Луна – суровая хозяйка (с илл.) - Хайнлайн Роберт Энсон (книги серии онлайн TXT) 📗

– Я согласен, – отозвался проф. – Но предлагаю не включать этого нового товарища в ячейку Вивиан. Девочке ни к чему знать остальных, разве что по ходу дела потребуется. Кроме того, я не думаю, что следует вербовать такого ребенка. Главный вопрос – именно возраст.

– Согласна, – откликнулась Вайо, – я тоже хотела поговорить о ее возрасте.

– Друзья, – сказал Майк робко (такой тон прорезался у него впервые за несколько недель – в последнее время это был уверенный в себе руководитель «Адам Селен», а вовсе не скучающая одинокая машина), – возможно, я должен был предупредить вас, но я уже сделал несколько подобных исключений. Мне казалось, что тут особые обсуждения не нужны.

– Все правильно, Майк, – успокоил его проф, – председатель имеет право на собственное суждение. И сколько же у нас человек в самой большой ячейке?

– Пять. Это двойная ячейка – трое и двое.

– Порядок. Дорогая Вайо, разве Сидрис предлагает дать этому ребенку статус взрослого члена Партии? Сказать ей, что мы замышляем революцию… со всем кровопролитием, хаосом и возможным поражением?

– Именно этого она требует.

– Но, дорогая леди, если мы ставим на кон наши жизни, так мы достаточно взрослые люди, чтобы понимать это. Ведь человек должен хотя бы эмоционально представлять себе, что такое смерть. Дети же редко способны поверить, что смерть грозит им лично. Зрелость, если хотите, можно определить как возраст, в котором человек осознает, что должен умереть… и принимает приговор без страха.

– Проф, – сказал я, – среди моих знакомых есть большие и рослые детки. Готов поставить семь против двух, что и в Партии таких наберется немало.

– Не спорю, дружище. Зато держу пари, что по меньшей мере половина из них не соответствует нашим требованиям; боюсь, под занавес нам еще придется убедиться в этом на собственной шкуре.

– Проф, – настаивала Вайо, – Майк, Манни! Сидрис уверена, что эта девочка уже взрослый человек. И я думаю так же.

– Ман? – спросил Майк.

– Давайте как-нибудь познакомим с ней профа, пусть сам решает. Меня она купила со всеми потрохами. Особенно своими боевыми качествами. Иначе я не стал бы и разговаривать.

Мы разошлись, оставив вопрос открытым. Вскоре Хейзел появилась у нас за обедом в качестве гостьи Сидрис. Она не подала виду, что помнит меня, и я повел себя так же. Гораздо позже Хейзел рассказала, что признала меня с ходу, и не только по левой руке, но в основном потому, что запомнила, как меня увенчала колпаком и расцеловала высокая блондинка из Гонконга. Более того, Хейзел сразу раскусила маскарад Вайо, узнав ее по голосу. Голос-то изменить труднее всего, как ни старайся.

Но Хейзел держала рот на замке. Даже если она поняла, что мы члены конспиративной организации, то ничем этого не выдала.

Узнав ее историю, можно понять, как выковался этот стальной характер, если прошлое способно что-нибудь объяснить. Ее сослали вместе с родителями таким же крохотным ребенком, как и Вайо. Отец погиб в результате несчастного случая на принудительных работах, причем мать винила в его смерти Администрацию, которая всегда наплевательски относилась к технике безопасности. Когда девочке исполнилось пять лет, умерла и мать, отчего – Хейзел не знала; она тогда уже жила в приюте, в котором мы ее нашли. Не знала она и за что сослали родителей – возможно, за подрывную деятельность, если они, как думала Хейзел, оба были осуждены. Скорее всего, именно от матери она унаследовала беспощадную ненависть к Администрации и Смотрителю.

Семья, которой принадлежал приют, позволила девочке остаться. Хейзел штопала подгузники и мыла тарелки с того возраста, когда смогла до них дотянуться. Она сама научилась читать, могла изобразить печатные буквы, но по-настоящему писать не умела. Знание математики ограничивалось у нее способностью считать деньги, которые дети добывали разными неправедными путями.

По поводу ее ухода из приюта поднялся немалый шум: владелица «Колыбельки» и ее мужья заявили, что Хейзел должна отработать еще несколько лет. Девочка решила вопрос просто – вышла из дому в чем была, оставив хоть кое-какую одежонку и те жалкие мелочи, которые составляли ее имущество. Ма это так возмутило, что она чуть было не втравила наше семейство в свару, вопреки всем своим правилам. Но я потихоньку шепнул ей, что как руководитель ячейки не желаю привлекать внимание к семье, вытащил из кармана деньги и сказал, что Партия оплатит покупку одежды для Хейзел. Ма от денег отказалась, отменила семейное собрание и отправилась с Хейзел в город, где проявила невиданную – по масштабам Ма – экстравагантность в выборе платья для девочки.

Так мы удочерили Хейзел. Я знаю, нынче это дело сопряжено со всякими бюрократическими процедурами, но тогда это было так же просто, как подобрать котенка.

Еще больше шуму наделало решение Ма отдать Хейзел в школу, которое не совпадало ни с тем, что держала в уме Сидрис, ни с тем, чего ожидала сама Хейзел как член Партии и товарищ. Пришлось мне опять вмешаться, и Ма частично пошла на попятный. Хейзел определили к репетитору рядом с салоном Сидрис, то есть неподалеку от шлюза номер тринадцать. (Салон процветал в основном потому, что находился вблизи от фермы, что позволило нам провести туда воду, которой Сидрис могла пользоваться без ограничений, поскольку сточная вода поступала обратно для наших же нужд.) Хейзел училась по утрам, а днем помогала в салоне: зашпиливала пелеринки, подавала полотенца, мыла клиентам волосы – в общем, набиралась опыта. И вдобавок делала все остальное, что поручала Сидрис.

Этим «остальным» были обязанности командира «иррегулярных частей с Бейкер-стрит».

Всю свою коротенькую жизнь Хейзел возилась с малышней. И малышня ее любила. Хейзел умела добиться от ребятишек всего, чего хотела; она понимала их язык, который взрослым кажется бессмысленной тарабарщиной, и стала идеальным мостом между Партией и ее самыми юными помощниками. Она умела превращать в игру наши будничные задания, заставляя детей играть по установленным правилам, причем умудрялась скрыть от них, что поручение серьезно по взрослому счету – ведь для ребятни куда важнее то, что оно казалось им серьезным по их собственным меркам, а это совсем другое дело. Вот пример; скажем, кроху, еще не умеющего читать, прихватили с подпольной литературой, что изредка случалось в действительности. После инструктажа Хейзел диалог выглядел примерно так:

СТРАЖНИК: Малыш, где ты это взял?

«ИРРЕГУЛЯРНИК С БЕЙКЕР-СТРИТ»: Я не малыш, я большой мальчик.

СТРАЖНИК: Ладно, большой мальчик, так где ты это взял?

«ИРРЕГУЛЯРНИК»: У Джекки.

СТРАЖНИК: У какого Джекки?

«ИРРЕГУЛЯРНИК»: Просто Джекки.

СТРАЖНИК: А как его фамилия?

«ИРРЕГУЛЯРНИК»: Чья?

СТРАЖНИК: Да Джекки!

«ИРРЕГУЛЯРНИК» (презрительно): Джекки девчонка!

СТРАЖНИК: Ладно, так где она живет?

«ИРРЕГУЛЯРНИК»: Кто?

И так далее. Ключевым ответом на все вопросы было: «Взял у Джекки». А поскольку Джекки не существовало в природе, то у нее (у него) не было ни фамилии, ни домашнего адреса, ни даже постоянной половой принадлежности. Дети обожали делать из взрослых идиотов, особенно когда поняли, как это просто.

В худшем случае литература конфисковывалась, но даже взвод драгун-усмирителей – и тот дважды подумал бы, прежде чем арестовать ребенка. Да, теперь драгуны появлялись на улицах Луна-Сити только повзводно – кое-кто из них отправился в одиночку… и не вернулся обратно. Когда Майк начал писать стихи, я не знал, что делать – смеяться или плакать. А он желал их публиковать. Сразу видно, как глубоко растлило «очеловечивание» эту невинную машину, раз ей приспичило увидеть свое имя в печати.

– Майк, – сказал я, – ради Бога! У тебя что – цепи перегорели? Или ты намерен нас выдать?

Прежде чем Майк успел надуться, вмешался проф:

– Постой-ка, Мануэль! Я тут вижу кое-какие возможности. Майк, псевдоним тебя устроит?

Вот так и родился Саймон Джестер [31]. Думаю, Майк выбрал это имя, подбросив случайные числа, как игральные кости. Но для серьезной поэзии у него был другой псевдоним – его партийная кличка Адам Селен. Стихи Саймона были нескладны, непристойны и полны бунтарства – от хулиганских насмешек над «шишками» до жестоких нападок на Смотрителя, систему, драгунов и шпиков. Эти вирши можно было обнаружить на стенках общественных сортиров или на листовках, брошенных на пол в капсулах метро. Или в пивных. Но где бы они ни появились, под ними всегда стояла подпись «Саймон Джестер», а рядом красовался улыбающийся рогатый чертенок с раздвоенным на конце хвостиком. Иногда чертенок накалывал на вилы какого-то толстяка. Иногда на рисунке была только мордочка с широкой улыбкой и рожками, а порой – одни рожки и улыбка, означавшие «Саймон был тут».