Корабль Роботов. Ветви Большого Дома. Солнечный Ветер (сборник) - Пухов Михаил Георгиевич
— А бывает ли вам трудно?
Девочка, закусив губу, неотрывно смотрела туда, где уплотнялся рой вещей и живых тварей, постепенно образуя единое ядро. Мальчик же снова ответил любезно и рассудительно:
— Да, иногда мы пытаемся решать трудные задачи,
— Невыполнимые, — поправила его сестра, протягивая, не глядя, ручонку и вынимая из приемника пирожное — эклер.
— Зачем же вы пытаетесь, если знаете, что задача невыполнима?
Мальчик растянул губы в улыбке и совсем сощурился:
— Простите, но мне кажется, что вы сейчас заняты тем же самым!..
Она кивнула. Мальчик просиял от собственной догадливости. Сестра прервала созерцание парящей постройки, кажется, Николь ее заинтриговала, глаза стали пронзительно — изучающими.
— Ваши интимные переживания пока недоступны нам, — осторожно, как бы производя разведку, начала девочка, — но мы могли бы…
Брат прервал ее возмущенным жестом и быстро, явно стараясь замять недоразумение, спросил:
— Вы не обращались к Великому Помощнику?
— В подобных случаях… очень личных… у нас это считается слабостью.
— Что значит — считается? — искренне удивился мальчик. Не зная, как ответить, Николь обернулась к сестренке и увидела, что та жадно, неотрывно смотрит на Сусанну. Малышка оживленно щебетала, ползая по мягкому пористому полу и ловя игрушечными пальчиками нечто, ей одной ведомое, — а хозяйка дома, подробно изучив ее, вновь подняла глаза, будто примериваясь, нельзя ли поместить грудного ребенка среди кусков крашеной жести, кораллов и обреченно вертящихся щенков…
Николь невольно потянулась — взять дочку на руки, защитить ее., но тут диковинный сгусток, не то сложнейший букет икебаны, не то друза кристаллов, зазвенел, словно люстра с миллионом хрустальных подвесок; брызнули из него пламенно — зеленные струи, растеклись концентрическими кольцами — гало…
Не глядя более ни на кого, не помня ни о ком, девочка ринулась в воздух.
— Простите! — крикнул брат, взлетая вслед за ней. — Мы третий день этого ждем!..
Подпруга у Баярда ослабла: видимо, когда Николь седлала его, хитрый конь надул живот. Она повозилась, застегивая ремень на другое отверстие. С верхнего этажа доносились громовые удары, завывания и вибрирующий свист. Затем будто бы прибой обрушился на берег, взорвался аплодисментами зал, и пропел, сюсюкая, жеманный мужской голос:
Моя Марусечка Танцуют все кругом…
Визгливый хохот… Там, в оранжевой пустоте, представленные самим себе и безмерной технической мощи, дети сращивали воедино быль и небыль, настоящее и прошлое и, вылепив невообразимых монстров, потешались над ними, как их далекие пращуры в детстве над похождениями Пиноккио или Микки — Мауса.
148
Натягивая поводья, Николь пересекла заболоченный луг и вдоль сосновой опушки спустилась по сухому склону к небольшой, бог знает кем учиненной вырубке. Здесь она нашла удобный пень, села на него и расстегнула комбинезон — покормить Сусанну. Студеный ветер дунул ей в лицо, поволочил серые космы тумана, цепляя их за осинник… «Что это значит — считается?» Действительно, какое мне дело до чьих — то мнений? Нужен Великий Помощник — возьмем и позовем. Ау — у!..
Плечо Николь припечатала сзади большая ладонь.
Когда — то Карл — Хендрик — Николь уже не помнила, к чему — показал ей с помощью Восстановителя событий сцену древнего гадания. В зимнюю ночь сидела бледная напуганная девица на выданье одна в темной комнате перед зеркалом с горящими свечами по бокам. Карл — Хендрик пояснил, что более всего девушка боится оглянуться…
— Подумаем вместе, а? — предложил из — за спины густой, чуть ленивый баритон.
— Думать больше не о чем. Я хочу не думать, а действовать.
Тот, за спиной, ухмыльнулся.
— Кажется, братик и сестричка мудрее тебя?
— Понятно, мудрее. Они ведь еще не живут, они изучают…
Рука тихонько сползла с ее плеча.
— Ладно, поговорим напрямую. Ты понимаешь, милая, что в твоем нынешнем состоянии тебя не устроит никто? Ни один мужчина?
— Но почему? Почему?!
Он смиренно вздохнул — непонятливая попалась собеседница.
— Немного истории, Николь. Когда — то миллиарды людей полагали часть — целым, плотское влечение — любовью. На этой почве возникал брак. Но чаще всего он распадался, поскольку дозволенная половая близость — сама по себе штука нудная, а родством духовным отношения не скреплялись. Когда большинство государств решило жилищный вопрос, были узаконены пробные браки — на год, на три, с последующим обменом временных удостоверений на постоянные. Ну и что? В конце концов, девять десятых населения стали ограничиваться пробными браками…
— Все ясно, — перебила Николь, отнимая Сусанну от груди и застегиваясь. — Но при чем здесь я?
— Терпение, мы подходим к сути. В то время, о котором я говорю, большинство мужчин и женщин соединялись почти произвольно, не требуя уникальности избранника: этих «супругов» можно было бы легко разлучить, перетасовать и вслепую соединить в новые пары — почти ничего не изменилось бы…
Николь опустила голову. Она начинала понимать. Голос собеседника сразу потеплел:
— Правильно. Сейчас все обстоит иначе. Одухотворенность выросла колоссально: вы — не только раса художников, но и раса утонченнейших интеллигентов… Да, да, исключения есть, но, поверь, они достаточно редки!.. Мало кто рискнет связать свою жизнь с человеком, относительно которого есть хоть малейшее сомнение — незаменим ли он, совместим ли по тысячам душевных показателей. Сверхсложность оборачивается сверхизбира — тельностыо… И, естественно, такой тип характера имеет свою крайность. Наиболее полное выражение.
— Это я! — без вопроса, мрачно сказала Николь.
— Боюсь, что так.
— Но ведь я была совсем другой!..
— Я знаю. Ты шла нелегкой дорогой к своему нынешнему состоянию. Но теперь, пожалуй, не изменишься. Если, конечно, не захочешь при очередном обновлении упростить свою душу до блаженного кретинизма…
— Значит, все — таки одна. Навсегда одна…
— Ну, зачем же? Согласись терпеть, стиснув зубы; постоянно уговаривать себя, что ты счастлива…
— Карл — Хендрик говорил иначе, — с горькой усмешкой сказала Николь. — Он любил пофилософствовать, оправдывая наше сожительство втроем. Вот… «Любовь была редкой птицей на старой, собственнической земле. Любящие, образуя пару, как бы творили свой собственный мирок, замкнутый, противопоставленный равнодушному большому миру. Ныне стены домашнего очага разрушены, Земля окутана всеобщим дружелюбием и доброжелательностью: есть ли смысл и дальше считать нормой парный союз? Пусть расползается во все стороны сеть любви…»
— У тебя хорошая память, — одобрил голос.
— Ты… слышал наш разговор?
— Я слышал мириады подобных разговоров. Человеческая ординарность повыветрилась… но похожего все — таки много!
— Так не прав был Карл — Хендрик?
— Отчего же! Бывает, что сверхсложность приводит в совсем иным последствиям, чем те, о которых я тебе говорил. Например, человек решает, что он не может замкнуться в паре, поскольку ни один партнер не в силах воплотить все душевные свойства, необходимые для любви:, надо создавать любовный круг, группу взаимодополняющих…
— Вот это уже точно про меня — с Карлом — Хендриком и Золтаном. Каждый из них был по — своему необходим. Но…
— Теперь ты здесь, — сказал голос. — И ты совсем одна.
— Если не считать Сусанны.
— О, это тебя не устроит. Ни одной женщине с начала времен не удавалось полностью замкнуться в ребенке, отдать ему все свои чувства. Это против природы…
Ни коль отчаянно захотелось обернуться — но моровом дохнуло в затылок, и она осталась сидеть на пне, глядя, как плавает вязкий туман в осиннике, над гнилым хворостом, над путаницей увядших вьюнков.
Наконец, она глухо спросила:
— И все — таки — что мне делать, Великий Помощник?
Он приумолк, точно задумался. Николь понимала, что с ней беседует не весь Помощник, — плывущий по орбите мегакомпьютер, — а лишь ничтожно малая его часть. Но даже у этой части недурно получается очеловечивание — все эти вздохи, смешочки, рука на плече, флегматичный голос из — за спины… Входит в доверие. И ведь входит!
