Фактор вознесения - Рэнсом Билл (первая книга .TXT) 📗
Боггс родился с заячьей губой, щелью вместо носа и короткими ногами – родовыми признаками семьи его отца. Все шестеро его братьев унаследовали эту мутацию, но выжили только двое. Отец тоже давно умер. Как и Боггс, он с раннего детства до самой смерти жил в состоянии хронического недоедания. Даже материнскую грудь из-за заячьей губы не мог сосать как следует – часть молока всегда выливалась изо рта на подбородок. Мама пыталась собирать капельки пальцами и давала сыну их облизать. Потом Боггс видел это много-много раз, когда она кормила его братишек.
С неделю назад он наблюдал, как мать хотела накормить грудью его десятилетнего брата. Это было в тот день, когда им не удалось раздобыть никакой еды – даже ни одного жучка не поймали. Но ничего не получилось: у нее уже два года не было молока, и брат умер, сжимая в кулачке прядь своих рыжих волос. Боггс спохватился, что все еще держит собственные выпавшие волосы, и отшвырнул их прочь.
– Я возьму леску, мать, – сказал он на островитянском диалекте. – И принесу вам жирную рыбищу.
– Ты никуда не пойдешь. – Хриплый женский голос заполнил всю крошечную пещерку. – У тебя нет лицензии на ловлю рыбы. Они убьют тебя и отберут нашу леску.
Отец не раз пытался достать такую лицензию в социальном отделе. Все знали, что временные разрешения выдаются направо и налево – и даже можно было расплачиваться за них после рыбалки частью улова. Но директор строго регламентировал количество выдаваемых за день лицензий. Он называл это «консервацией», мотивируя тем, что, если рыбачить будут все, кто хочет, очень скоро в прибрежных водах не останется ни одной рыбешки. И тогда голодать придется всем.
– Консервация! – фыркнул Боггс и уставился на вожделенную леску, обмотанную вокруг щиколотки мамы, как браслет с подвесками из двух сверкающих крючков. К ней прилагался мешочек с наживкой, но ее они съели несколько недель назад. Теперь у них осталось лишь десять метров синтетической лески и два крючка.
Боггс подполз к матери и заглянул в огромные выпуклые голубые глаза – единственное наследство, оставленное ей ее матерью. Зрачки были подернуты полупрозрачной пленкой. Боггс запустил руку в волосы и сунул матери под нос клок волос, поскольку она уже почти ничего не видела.
– Ты сама знаешь, что это значит! – Ему было трудно говорить, но он держался из последних сил. – Со мной покончено. – Он коснулся и ее головы, и в руке оказалась еще одна прядь – на сей раз седая. – С тобой тоже. Смотри!
Женщина посмотрела без всякого интереса – ей уже не нужно было никаких доказательств – и кивнула.
– Бери, – выдохнула она и приподняла костлявую ногу, чтобы Боггсу было удобнее разматывать леску.
Он выбрался из пещерки на берег и огляделся: повсюду, сколько хватало взгляда, копошились просыпающиеся костлявые люди в лохмотьях. Кое-где в утренний воздух поднимались струйки дыма от костров.
Боггс взял жестяную банку, заменявшую ему котелок, встал, пошатываясь, и заковылял к воде. Он-то думал, что потеть уже не может, но через минуту лоб покрылся солеными каплями. Сначала было холодно, но мальчик прилагал столько усилий, стараясь удержаться на ногах, что согрелся.
Впереди уже маячил невысокий волнолом – кусок скалы, вдающийся в море. Время от времени волны капризного прилива разбивались о камень и окатывали с ног до головы счастливых обладателей рыбацкой лицензии.
Чтобы одолеть сто метров от пещерки от волнолома, Боггсу понадобилось полчаса. Он уже стал плохо видеть, но все же постарался повнимательнее осмотреть окрестности – не видно ли где патруля.
– Чтоб их демоны сожрали! – пробурчал он.
В лагерях переселенцев было введено регулярное патрулирование; поначалу это мотивировалось необходимостью охранять жителей от рвачей, а позже – от нахлынувших с юга полчищ нервоедов. Боггс с содроганием вспомнил, как недавно на одну семью напали нервоеды и в мгновение ока сквозь глазные яблоки добрались до мозга, чтобы отложить там свои яйца. И все это произошло без единого стона или крика. Боггс так никогда и не узнает, почему эти люди не кричали – то ли были слишком истощены, то ли уже сразу ничего не чувствовали. Это было ужасно, и патруль на месте испепелил еще бьющиеся в конвульсиях тела.
Так что и от патруля бывала польза. А еще солдаты следили, чтобы каннибализм не стал нормой. Директор усиленно поддерживал слухи о черном рынке и его огромных запасах, подрывающих экономику Пандоры. Но Боггс никогда не видел ни «огромных запасов», ни даже намека на какую-то там «экономику». Это слово он как-то услышал по их крохотному радиоприемничку и запомнил его. Для него оно было простым сочетанием букв, не имеющим ни малейшего смысла.
Слева замерцали слабенькие огоньки – это были три костерка из древесного угля на краю обрыва над волноломом. Топлива в лагере почти не было, а ведь нужно было как-то сжигать умерших. Но когда непогребенных трупов накапливалось слишком много, патруль приходил на помощь и сжигал их лазерниками. Солдаты называли это «а-ля охота на нервоедов».
У ближайшего костра кто-то дежурил. Боггс подошел поближе и узнал Сильву. Он нерешительно остановился и покашлял. Сильва была его ровесницей, и о ней ходил слух, что однажды она убила всех своих братишек и сестренок, пока те спали. Но пока она поддерживает общий огонь, ее никто не посмеет тронуть. Похоже, она не заметила Боггса. Ему нужна наживка, но драться за нее у него уже не было сил.
Он опустился на четвереньки и стал пробираться к крайнему костерку. Затем лег на живот, протянул руку и ощупал теплую скалу. Наконец пальцы наткнулись на что-то, что не было камнем. Он вцепился в это, дернул изо всех сил и сжал добычу в кулаке. С одной стороны этот предмет был горячим, с другой – ледяным. Боггс не стал разглядывать то, что удалось добыть, и, подхватив банку, пополз назад. Сильва его не заметила.
«Принесу и ей рыбку, – мысленно пообещал Боггс. – Я поймаю большую рыбу для мамы и братьев и маленькую для Сильвы».
Прибрежного патруля вроде не было.
«Они уже сегодня прошли, – подумал мальчик. – Они уже были здесь, проверили лицензии и теперь ушли в горы – искать тайные склады продуктов».
Боггс вышел на волнолом и встал подальше от других рыболовов. Они вполне могли его прогнать, потому что пришли раньше. А еще могли отобрать у него леску и рыбу и избить, как когда-то избили его отца…
«…Но сначала им придется дождаться, когда я что-нибудь поймаю. Пора приниматься за дело».
Он лег на край волнолома, чтобы с берега его было труднее заметить, размотал леску, привязал к ней камешек и насадил на крючки то, что до сих пор сжимал в кулаке.
«Это наживка, – твердил он себе. – Это наживка».
Боггс размахнулся и изо всех оставшихся сил забросил свою «удочку» в воду. Потом легонько подергал за леску – так, хорошо, крючки ни за что не зацепились. Наживки оставалось еще на две или даже три попытки.
– Мальчик, а у тебя есть лицензия?
Услышав за спиной тихий голос, Боггс оцепенел. Все тело вдруг ослабло так, что он не мог даже пошевелиться. Да что там пошевелиться – рта раскрыть не мог.
– Если есть, то ты поздновато пришел. Она действительна лишь на один день, и тратить время впустую – слишком большая роскошь.
С обрыва скатилось несколько камушков, а затем на волнолом рядом со скорчившимся мальчиком спрыгнул тощий долговязый мужчина. Он был абсолютно лысым, но на подбородке и щеках торчали редкие волосенки. Его блестящая, словно лакированная, лысина составляла странный контраст с испещренным глубокими морщинами лицом.
– Я такой же нелегал, как и ты, – быстро прошептал старик. – Короче, решил воспользоваться последним шансом. А ты?
– Я тоже.
Старик обошел Боггса и склонился над его наживкой. Потыкав в нее пальцем, он усмехнулся:
– И у меня то же самое.
Он говорил совсем тихо. И не только потому, что боялся патруля. Похоже, ему было стыдно.
Внезапно леска Боггса слегка дернулась, а затем рванула с такой силой, что мальчишка едва не вывихнул руку.
