Далекий светлый терем (Сборник) - Никитин Юрий Александрович (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Он вздохнул, долго молчал, пристально глядя на меня. У меня в душе начало появляться нехорошее предчувствие.
– Организую, – ответил он медленно. – Это… нетрудно. Дело в том, Юрий Иванович, что все ваши невольные участники эксперимента находятся в вас.
Он сказал так просто, обыденно, что я даже не вздрогнул, смотрел бараньим взглядом. Но Жолудев остановился, ожидая моей реакции, и я сказал с понятным неудовольствием:
– Простите, не понимаю. Я не очень хорош в иносказаниях, все-таки человек точных наук…
Он грустно улыбнулся:
– На этот раз точнее не бывает. И Первый, и Второй, и Третий, и Четвертый – это вы сами. Правда, в разные периоды жизни. Искатель приключений до двадцати лет, мафусаилист в тридцать, технофил в тридцать пять, алармист в сорок… Вы забыли? Стараетесь не вспоминать «ошибки молодости»?
– Я не совсем понял вашу аллегорию, – ответил я нервно. – Но то у меня были действительно потерянные годы. Если иной раз вспомню, то даже спина краснеет! Но стараюсь не вспоминать.
Он возразил с живостью, глаза загорелись, а на щеках выступили розовые пятна:
– Почему? Разве были по-настоящему позорные периоды, когда бы вы увлекались чревоугодием, были бы болельщиком или бабником – теперь их называют, если не ошибаюсь, «спортсменами»? Наркоманили, интересовались мальчиками? К тому же это не аллегория, поймите! Вы в самом деле общались с собой. В вашем сознании остались эти личности, вы их изолировали, загнали в дальние уголки мозга. Но они есть. Они живут, существуют. Это тоже вы. Не иносказательно.
Я замер, ощущая, как меня охватывает ледяная волна.
– Не понимаю, – выдавил я наконец. – Вы хотите сказать… Вы сказали, что сумели как-то связаться с этими тупыми личностями?
– Да.
– И в соседних камерах никого не было?
– Не было и самих соседних камер. Вы были один. И разговаривали со своими «Я» прошлых стадий развития. Да, человек нередко остается до конца жизни на первой. Иные вскарабкиваются на следующую. Живут и умирают в поисках продления жизни, йоге, оккультных науках и прочем-прочем. Немногие проходят и через эту стадию, попадают в другую. Еще меньше тех, у кого хватает сил перейти еще дальше. У вас, Юрий Иванович, этих стадий больше, чем у многих. Потому мы вас и пригласили для эксперимента.
Я слушал потрясенно, вспомнил и странную ухмылку администратора, который листал мою трудовую книжку. Значит, их как раз и привлекло то, что я поколесил по стране, побывал, бывал бит сам и научился бить в ответ.
– И что же, – сказал я ошарашенно, – сам эксперимент, поиски других в гиперпространстве?
– Вы их нашли, – ответил он мягко.
– Я искал их?
– Да. Человек – это и есть вселенная. Его психика, его мир: Их еще познавать и познавать. Мы стоим на самом берегу океана. Мы не знаем ни глубин, ни где другой берег.
Я пытался совладать с сумятицей в мыслях:
– Но… зачем?
Жолудев помолчал, словно затруднился с ответом, ответил с некоторой натугой:
– Дело в том, что в лучшем случае каждый из нас только… полчеловека, да где там полчеловека! Дай бог, чтобы хоть на осьмушку был человеком! Увы, каждый из нас столько давил в себе хорошего… Погодите с возражениями! Я тоже, как и вы, уверен, что я отсекал в себе отжившее, глупое, неверное. Да только я знаю теперь, что эта уверенность ошибочна. Мы всегда себя оправдываем. Всегда. Так уж устроена наша психика. Нужна совсем уж большая катастрофа, чтобы мы признались в ошибке. Не в ошибочно выбранном пути, а только в ошибке. Не в стратегии, в тактике. Разве не так?
– Ну, – сказал я с неохотой, – есть разница, признать, что свалял дурака, или признать себя дураком.
Когда он ушел, я, не в силах лежать, поднялся и заходил взад-вперед по комнате, но быстро устал, снова лег и вперил глаза в потолок. Там было пусто, в отличие от сумятицы в моей голове, снова вскакивал и метался, натыкаясь на стены. Я уже понял, поверил Жолудеву, даже восхитился чистотой и оригинальностью эксперимента. Вот только мотивы еще до конца не укладывались в сознании, в душе.
И вдруг как ослепительная молния сверкнула в сознании. Я остановился оглушенный, потрясенный. Так вот на что страстно надеется Жолудев! Безумная идея, настолько безумная, что даже вслух ее не в состоянии назвать, настолько нелепая, настолько дикая, противоестественная.
Я лег, расслабился, вогнал себя в состояние расслабления. В ванной было бы легче, но теперь я знал, кто эти сильные и тупые личности, слепо уверенные каждый в своей правоте и непогрешимости.
– Ребята, – сказал я охрипшим голосом, – да что же с нами… Если мы понимаем, не один же я понял, посмотрите через меня и вы.
Я понимал, что это критический миг, ибо что понятно сорокалетнему, того не понять школьнику младших классов, что с трудом понимает алармист или технолюб, то с отвращением отвергает спортсмен, одинаково глухой как к призывам одного, так и к стремлениям другого. А йог не только не способен понять – извилин недостает, но и не захочет даже слушать.
Несколько минут тянулось томительное ожидание, заполненное отчаянной надеждой и тревогой, трусливым опасением потерять свое крохотное «я». Каждый из нас знал, что только он прав, а все остальные – дураки и полные дебилы, даже если эти остальные – он сам на другой ступеньке. Неважно, на более ранней или более поздней. Все равно идиоты, потому что прав может быть только он, только я.
– Взгляните через меня, – повторил я настойчиво. – Не отвергайте заранее. Только взгляните моими глазами. А потом решите! Каждый волен остаться в своей скорлупе. Простите, в своем мире, единственно правильном. Прошу вас, только взгляните!
И потом вдруг в мозг хлынул мощный поток чувств, мыслей. Первое ощущение было стыд… Мне было стыдно, что я высокомерно презирал алармиста, культуриста, мистика, технофила. Стыдно, что презирал других только потому, что они не такие как я, стыдно за других людей, которые поступают точно так, как я еще несколько минут назад…
За час до утреннего обхода мы закончили слияние. Я поднялся, все еще пошатываясь от хлынувших в мозг образов, цветных пятен. Перед глазами двигались отдельные предметы, стены то отодвигались, то придвигались вплотную. В висках покалывало, и тогда стена изгибалась, а когда я задерживал дыхание – приближалась вплотную, и я трогал ее пальцами. Стоило мне напрячься, и мне казалось, что я вижу сквозь стену. Или видел в самом деле?
Потрясенно огляделся по сторонам. Я живу в этом крохотном мирке, самом бедном из беднейших? А беден и ничтожен он только потому, что… Но я же знаю, в самом деле теперь знаю, что в этом мире нужно делать в первую очередь. Знаю даже то, что я в этом мире первый полноценный человек. Единственный во всем мире!
Когда я поднес ладонь к замку, там щелкнуло. Собачка отодвинулась, дверь распахнулась сама. Я вышел, дверь с легким стуком захлопнулась, а три щелчка сообщили, что замок добросовестно вернул засов на место.
По коридору медленно шел Жолудев. Лицо его было бледно, под глазами чернели мешки. Он тяжело дышал, хватался за стену.
Я прошел в двух шагах незамеченным, потому что хотелось сосредоточиться на своих мыслях. Но одновременно я развернул его в четвертом измерении и вынул пулю. Я шел дальше и, не оборачиваясь, видел, как походка Жолудева постепенно стала увереннее, а по ступенькам он почти взбежал.
