Камни и молнии (сборник) - Морочко Вячеслав Петрович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Тройку «ястребов» точно ветром сдуло.

Остальные замерли там, где стояли, парализованные страхом.

– Удивительно, – думал скрипач – у меня даже речь изменилась: стала резкой, совсем чужой. Видимо в жизни, как в музыке, сила требует для выражения, своего языка. Но главное даже не в этом…

– Послушайте, что я скажу! – обратился он к «хроноястребам» – ГКСЛ совсем не то, на что вы рассчитывали. Его нельзя использовать для злого несправедливого дела. Наоборот, это чудо-прибор ставит человека лицом к человеку и вместе с могуществом навязывает программу добра.

– А мы разве против? – подал голос шеф-оператор. – ГКСЛ нам нужен был исключительно для того, чтобы делать добро. Но люди этого не понимают и преследуют нас, словно мы им враги…

– Кончай брехать, шеф! – оборвал его Герд. Противно слушать! Все равно тебе не поверят. Я скажу честно: дайте мне только Гексиль, и вы у меня запляшете!.

– Развяжите его! – приказал Левушка. – Сейчас вы получите ГКСЛ!

– Музыкант, что ты выдумал?! – заволновался шеф-оператор. – Не делай глупости! Он же зверь! Он перервет нам глотки!

– Он был откровенен, – сказал Каминский. – А это многого стоит.

– Слыхал, шеф? – веселился Герд, пока его освобождали из пут. – Выходит я больше стою, чем ты со своей трепатней!

– Берегись, Герд! – закричал оператор. Ты слишком закоснел в своей злобе! Ты уже весь не станешь другим! ГКСЛ разорвет твою душу на части! Ты сдохнешь, как бешеный пес, едва прикоснешься к этой штуковине!

– Ты чего, шеф, – удивился Герд – веришь музыкантишке, будто бы Гексиль делает каждого добреньким?!

– А я и без него это знал, – сказал оператор.

– Знал и молчал?! – завопил Герд.

– Вы свободны! – объявил Левушка и протянул великану перламутровую коробочку. – Принимайте ГКСЛ.

– Нет! – закричал Герд, извиваясь в кресле и пряча руки за спину. – Прочь! Прочь!

– Да берите же! – настаивал Левушка, он уже почти положил аппарат на колени» ястреба». «А-а-а!» – зашелся в нечеловеческом крике «носильщик», будто жгли его раскаленным железом и неожиданно, выпустив слюни, сник. Каминский застыл пораженный.

– Не в коня корм, – объяснил шеф. – Не волнуйтесь, он скоро очухается. Только пожалуйста не предлагайте эту коробочку мне. – Он приблизился к креслу и несколько раз ударил Герда по толстым щекам. «Носильщик» отдернул голову и захлопал глазами.

– Чего вы боитесь? – спросил Каминский. – Ведь вы же, кажется, собирались творить добро?

– Я уже кое-что сотворил… сказал оператор, показывая на приходящего в чувство Герда. – Но мне еще хочется жить.

Спустя час, когда экипаж корабля уступил свое место в трюме «кольцу хроноястребов», Левушка пришел к Ермаку «возвратить генератор». Нажав красную кнопочку, он почувствовал, что вибрация прекратилась и заметил, как сразу стало тихо вокруг.

– Я выключил, можешь не проверять – сказал музыкант.

– Левушка, милый, – ответил Ермак, приняв перламутровую коробочку и доставая из шкафа тарелку, – сегодня я убедился, какой ты великий художник!

– Утром ты это уже говорил – напомнил Каминский.

– И опять повторю! – продолжал капитан, отвинчивая крышку прибора. – Когда ты пришел ко мне в трюм, я почувствовал, что у нас есть шанс победить.

– Еще бы, у нас есть ГКСЛ – уточнил музыкант и вскрикнул. – Ермак, что ты делаешь? Зачем ты ломаешь генератор?

– Я ничего не ломаю. – сказал капитан и высыпал из коробочки бурую массу в тарелку. – Единственным шансом, способным нас выручить, Левушка, был твой артистизм, – каюта наполнилась ароматом бразильского кофе. – Все решило живое воображение… – заключил капитан и поставил крышку на место. – Принимай наш подарок, маэстро! От чистого сердца! Можешь гордиться: ты держишь в руках уникальную вещь… На последнем Галактическом конкурсе эта кофейная мельница завоевала Гран При!

1971

В ПАМЯТЬ ОБО МНЕ УЛЫБНИСЬ [1]

Ее зовут витафагия. Она – порождение случая, маленькой аварии в наследственном аппарате живой клетки. Эта юная жизнь нежна, хрупка и чувствительна. Она – сама скромность, классический пример неприспособленности к превратностям жизни.

Витафагия поселяется в каждом организме без исключения, но только в одном случае из десяти она находит подходящие условия для роста. И начинает расти – потихоньку, незаметно. Но такой «скромной» она остается лишь до поры до времени.

Наступает время, когда материнский очаг витафагии больше не может развиваться скрытно. Это уже не щепотка клеток, а зрелая опухоль, охваченная нетерпеливым азартом гонки. Она растет теперь, бешено раздирая окружающие ткани, выделяя фермент, задерживающий свертывание крови и заживление ран. Ей уже не страшны никакие медикаменты, никакие убийственные лучи – она, ведет борьбу за жизненное пространство.

Но вот в сиянии операционной хирург заносит над ней свой нож… Опухоль удаляется. Однако с ее гибелью увеличивается активность метастазов – дочерних витафагий, уже занявших исходные позиции для наступления по всему фронту. Судьба живого организма предрешена.

И самое главное, что витафагия, как айсберг, – большая часть болезни протекает подспудно. Она дает о себе знать, когда у нее есть все шансы на победу. Но это уже не болезнь – это приговор, обжалованию не подлежащий.

С отцом мы виделись редко. У него была своя жизнь. Иногда я тосковал по нему. Но эта тоска была какой-то абстрактной. Отец не отличался общительностью. Он любил говорить то, что думает, а это не всегда доставляет удовольствие.

Неожиданно получилось так, что мы с отцом стали сотрудниками. Это произошло в самую счастливую пору моей работы в витафагологическом центре, в тот год, когда я загорелся идеей К-облучателя. Мне понадобился физик-консультант. У отца была своя тема в институте времени, но он первый откликнулся на мое предложение.

Моя идея не блистала оригинальностью: облучение стандартным К-облучателем приводило к некоторой убыли массы опухолевой ткани, а я рассчитывал, что если удастся создать широкодиапазонный К-облучатель с регулируемой мощностью и направленным действием, то можно будет начать решительную борьбу с болезнью, особенно в ранней стадии.

Когда отец понял, на что я замахиваюсь, он только покачал головой.

Он не хотел меня понимать. Наши разговоры выглядели приблизительно так.

Он: – Как мне надоели витафагологи. О чем бы ни говорили – все сводится к ранней диагностике.

Я: – Ты что-нибудь имеешь против?

Он: – Что можно иметь против, если это всего лишь пустая болтовня?

Я: – Пока что. Почему ты над всеми смеешься? Я же не критикую ваших физиков-временщиков, хотя вы давно уже возвещаете, что близится момент хроносвязи с будущим. Говорят, у вас для этого все готово. Только контакта почему– то нет.

Он: – Со стороны, конечно, виднее. У нас тоже есть любители пошуметь. Кроме профессиональной гордости, существуют еще профессиональные заблуждения. Вот вы, витафагологи, стали настоящими магами анестезии. Под тем предлогом, что наш организм недостаточно совершенен, вы добились того, что человек не помнит уже, как должно ощущаться собственное тело.

Я: —Ни один уважающий себя врач не решился бы высказать подобную ересь!

Он: —Верно. Не решился бы. Но думает именно так.

Я: – Мы тоже не боги.

Он: – А жаль… Когда человек болен, ему так хочется верить в вас, как в богов…

Мой К-облучатель получился похожим на огромный махровый цветок. Во время работы гребенчатые лепестки резонаторов начинали светиться и сходство с цветком усиливалось.

У зрелой витафагии поразительная живучесть. Она легко приспосабливается к неожиданным воздействиям. И К-лучи не явились исключением. Их терапевтические возможности оказались ничтожными. Зато они вызывали неприятный побочный эффект: когда работал облучатель, больные животные испытывали страшные муки: К-лучи нейтрализовали действие анестезаторов.