировать на это не сможет даже самый совершенный автомат управления.
Но он, видно, не замечает…
Поезд проносится по тому месту, где лежали останки мальчика, и скрывается под мостом.
Я тупо смотрю, как мелькают внизу вагоны, груженые какими-то металлопластовыми чушками, и цистерны с горючим.
“Регр” все еще зажат в моей руке, и я подношу его к глазам. Потом оглядываюсь по сторонам.
Вокруг так же пусто, как было перед тем, как я заметил мальчишку на краю решетки.
Подленькие мысли чередой вспышек освещают тьму моего сознания: “А стоит ли?.. Не лучше ли убраться отсюда поскорее, пока тебя никто не увидел? Кто, в конце концов, узнает о том, что ты мог спасти мальчика? Разве не глупо утратить драгоценный трофей ради спасения какого-то там дурачка, возомнившего себя верхолазом? Он же сам виноват в том, что залез сюда, пойми, так что ж теперь винить себя в его смерти?”…
