Далекий светлый терем (Сборник) - Никитин Юрий Александрович (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
– Это вы сдурели, – сказал Алексеев со злостью, не понимая, откуда она берется, и почему так кипит, переливается через край. – Вчера было одиннадцатое, хорошо помню!
Он доказывал с такой бешеной настойчивостью, что они отступились, но Лявонищук все же переспросил у других инженеров, и те в один голос тоже подтвердили, что сегодня только одиннадцатое.
Алексеев затравленно забился в свой угол. Никто из них не помнит вчерашнего дня!
И вдруг с потрясенной ясностью понял, что знает все, что произойдет. В обед женщины поставят чайник, привычно поругают грузинский чай низшего сорта, и тут Клавдия вытащит из сумки две пачки цейлонского… Бабы ахнут, на радостные вопли заглянет восточный красавец из толкачей, извлечет из «дипломата» заготовленную шоколадку… В три сорок отпросится на учебу Вавайло, Сергеев выйдет покурить и сбежит, затем явится толстуха из соседнего отдела с кучей импорта для продажи… Что еще? К Маркину придет дочка за ключами, у Клавдии лопнет флакон с клеем…
Когда все стало осуществляться, Алексеев в страхе понял, что с миром что-то стряслось. День повторяется, это и есть вчерашний день, только он единственный живет в нем вторично, сохраняя память, а для остальных это день первый!
Долго ли это продлится? Впрочем, другие, наделенные полномочиями и умением, уже наверняка занимаются этим феноменом, а он должен просто жить. Жить и приспосабливаться к изменившимся условиям…
В среду он проснулся с мыслью, что сон приснился странный, но тут взгляд упал на часы: ровно восемь и… одиннадцатое число!
Он вскочил, редкие волосы встали дыбом. В страхе приготовил завтрак, и все время ощущал: кожей, чутьем, что это тот же самый день, тот же воздух, все то же самое, что было вчера и позавчера при пробуждении, присутствует и сейчас.
Газета в ящике снова за одиннадцатое, и точно в том же положении: подогнув последний листок и зависнув между узкими стенками. Третья газета за одно и то же число!
Троллейбус тот же, и он машинально пробрался по салону к бабище, которая должна была вдруг вскрикнуть, вслух вспомнить про ключи и поспешно выскочить на остановке.
Бабища выскочила, и он тут же опустился на свободное место, опередив другого хмыря, для которого прыжок толстухи оказался неожиданностью. Он ехал, испуганный донельзя и странно счастливый, что наперед знает будущие события. Колхозников опоздает, у Цвигуна головная боль, цейлонский чай Клавдии, толкач с шоколадкой, дочка Маркина, лопнувший флакон с клеем, толстуха с импортом…
И все же по нервам пробежал ток, когда увидел над головой Маркина красочный календарь, с которого Маркин еще вчера сорвал листок с 11 апреля. Теперь этот листок был на месте, цел-целехонек!
Странно, успокоился быстро. За пять минут до обеда ощутил, что сейчас, как и «вчера» и «позавчера» подойдет Бакуленко с занудным разговором о шансах нашей сборной, все-таки впервые вышли в полуфинал мирового чемпионата, и торопливо поднялся, обогнул стол и уже на выходе увидел, что Бакуленко как раз подошел к его столу, но вынужденно повернул к Лявонищуку, который опасности не ждал и сбежать не успел.
Все, как он понял, повторяется с абсолютной точностью, и лишь он один сохраняет память о каждом продублированном дне и поэтому может с учетом событий…
В четверг, который был все еще понедельником, Алексеев решился на крохотное изменение. Цвигун шел мрачный, как туча, сзади семенил Маркин, и по всему было видно, как раздражен и взвинчен Цвигун.
Когда они приблизились к Лявонищуку, Цвигун уже раскрыл было рот, но Алексеев протянул на ладони коробочку.
– Что это? – рявкнул Цвигун.
Чувствуя, как начало колотиться сердце, Алексеев заговорил торопливо:
– У вас адски болит голова, прямо раскалывается. Анальгин не помогает, от тройчатки болит еще сильнее, а вот аспирин в самый раз…
Цвигун смотрел ошалело. Потом осторожно, как гремучую змею, взял коробочку и, все еще не отводя взгляда от Алексеева, сыпнул в ладонь белые плоские диски, два отправил в рот, остальные запихнул обратно.
– Вы меня удивили, – сказал он, возвращая таблетки.
– Дай бог, не последний раз, – ответил Алексеев лихо.
Он вернулся к столу. Цвигун двинулся дальше. Уже на выходе они с Маркиным обернулись, посмотрели на Алексеева.
С этого времени он зажил странно счастливой жизнью. Выходил из дома и уже до мельчайших подробностей знал: кто встретится, как встретится, в троллейбусе заранее знал, кто войдет, где и кто сойдет. Храня верность Злате, тем не менее не удержался от соблазна сесть рядом с удивительно хорошенькой девушкой, на третий день осмелился заговорить с ней, она ответил холодновато, но это не страшно, завтра подойдет с другого бока, так или иначе, а ключи подберет, если возжелает…
Заморыша вовсе затиснул в угол, на реплики оттренировался отвечать так, что сраженные наповал сгорали от стыда и явно клялись втихомолку больше не раскрывать рта в общественном транспорте.
Однажды утром решил поджарить картошки, и на обычный свой троллейбус не успел. Правда, тут же подошел еще один, но Алексеев ощутил почти физический шок: люди другие, поступки их непредсказуемы, ситуации новые, никого раньше не видел, неуютно и даже жутковато… Конечно, если захотеть, то завтра станет знакомо, стоит только снова сесть именно в этот троллейбус, но сейчас еще как неуютно!
На работе все шло по счастливому трафарету. Иногда он решался на иной поворот разговора, на другие поступки, но как-то отдалил на будущее мысль о других маршрутах, о кино, прогулках… Там же другие люди, другие поступки. Как хорошо в стабильном надежном мире, где ничего не меняется, где все расписано наперед!
Как-то привычно ощупывая в кармане заготовленный для Цвигуна аспирин, он прислушался к Колхозникову, этому вертопраху и красавцу, который наклонился на столиком Златы и уже который день повторял с одинаковыми интонациями одни и те же слова:
– Сегодня день рождения у меня, придут друзья… Не заглянешь на часок?
Злата отвечала достаточно серьезно, хотя и со смешинкой в глазах:
– Единственное место, куда я бы сходила вечером, это на концерт Андрея Калинина… Вчера приехал, только один концерт проездом!
– А завтра? – спросил Колхозников ревниво.
– Сегодня и уедет, – ответил Злата, сделав вид, что не поняла вопроса. – Билеты вчера еще не продавали, а сегодня с работы ж не отлучишься…
На следующее утро Алексеев долго ломал голову, еще больше – труса в себе. Наконец с отчаянной решимостью впервые в жизни поехал не на работу, а прямо к кассам филармонии. Завтра о прогуле никто и знать не будет: по крайней мере он на это надеется – все начнется сначала!
Перед закрытой кассой колыхалась масса народа, добровольцы наводили порядок в очереди. Он повздыхал и тоже покорно встал в длинную тонкую цепочку. Через три часа он приблизился к окошку на расстояние вытянутой руки. В это время касса закрылась на обед, и он еще час провел на ногах, а за это время пришлось, скооперировавшись с другими театралами и черпая смелость друг у друга, выталкивать темных личностей, пытавшихся проникнуть без очереди, отражали пенсионеров и прочих, вовсю размахивающих разными справками, и уже чуть ли не к концу рабочего дня наконец-то вырвал из рук кассира два желанных билета.
На другой день утром ехал на службу и все же трясся. В троллейбусе привычно загнал хиляка в угол, место толстухи занял сразу же, но чем ближе к месту работы, тем больше холодело сердце: вчера прогул! Заметят или не заметят?
На входе газетный лист все так же порхал над урной, в отделе царила привычная суета, а на календаре Маркина – одиннадцатое апреля. Ура!
Он по-хозяйски осмотрелся. Что бы ни натворил здесь, завтра все забудется. Сотрется в полночь. Утром он снова будет в понедельнике – счастливо, сказочно знакомом до мелочей.
Со странным чувством ждал, глядя на часы. Через две минуты Колхозников поднимется, проскользнет, как угорь, к столу Златы, нависнет над ней, стараясь заглянуть в глубокий вырез кофточки, раскроет рот для дурацкого предложения…
