Голос Лема - Дукай Яцек (первая книга TXT) 📗
— Во-первых — твоя подготовка астронавта. Ты во всем разбираешься, тебе не нужно ничего объяснять. А во-вторых…
— А во-вторых?
— Что ж… мне не нужен тот, кто увяз во всем этом по уши и завязан на существующую в агентстве систему. Мне нужен тот, кто в надлежащий момент сумеет принять правильное решение, не оглядываясь на интересы НАСА или правительства. А у тебя был перерыв, ты отошел от дел…
Я мысленно усмехнулся. У тебя был перерыв, ты отошел от дел… Пожалуй, впервые кто-то столь изящно назвал годы, когда я работал продавцом в ночном магазине и охранником на складе.
Примерно через полгода после атаки со стороны Церкви Второго двойного пришествия Джон снова пригласил меня к себе в кабинет. Сев в кресло, он показал мне на стул напротив и долго молчал.
— Он вернулся, — наконец тихо проговорил он.
— Вернулся? Кто вернулся?
— Рак. И на этот раз он меня уже не отпустит.
Когда Джон заболел в первый раз, врачи не давали ему никаких шансов. Редкая и исключительно злокачественная разновидность рака печени — именно по причине такого диагноза он стал искать того, кто мог бы взять на себя его важнейшую обязанность после его смерти. Именно потому он со мной и связался.
Однако после полугодового лечения, предпринятого практически ради формальности, опухоль исчезла. Врачи говорили о чуде.
Возвращение болезни закончилось не столь счастливо. Через несколько месяцев после нашего разговора в кабинете я оказался на похоронах Джона, во время которых мне пришлось пережить боль утраты друга, пронизывающий декабрьский мороз и ненависть, которую я увидел в глазах Мэнди Барроу — ненависть к отсутствовавшей среди соболезнующих Шуме, ненависть одной женщины, ревнующей к другой.
Когда я познакомился с Шумой и впервые увидел, как Уилл и Боб тянут за руки мать и Джона, уже тогда подумал, что они выглядят как семья — женщина, мужчина, двое сыновей. Они проводили много времени вместе, и было видно, что общество друг друга доставляет им удовольствие. А иногда мне казалось, что совместные забавы с близнецами — фрисби, мяч, теннис, триумфальные объятия команды-победительницы — были для Джона и Шумы лишь поводом, чтобы взяться за руки, коснуться друг друга, ощутить близость.
После смерти Джона в группе образовалась дыра, которую было невозможно заполнить. Барроу был для нее больше, чем начальником, — сердцем всего предприятия, именно он удерживал нас вместе.
Андраш Керекеш ушел из группы почти сразу. Вскоре его примеру последовал профессор Виктор Гриффин, увлекший за собой большую часть психологов. Оба оправдывали свой уход научными соображениями и ждавшей их работой, хотя на самом деле Шума и мальчики уже много лет не давали нового материала для исследований, и как Керекеш, так и Гриффин раньше занимались, как бы неофициально, другими проектами. Потом ушла генетик Катя Боровски, и от первоначального коллектива осталась половина. Единственным новым приобретением стал Эндрю Холл, которого назначили преемником Джона. Холл был молод и энергичен, но, когда уходили Керекеш, Гриффин и другие, он не сделал ничего, чтобы убедить их изменить решение. Он называл себя биологом, хотя, честно говоря, нисколько не походил на ученого. Каждый раз, думая о нем, я не мог отогнать прочь неясные подозрения.
Шума тоже ему не доверяла, хотя никогда и не говорила об этом вслух. После покушения со стороны Церкви Второго двойного пришествия прошло почти два года. Время слегка стерло воспоминания о той кошмарной ночи, и, даже если Шума начала догадываться о моей истинной роли в группе, она, похоже, пришла к выводу, что ее подозрения необоснованны. А может, просто примирилась с данным фактом? Она превосходно владела умением принимать как должное то, чего не могла изменить, — этому она училась уже пятнадцать лет, беспрекословно подчиняясь распоряжениям агентства.
Как бы там ни было, дистанция между Шумой и мной исчезла. Мы снова проводили много времени вместе, и она снова делилась со мной своими заботами и радостями.
Только теперь речь шла, в основном, о заботах — неопределенных страхах, неясных опасениях. И все они сосредоточились вокруг Уилла и Боба.
Чуть позже оказалось, что дурные предчувствия Шумы были небезосновательны. Кризис наступил, когда мальчикам исполнилось шестнадцать. Все началось с дурного настроения — близнецы со всеми ссорились, вели себя невежливо, даже вульгарно. Их поведение вскоре стало невыносимым.
— Да что с вами?! Вы ведь только хуже делаете и себе, и матери! — заорал я на них, когда во время очередной попытки заговорить в ответ наткнулся на молчание и насупленные лица.
Я стиснул зубы, пытаясь успокоиться и зная, что криком ничего не добьюсь.
— Мне-то вы можете доверять? — вздохнул я. — Я столько лет вас знаю, наверняка сумею понять, что вас тревожит.
— Тебе никогда нас не понять! — взорвался один из близнецов. — Ты можешь в любой момент отсюда выйти. Пройти через дверь, махнуть пропуском перед носом охранников — и мгновение спустя окажешься снаружи. А мы на всю жизнь обречены на эти стены и коридоры, убогий сад, пару скамеек на газонах…
В самом начале, сразу после посадки корабля, Шуму и детей держали на секретной военной базе в Аризоне. Но вскоре в связи с потенциальной опасностью их перевезли в небольшой центр на Аляске, где, как вскоре выяснилось, были неподходящие условия для Уилла и Боба, которым исполнилось несколько месяцев от роду. Последовал переезд в Неваду, затем — в Дакоту, где имелась подходящая обстановка для подобного рода почти постоянных гостей: бунгало, расположенные в красивом парке. Именно там, однако, случилась история с безумцем, прыскавшим едкой кислотой, после чего приняли решение, что с этого момента они не будут нигде оставаться дольше шести месяцев. Колорадо, Оклахома, Айдахо, снова Колорадо, Висконсин и еще несколько — постоянные переезды с места на место. Когда я к ним присоединился, они жили в Алабаме, потом нас перевели в Нью-Мексико, а затем — в Монтану. Последовательность дальнейших переездов я не помню, в голове остался лишь калейдоскоп мест, залов, коридоров, столовых и карусель названий: Огайо, Южная Дакота, Аризона, и так далее, и так далее.
— …а мы хотим нормальной жизни, как все в нашем возрасте! Ходить в обычную школу, иметь друзей! Хоть какой-то шанс на будущее за этими стенами!
Я посмотрел на них — на два ожесточенных шестнадцатилетних лица с первым пушком над губами. Посмотрел так, будто видел их в первый раз.
И тут до меня дошло, него они хотели на самом деле. Они хотели свиданий с девушками, поцелуев, ласк, первого секса. Мне тоже когда-то было шестнадцать.
…посмотрел и молча вышел. Жизнь за стенами им никто не мог предложить: ни я, ни Шума, ни даже НАСА или правительство.
Мальчики не могли с этим смириться, но тот разговор что-то изменил в их настрое. Они перестали сидеть, насупившись, у себя в комнате и решили действовать. Придумав, как решить проблему, они отправились к Холлу.
Я как раз был у него в кабинете с каким-то отчетом в руках. До сих пор помню, с какой верой в голосе близнецы объявили о своем предложении:
— Вы утверждаете, что держите нас здесь ради нашей безопасности, что люди никогда нас не примут и всегда будут видеть в нас «чужих», чудовищ в человеческой шкуре. Мы хотим убедить их, что все иначе, и мы такие, как все. Пригласите журналистов и покажите им, как мы живем…
Этот план…
…на мой взгляд весьма глупый…
…был принят.
Я не мог в это поверить и уже сам пошел разговаривать с Эндрю Холлом.
— Думаешь, я этого не знаю? — вздохнул он, когда я закончил. — Я каждую неделю читаю письма с угрозами, которые приходят в агентство. Мы отслеживаем деятельность наиболее опасных лиц и организаций — поскольку возникают и такие, целые группы, объединенные общей целью. Их меньше, чем раньше, но все равно хватает. Ты бы удивился, узнав, сколько людей желают смерти Шуме и мальчикам.
