НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 6 - Гор Геннадий Самойлович (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
— Да, у него нет разрешения. Он делает все на свой страх и риск.
— Что такое «страх и риск»? Опять из старинной книги? Но если ему опасно, я стукну копытом по окну!
— Ничего не выйдет. Оно не разобьется. Знаешь, — с воодушевлением воскликнул Пес, оборачиваясь, — больше всего я удивляюсь его внутренней силе! Не думай, что и остальные Сапиенсы таковы. Наш Жу — это нечто космическое! Редкое, как сверхновая звезда. Я готов полностью раствориться в его замыслах!
— Не знаю, не знаю… — пробормотал Бывший Лошадь, в забывчивости жуя крупными зубами травинку. — Недавно мы ездили с ним в Большой Круг, платформа шла довольно быстро, свет падал с одной стороны, — ты ведь знаешь этот бледный подземный свет, подкатывающий и убывающий как бы волнами? Лицо Жу стало тоже бледным, струящимся, подобно воде… Словно он нуждался в помощи…
— Ты слишком часто предаешься мечтам. Жу любит повторять: «То, что мешает работе мысли, — тропа, влекущая вниз!» В конце концов все мы вылупились однажды из яйца археоптерикса. Треск скорлупы прозвучал, как взрыв. Но это было давно. Теперь разумное существо должно оттачивать мышление. Его главное назначение — расширять в Галактике сферу разума, чтобы поскорее вырваться на просторы Метагалактики! Только там находится рычаг управления Вселенной, оттуда льются бесконечные потоки нейтрино, невидимый дождь, который омывает нас днем и ночью — и вся толща Земли не может заслонить от него. Но Сапиенсы в конце концов положат на рычаг свою руку. Я верю.
— Жу не доживет.
— Ну и что же? Это сделают другие.
Бывший Лошадь скосил черный выпуклый глаз на молочно светящуюся стену лаборатории: как в ловушке, там были заключены внеземные, галактические силы. Звездами мигали семицветные огоньки на пультах.
— Зачем мне другие, — прошептал он, опуская голову.
Горячее чувство переполнило верное сердце Пса.
— Ах! — воскликнул он восторженно. — Если б можно было умереть ради него! Пусть бы он даже не знал.
— Неужели мы навсегда останемся разъединены? — пробормотал Лошадь после мучительного размышления. — Как же нам очутиться рядом?
Сапиенс медленно водил своими видящими руками по блестящей ровной ленте; диапазон, не воспринимаемый глазами, стал доступен другому органу зрения пальцам. Какие цвета разворачивались веером перед ним сейчас?! Аскетическое лицо одержимого жаждой знаний склонялось над медленно ползущей серой лентой, похожей на мягкий металл. Как велик был перед ним мир! И как он жаждал большего.
Жу был охвачен мечтами в гораздо более обширных пределах, чем его четвероногие друзья. Пес и Лошадь переживали время душевного пробуждения: потребность чувствовать граничила у них еще с инстинктом. В переливчатых лучах весеннего солнца дали терялись, и они видели лишь ближние предметы. Но Сапиенс находился в иной поре: он был дальнозорок и спокойно отстранял привязанности, грозившие нарушить внутреннее равновесие. Жу упрямо продолжал скитания между небом и землей. На родной планете он искал лишь опоры для своих замыслов, стремился быстрее дать форму идеям.
С тех пор, как вслед за первыми попытками человечества проникнуть в солнечную систему были созданы очаги жизни на Луне и планетах, Сапиенсы вышли, наконец, в Большой Космос. Там их встретило много неожиданностей. За пределами планеты человечество бурно расширяло сферу обитания; оно уже деятельно вмешивалось в космические процессы Галактики. Проблемы продолжали вставать одна за другой, похожие на древние бастионы с их башнями и подземельями, замкнутыми на ржавые замки.
Одна из удивительных идей неожиданно осенила Жу в его одиноких бдениях. Это было как молния; он даже прикрыл на мгновенье лицо сгибом локтя. Беспредельность угрюмого кипящего космоса с раскаленными газовыми шарами, потоки лучей с провалами в темную пыль, светящиеся электронные облака, неравномерно закрученные раковины галактик вдруг явили ему другой лик. Микрои макромиры, которые Сапиенсы рассматривали как свою рабочую площадку, наполнились для Жу еще не найденной, но угадываемой им другой жизнью, ее трепетом, болью, ее грозной силой и трогательной слабостью. Предчувствие иных миров витало вокруг него, как неоткрытые лучи. Нет, он совсем не имел в виду себе подобных; и не жителей системы Омикрон, куда нетерпеливо стремился сигнальный луч Земли! Мечты увели далеко вперед, за пределы человеческого мира.
Среди вечных категорий — вечной материи и вечного движения — есть и дискретная, прерывающаяся бесконечность: это жизнь. Она может возникнуть или нет в любом месте пространства-времени…
Он вспомнил воззрения древних о едином звездном тепе вселенной, где шарик-Земля не более, чем кровяная капля, текущая извечным путем гигантского кроветока. Или невообразимо богатый мир атома — разве нет в нем места микроскопически живому? Что, если живое так же плотно и бесконечно, словно это единая материя, и надо лишь найти дверь, чтобы в нее достучаться?
«Чем изощреннее становится наука, — думал Жу, — тем внимательнее должна относиться она к первобытным сказкам и верованиям- в них часто оказывались крупицы истины!» Наивное одушевление дикарем воды, небесных светил и камней — не было ли предчувствием гнездящейся в них жизни?
В какой-то момент Сапиенсом овладело ощущение пустоты, словно центр тяжести переместился. Вокруг теснились горы, небо было пустынно. Но Сапиенс стоял, не смея ступить: что, если его подошва обрушится на миры, трудолюбивые, невидимые, где целая жизнь с ее длинным путем умещается в долю секунды жизни Сапиенсов? Он почувствовал себя словно впаянным в некий монолит.
И вторично ощущение бездны наполнило его дурнотой: он увидел над собой безоблачное пространство. Но увидел его не таким, как знал ежедневно: небо помутнело, принимая зловещий фиолетовый оттенок. Каждой клеткой он ощутил свою малость, малость своей планеты и чрезмерно ничтожные размеры всего вокругсолнечного эллипса…
Он поднял голову и на секунду уставился в серую пленку окна сосредоточенным, почти невидящим взглядом. Да, эксперимент был ему запрещен, он проводил его сам, на свой страх и риск. Ему пришлось уйти из Большого Круга, никого не убедив. Он шел тогда медленными шагами, и почти неуловимая усмешка трогала губы, словно мысли его были уже далеко. Перед этой бесстрашной, спрятанной внутрь улыбкой все невольно расступились озадаченные, в молчании. И все-таки никто не захотел последовать за ним.
Грустная жалость шевельнулась в сердце Жу. Он смотрел на бледнеющее окно, как на скорлупу. Все человечество представлялось ему сейчас не более чем птенцом: едва высунув голову, он воображает, что раздвинул мир бесконечно!
Жу не смог заставить Большой Круг приостановить наступление на космос, пока не будет точно известно, что земляне не разрушают, не топчут чьи-то чужие миры, существующие, может быть, в другом времени и ином измерении. Но он продолжал сам искать их следы в пролетевшем нейтрино, ловить странные сигналы, которых до него никто не замечал. Вот-вот, казалось, в его руках появится нечто осязаемое… Тогда он пошлет разумному миру бесконечно малых и бесконечно больших величин первую весть, возглас землянина, снедаемого раскаянием и восторгом: «Мы все-таки начали путь познания, хотя он перед нами огромен, — скажет он им. — Имейте снисхождение к дикости Сапиенсов».
Дом плавал в тумане, стены проглядывали неясно. В этой серой предутренней дымке, — полусливаясь с нею, продолжая ее, — встала отвесная стена гор. Серый расплывающийся мираж, слегка позолоченный низкой луной. В уступах лежал поздний снег, тоже призрачный. Небо слегка зеленело в разрывах. Понемногу горный пик как бы освобождался от едкой пелены, и только ущелья по-прежнему дымились, словно там, на дне, кто-то все еще жег можжевеловые костры. Свист пичуг с колокольчиковыми голосами и карканье ворон наполняли безветренный воздух.
— А все-таки хорошо, что мы здесь совсем одни, — проговорил Бывший Пес, следя за тяжело снявшейся птицей. — В этом уголке среди гор никогда ничего не меняется, как остается неизменным птичье яйцо. Они все одинаковы до сих пор, что у археоптерикса, что у этой вороны!
