Вынужденная мера - Крайтон Майкл (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
– Вы думаете, на этом можно строить защиту? На утверждении, что доктор Ли – слишком грамотный подпольный акушер, чтобы так глупо лопухнуться?
– Нет, не думаю, – с досадой ответил я.
– Понимаете, в чем дело, – сказал Уилсон, – нельзя вести защиту на основе личных качеств обвиняемого. Это гиблое дело. – Он полистал записную книжку. – Позвольте в нескольких словах обрисовать положение с правовой точки зрения. В 1845 году законодательное собрание Массачусетса постановило, что любой аборт – преступление. Если пациентка оставалась в живых, акушеру давали не более семи лет тюрьмы. Если умирала – вкручивали от пяти до двадцати. С тех пор закон претерпел некоторые изменения. Через несколько лет было принято решение, согласно которому аборт, сделанный в целях спасения жизни матери, нельзя считать преступлением. Но это нам не поможет.
– Что верно, то верно.
– А вот дело «Содружество против Виера». Суд решил, что сознательное использование медицинского инструмента образует состав преступления, даже если не доказано, что оно привело к смерти пациентки или выкидышу. Это обстоятельство очень важно. Если обвинение попытается доказать, что доктор Ли много лет делал подпольные аборты, а я уверен, что такая попытка будет, то оно заявит: пусть у нас нет прямых улик, но это ещё не причина отпускать доктора Ли на волю.
– Думаете, так и будет?
– Нет. Но попытаться они могут, а это причинит нам огромный ущерб.
– Продолжайте.
– Существуют ещё два важных решения суда, очень показательных с точки зрения отношения закона к подпольному акушерству как таковому, независимо от интересов пациентки. В деле «Содружество против Вуда» суд постановил, что смерть пациентки – это всего лишь отягчающее обстоятельство. В конечном итоге это означает, что с точки зрения закона вы зря потратили время, наводя справки о Карен Рэндэлл.
– Но я думал…
– Да, верно, – Уилсон кивнул. – Я сказал, что дело закрыто, стало быть, так оно и есть.
– Объясните-ка.
– Перед нами два пути. Можно отправиться к Рэндэллам и предъявить им собранные вами сведения, пока дело не дошло до суда. Подчеркнуть, что Питер Рэндэлл, который был лечащим врачом покойной, делает подпольные аборты и выскабливал Карен в прошлом. Заявить, что миссис Рэндэлл сама ходила на аборт к доктору Ли и вполне может иметь на него зуб, вот и солгала полиции, выдумав, будто Карен назвала его имя. Сказать, что Карен была неуравновешенной девицей с весьма сомнительной репутацией, и поэтому все, что она могла наболтать перед смертью, нельзя принимать на веру. Мы можем выложить все это членам семьи, и тогда они, надеюсь, отзовут свои заявления до начала суда.
Этот парень явно был готов идти напролом. Я глубоко вздохнул и спросил:
– Ну, а второй путь?
– Продолжение первого, но уже в зале суда. Совершенно ясно, что самое главное в этом деле – взаимоотношения между Карен, миссис Рэндэлл и доктором Ли. Обвинение опирается на показания миссис Рэндэлл, и мы должны доказать, что она не заслуживает доверия. Разгромить её, добиться, чтобы присяжные не поверили ни единому её слову. Затем мы подробно разберем поведение Карен и покажем, что она была за человек. Закоренелая наркоманка, распущенная, патологически лживая девица. Мы должны убедить присяжных, что достоверность высказываний Карен весьма и весьма сомнительна. Мы можем доказать, что Питер Рэндэлл дважды выскабливал Карен и что третий аборт, скорее всего, тоже был сделан им.
– Я уверен, что это не так, – возразил я.
– Возможно, – согласился Уилсон. – Но это несущественно.
– Почему?
– Потому что Питера Рэндэлла никто не судит. Суд грозит доктору Ли, и мы обязаны сделать все возможное для его освобождения.
Я смерил Уилсона взглядом.
– Не хотел бы я встретиться с вами в темном переулке.
Он тускло улыбнулся.
– Вам не нравятся мои методы?
– Откровенно говоря, нет.
– Мне тоже, – сказал Уилсон. – Но закон вынуждает нас действовать именно так. В системе «врач-больной» закон очень часто направлен против врача, примеров тому множество. Не далее как в прошлом году один стажер в Горли обследовал тазовые органы и прямую кишку пациентки. По крайней мере, так он утверждал. А женщина заявила, что парень изнасиловал её. Свидетелей не было, потому что осмотр проходил в отсутствие медсестры. Заявительница трижды лечилась от паранойи и шизофрении, но это не помешало ей выиграть дело, и незадачливый стажер был изгнан из медицины.
– И все-таки я вас не понимаю.
– Взгляните на это с позиций чистого разума, – посоветовал мне Уилсон. – Закон предельно ясен. Правильный это закон или нет – другой вопрос. Но он предлагает обвинению и защите определенные трафареты, определенный образ действий в создавшемся положении. Увы, и обвинение, и защита в конце концов неизбежно сведутся к взаимному поношению. Обвинение не пожалеет усилий, чтобы опорочить Ли, а мы, защита, будем пытаться опорочить покойную, миссис Рэндэлл и Питера Рэндэлла. У обвинения есть одно преимущество. Бостонские присяжные очень не любят подпольных акушеров. А преимущество защиты заключается в том, что бостонские присяжные втайне жаждут увидеть почтенное семейство опозоренным.
– Мерзость, – сказал я.
Уилсон кивнул.
– И ещё какая.
– А нельзя ли придумать ещё что-нибудь?
– Конечно, можно, – ответил Уилсон. – Найти истинного виновника.
– Когда состоится суд?
– Предварительное слушание назначено на следующей неделе.
– А разбирательство?
– Недели через две. Дело понемногу приобретает статус громкого. Конечно, это только мои домыслы, но как знать.
– Рэндэлл жмет на рычаги.
Уилсон кивнул.
– А что будет, если виновника не найдут до начала процесса?
Уилсон грустно улыбнулся.
– Мой отец был священником в Роли. Это в Северной Каролине. Никто из тамошних жителей не умел ни читать, ни писать. Только мой отец. Он был заядлым книгочеем, и однажды я спросил его: а все эти писатели – Китс, Шелли и прочие, они белые? Отец ответил: да. Тогда я спросил, доводилось ли ему читать книжки, написанные цветными. Он сказал: нет. – Уилсон потер пальцами лоб, на миг спрятав глаза за ладонями. – Тем не менее, он был баптистским проповедником. И очень строгим человеком. Верил в гнев божий. В громы небесные, поражающие грешников, в геенну огненную и вечное проклятие, в добро и зло.
– А вы верите?
– Я, – ответил Уилсон, – верю в то, что огонь побеждает огонь.
– Но всегда ли это праведный огонь?
– Нет, но он всегда испепеляет, и от него нет спасения.
– И вы верите в победу?
Уилсон провел пальцем по шраму на шее.
– Да.
– Даже если она не делает вам чести?
– Честь – в самой победе.
– Вы так полагаете?
Несколько секунд он молча разглядывал меня, потом спросил:
– Почему вы так рьяно защищаете Рэндэллов?
– Я их вовсе не защищаю.
– Вас послушать…
– Я лишь делаю то, чего ждет от меня Арт.
– Арт хочет выйти на волю, – сказал Уилсон. – Я уже говорил вам, что смогу вытащить его. Сейчас он – горячая картофелина. Вы не найдете в Бостоне ни одного желающего притронуться к нему. Но я уверяю вас, что сумею вызволить доктора Ли из тюрьмы.
– Пустив в ход грязные методы.
– Да, черт возьми, грязные. Не тешьте себя иллюзиями, мы не в крокет играем. – Он осушил свой бокал. – А как вы поступили бы на моем месте, Берри?
– Подождал бы, – ответил я.
– Чего?
– Пока не найдут истинного виновника.
– А если его вообще не найдут?
Я покачал головой.
– Не знаю…
– То-то и оно. Подумайте головой, – посоветовал он мне и был таков.
7
Уилсон изрядно разозлил меня, но и снабдил обильной пищей для размышлений. Я поехал домой, бросил в стакан пару кубиков льда, залил их водкой и устроился в кресле, чтобы ещё раз спокойно все обмозговать. Вспоминая свои разговоры с разными людьми, я понял, что не задал им несколько важных вопросов. В деле ещё оставались белые пятна, причем весьма обширные. Что делала Карен воскресным вечером, когда укатила на машине Питера? Что она сказала миссис Рэндэлл на следующее утро? Вернула ли Питеру машину (которая теперь угнана)? Если вернула, то когда?
