Ворота из слоновой кости - Корепанов Алексей Яковлевич (чтение книг txt) 📗
– Мда... – сказал Сергей и тоже хлопнул застывшего столбом Кононова по плечу. – Пошли, Андрей. Мал-мал ошибка давал.
Кононов безропотно повернулся и направился к выходу, воспринимая свои ноги как негнущиеся протезы.
Удалившись в сопровождении Сергея от «Сатурна», он остановился возле забора, огораживающего задворки кинотеатра «Звезда», и тяжело, как подмытый быстрой рекой пласт обрыва, осел на пенек, вокруг которого были разбросаны окурки с пятнами губной помады. Сергей, подложив руки под поясницу, прислонился к стволу тополя рядом с ним.
– Тут что-то не так, Сережа, – после довольно долгого молчания выдавил из себя Кононов. – Это же он, никакой ошибки! Ты мне веришь, Сережа?
Сергей чуть подался к нему и жестким тоном трамвайного контролера ответил:
– Закрыли тему, Андрей! Закрыли – и забыли. Понял?
Кононов некоторое время смотрел на него, потом неохотно кивнул:
– Ладно. Закрыли... А то тема закроет меня.
– То-то и оно, – сказал Сергей. – Давай лучше о птичках.
– Нет, ну фигня какая-то получается! – Кононов, не в силах сдержать эмоции, стукнул кулаком по сумке. – Сережа, это же он! Я не мог ошибиться! Понима...
– Хватит! – резко прервал его Сергей. – Я же сказал: забыли и в землю закопали. И надпись написали. Давай-ка, братан, двинем в «Восток» и треснем грамм по двести пятьдесят коньячка. По-моему, это лучший вариант.
Кононов еще раз пнул ни в чем неповинную сумку, исподлобья сумрачно взглянул на брата:
– Не хочу я ни в какие ни «востоки», ни «запады». И туда еще припрется скотина эта белоглазая. Лучше уж возьмем бутылку и пойдем на Лазурь. Выпить обязательно надо, иначе я вообще умом тронусь...
На том и порешили.
Купив бутылку коньяка и пару плиток дорогого шоколада, они прошли до конца Студенческого переулка и, миновав последние неказистые деревянные домишки, повоенной еще постройки, вышли на берег Лазури. Он вовсе не напоминал Лазурный берег. Хотя до оживленных улиц отсюда было рукой подать, этот уголок очень походил на какую-нибудь деревенскую местность, и никаких следов урбанизации тут не замечалось. Когда-то Лазурь, наверное, была нормальной речушкой – во всяком случае, название у нее было красивое, – но перегородившая ее земляная дамба, по которой проложили трамвайные рельсы, превратила речушку в цепочку полупрудов-полуболот, густо заросших камышом и осокой. За Лазурью, до самого проспекта Победы, раскинулся фруктовый сад совхоза «Калининский», располагавшегося прямо в городе, а вдоль прудов-болот, по правому берегу, тянулись стены каких-то складов, мастерских и автоколонн. В детстве Сергей вместе с приятелями по уличным забавам ходил сюда кататься на санках и лыжах со старой железнодорожной насыпи, а в студенческие годы – уже с другими приятелями – временами попивал здесь портвейн... Место было удобно тем, что милиция сюда не заглядывала – к поросшему деревьями и густым кустарником берегу не было никакого проезда.
Они расположились в укромном уголке среди кустов, на ящиках, принесенных кем-то, кто сиживал здесь до них. Открыли бутылку и угостились прямо из горлышка, как в студенческие времена. Ни о чем не говорили – просто сидели, жевали горьковатый шоколад, смотрели сквозь просветы в кустах на застывшие над неподвижной водой камыши. Гортанно переговаривались лягушки, пахло илом и сыростью, и эти запахи напомнили Кононову детство...
Коньяк, повременив, ударил ему в голову, размягчая мозги, смывая преграды – и давешняя темная мысль, почуяв слабинку, вновь устремилась к поверхности.
И Кононов, распахнув створы души, дал ей возможность вырваться на свет.
– Ф-фигня все это, Сережа, – сказал он, чувствуя, что язык не очень желает его слушаться. – Чип и Дейл, каждому по машинке... Может, линии жизни, действительно, – инвариант... Кто-то не умрет сегодня, если вмешаемся, так умрет завтра... – Он выставил палец, поводил им перед лицом Сергея. – Н-но это если пытаться менять человеческую судьбу. Отдельного человека! Да, тут возможен пролет, не спорю... А судьба всей страны? Если попробовать изменить судьбу страны?
– Эк завернул! Еще сто грамм – и судьбу человечества изменить захочешь. А пойдем сейчас добавим – и на всю Солнечную систему замахнешься, а то и на всю Галактику!
– Я с-серьезно, Сергей, – помрачнел Кононов. – Ну вот ты мне скажи: что хорошего большинству народа принес развал Союза? А ничего хорошего! Кучка богачей, миллионеров, большинство с хлеба на воду перебиваются, а остальные – в нищете, в глубокой заднице... И никогда оттуда не выберутся, за редким исключением. Не хрен нам за европами и америками гоняться, у нас свой путь... Были мощнейшей державой – державой, Сережа! – а превратились в фуфло, в подстилку, в тряпку, о которую все, кому не лень, ноги вытирают... Стукнуло Горбачеву изнутри в его меченую голову – и завертелось, и обвалилось... Так лучше уж его снаружи по голове стукнуть, пока он всю эту дребедень не заварил! Пр-ревентивный удар – где-нибудь в начале восьмидесятых, пока он в силу не вошел. А то и прямо сейчас!
Сергей переставил полупустую бутылку под куст, прожевал шоколад и похлопал Кононова по колену:
– Успокойся, творец истории. Лично я твою скорбь по Союзу не разделяю. На кой черт нам все эти украины и узбекистаны? Кошка бросила котят – пусть гуляют как хотят. У меня Россия есть, и мне ее вполне достаточно. И живется мне тут совсем неплохо, не бедствую. И не только мне живется неплохо. Ты, блин, что – хочешь один за всех решать?
– Да! – размашисто качнул головой Кононов. – Именно! Взять на себя освет... ответ-ст-вен-ность.
Сергей улыбнулся:
– Прям Господь Бог! А ты вправе решать за всех? Как ты там насчет совести говорил: не замучит?
– Отнюдь, Сережа! Я вправе решать за всех, потому что у меня есть реальная возможность выполнить задуманное. И я его выполню! И никого ни о чем спрашивать не надо, нашему народу вся эта демократия~хренократия ни к чему. Всегда кто-то решал за него – и я решу за него!
– Так, – деловито сказал Сергей. – Коньяка больше не получишь.
– Это не от коньяка, Сережа. Это от жизни. Пойдешь со мной Горбачева вязать?
– Смотри, как бы он тебя не повязал, – усмехнулся Сергей.
– Пойдешь или нет? – продолжал настаивать Кононов. – Ты же сам предлагал историю кроить!
Сергей сорвал с куста листок, вытер шоколадное пятнышко с пальца. Окинул Кононова внимательным взглядом, словно видел впервые. Пожал плечами, и ответил:
– Одно дело говорить, а другое – делать. Мне, Андрей, в России живется нормально. Без чурок и хохлов-саложоров. Союз-то, насколько я знаю, все равно был обречен и развалился бы – не раньше, так чуть позже.
– Это все пропаганда, Сережа, и обработка общественного мнения, – не согласился с ним Кононов. – Почти семь десятков лет стоял и еще семь тысяч простоит, и америкосов поставит на колени, и весь этот исламский мир приструнит и натянет. И народ нормально будет жить, как и жил. Жить будет, Сережа, а не влачить жалкое существование. И если ты не желаешь со мной – я один управлюсь. Нам всегда в головы вбивали, что народ – творец истории, а отдельная личность – это тьфу, фигня. «Единица – вздор, единица – ноль» – брехня, товарищ Владимир Владимирович! Ноль – это народ. Что такое народ, Сережа? Толпа! Стадо! Куда пастух погонит, туда, и побредет. «Народ признателен властителям своим: презренье – мертвецам и почести – живым». Корнель, блин, семнадцатый век! Живым – только почести, живой властитель всегда прав! Железной рукой вести к счастью и процветанию, как «бацька» Лукашенко пытается. Так что ты как знаешь – а я к мистеру Горби в гости. И не будет ни перестройки, ни развала. И Союз будет жить долго и счастливо, и умрет только если Землю раздолбает какой-нибудь астероид или придет конец света. Вот так, братишка... Что ответишь? Ты со мной – или нет?
Сергей сидел, опустив голову, и рассматривал траву под ногами. Кононов хотел сказать что-то еще, но почувствовал внезапное головокружение. Он покачнулся и чуть не упал с ящика. Дневной свет померк, словно что-то вдруг случилось с солнцем, и все начало расплываться и растворяться во мгле.
