Летающие кочевники - Стругацкие Аркадий и Борис (книги онлайн .TXT) 📗
Марков достал тетрадку в клеточку, вот уже несколько лет снабжавшую его почтовой бумагой. Прямо так рассказывать приключение в бане не хотелось, и Марков ходил вокруг да около, с кажущейся ему тактичностью выспрашивая, не случилось ли чего еще, и как там бабка Марья, и не надо ли ей гребней каких или шпилек, если соберется он к ним на будущую зиму.
Письмо он отправил без надежды на скорый ответ, так как знал неторопливость сельцовского почтаря, однорукого Нефедова, который, ясное дело, не попрет и леснику по морозу за десять километров, а будет терпеливо ждать, когда тот сам по какой-либо оказии завернет в Сельцо.
Между тем последние дни отпуска подходили к концу, щетина на голове неуклонно росла, а лесное происшествие столь же неуклонно забывалось. Там снова началась работа с вечными всепоглощающими хлопотами, и Марков был несколько обескуражен, когда на его имя пришел довольно объемистый пакет.
Вскрыв пакет, он нашел там свое нераспечатанное письмо, а также весьма обстоятельное послание от сельцовского почтаря.
Суть дела сводилась к тому, что спустя два дня после отъезда его, Маркова, обратно в Ленинград необъяснимо вдруг снялся с места и сам лесник. Он сбегал на лыжах в райцентр, где шумел, требовал, чтобы его рассчитали "сей же минут", а получив расчет, в тот же день собрал пожитки и отбыл в неизвестном направлении. Старуха его уезжала угрюмая, молчаливая и платок — до бровей.
На место лесника желающих пока не нашлось: далеконько от села, да и домишко плохонький. В пустую избу бегали ребята, и внучок Нефедова с ними, говорят: страшно там, — в печи холодной искры то и дело скачут. Хотя непонятно, откуда искрам взяться, когда печь который день нетоплена и даже, говорят, треснула до основания, и из нее вроде бы черное дерево проросло. Ребята дерево кое-как обломали, уж очень странным оно им показалось. Нефедов приспособил палку под метлу. И тут, как на грех, его вызвали в райцентр, а возвратясь, застал он в избе рев и розги. Ревел внук, а розги, судя по их измочаленному виду, были применены Нефедовой-дочерью не без знания дела. Старый почтарь долго доискивался правды. Выходило так, что вся ребятня деревушки под предводительством Нефедова-внука начала вдруг изображать чертей. Один из них летал верхом на метле, другие с визгом и хохотом его преследовали. Летал на метле… Старик призадумался. Внук не отрицает, но верить все-таки невозможно.
Внук, правда, полностью отказывался от обвинения в чертовщине. Катались по очереди, и все тут. Весело, вот и визжали. Ни в каких чертей играть им и в голову не приходило. Просто было здорово, что дедова метла сама собой по воздуху летает, и надо было очень хитро тормозить, нацелившись в стог и выставив вперед ноги. Катались до тех пор, пока очередь не дошла до Катьки Бирюковой, которая от страха забыла, как надо останавливаться, зажмурилась и разжала руки. Метла помчала по прямой, и никто не смог ее догнать, она оборвала телеграфный провод, снесла громоотвод на сельсовете, распугала баб, собравшихся у сельпо, и исчезла в направлении Беховского озера.
Вот как обстояли дела в Сельце. В заключение Нефедов прибавлял, что хоть лесника и нет больше, Маркову на селе будут рады и остановиться он может в любой избе, так что пусть он всенепременнейше приезжает в любой час и с полным своим удовольствием.
Марков задумался. Может, пойти все-таки и рассказать? Он решил, что пойдет и расскажет, и ему сразу стало легко, как бывает после выполненного неприятного обязательства. Но он все откладывал свой поход со дня на день, пока не стало ясно, что никуда за давностью ходить не надо.
А в это же самое время, летом (ибо январь в южном полушарии — самая середина лета) небольшой отряд из трех тяжело груженных джипов медленно двигался по каменистому плоскогорью северо-восточной Бразилии, направляясь из Монте-Санту в штат Пернамбуку. Конечной точкой их путешествия должен был стать Поко-да-Крус, где экспедицию ждал Этьен Бретта, талантливый и деятельный человек, не побоявшийся взвалить на себя все тяготы и ответственность правительственной компании по обводнению бразильских сертан — безжизненных, иссушенных зноем земель.
Головную машину вел негр. Он беззаботно поглядывал на дорогу, нередко совершенно терявшуюся среди уродливых нагромождений кактуса. Тогда он прибавлял скорость, и стебли кактуса ломались с упругим, хлюпающим звуком, так что светло-зеленый сок забрызгивал стекла. Человек, сидевший рядом с шофером, недовольно морщился.
Это был Мариано да Пальха, гидрогеолог, окончивший институт пять лет тому назад и уже имевший неплохой послужной список. Тонкие черты лица, смуглый цвет кожи и блестящие черные волосы выдавали в нем аборигена, а редкая и своенравная красота делала его похожим скорее на голливудского статиста, загримированного под настоящего бразильца.
Сзади разместились рабочие гидрологического отряда, нанятые еще в Монте-Санту.
Вторую машину вела женщина. Софи Берже, француженка, подписавшая контракт на три года, была тоже молода, опытна и тоже могла похвастаться послужным списком, но ничем кроме него. Мариано, ожидавший очаровательного гидрогеолога из Марселя, с непременным парижским носиком и пленительной грацией движений, был ошеломлен, увидев спускающуюся с корабля костистую рослую девицу. Он сухо представился и был не менее сухо принят.
Мариано никогда не спрашивал Софи о том, что заставило ее подписать контракт с Этьеном Бретта; впрочем, он ее вообще ни о чем не спрашивал, и молодые люди молча делали каждый свое дело, не обнаруживая ни дружелюбия, ни антипатий.
Платили обоим хорошо.
За рулем последнего джипа сидел Машадо, мулат, прекрасно знавший все местные наречия и сопровождавший Мариано в каждой его экспедиции. Сзади него погромыхивали ящики с продовольствием и экспедиционным снаряжением.
Внезапно из-за поворота вышли трое. Впереди шел ребенок лет шести, почти голый, если не считать двух тряпок — на плечах и на бедрах, бывших, по-видимому, когда-то рубашкой. За ним, понурясь, шла женщина, которой могло быть сколько угодно лет — от двадцати до пятидесяти. Замыкал шествие мужчина в ветхом пончо, болтавшемся на его плечах, словно на ветке сухого каатинга. Шедшие посторонились, пропуская пылящие машины.
Софи опустила боковое стекло и с любопытством разглядывала людей, нагруженных нехитрым деревенским скарбом. Она проехала еще несколько метров, затормозила и высунулась из машины.
— Машадо! — крикнула она, оборачиваясь к следовавшему за ней джипу. Что это за мумии и куда они бредут? Они же помрут в дороге, не добравшись даже до Байи.
Мулат тоже затормозил, приоткрыл дверцу машины и посмотрел назад. Трое медленно выбирались на дорогу.
— Я тебя спрашиваю, — нетерпеливо крикнула Софи, — кто это такие? Почему они бродят по дорогам?
Она не в первый раз замечала, что Машадо неохотно отвечает ей, если вопрос не относится непосредственно к работе. Вот и сейчас Машадо посмотрел на нее из-под полуопущенных век и коротко, тяжело бросил:
— Флагеладос.
Спрашивать еще раз было бессмысленно, и Софи резко откинулась на сиденье и рванула свой джип вперед. Машадо подождал, пока она отъедет на почтительное расстояние, и окликнул путников:
— Эй!
Обернулся только ребенок. Машадо быстро нащупал у себя за спиной мешочек бобов и жестянку с оливковым маслом. И швырнул их малышу. Мальчонка бросился к подарку и упал голым пузом на столь неожиданно обретенные сокровища. Машадо отъехал метров сто и обернулся — малыш не решался подняться, словно кто-то мог отобрать у него еду. Флагеладос. Откуда эта белая лошадь могла знать, что это означает? Так звали местных крестьян, и в переводе на любой европейский язык это означало «многострадальные».
Как ни медленно передвигались машины, к полудню небольшой отряд уже достиг неглубокого ущелья, по дну которого протекала Васа-Баррис. Слева виднелись руины, поросшие зарослями каатинга, еще дальше белели домишки убогого поселенья. Мариано да Пальха остановился.
