Квадраты шахматного города - Браннер Джон (полные книги .txt) 📗
— Вы, конечно же, помните о штрафе, который наложили на Хуана Тесоля? Пока штраф не уплачен, фанатики из их партии наскребли только несколько сотен доларо. Но сегодня истекает двадцатидневный срок, установленный для уплаты. Многие хотели бы знать, действительно ли стоящие за партией лица ценят Тесоля так высоко, что готовы внести за него штраф.
Энжерс кивнул.
— Вы правы. Если за парня не внесут выкуп, это значит, что он больше никому не нужен, ведь он был тесно связан с Фрэнсисом. Тесолю приходится отвечать за него.
— Из них двоих Тесоль, пожалуй, более темная личность, — задумчиво проговорил Люкас. Затем, улыбнувшись, добавил. — И все же интересно, раскошелятся ли они на тысячу доларо.
Энжерс, сосредоточенно о чем-то размышлявший, наконец сказал:
— Кажется, вы готовы согласиться с тем, что за всем этим стоит Дальбан. А имеет ли он влияние на «Тьемпо»? Мне всегда казалось, что за газетой стоит Мария Посадор.
Люкас пожал плечами.
— Мне представляется, что Мария Посадор — э… э… — как бы поточнее выразиться? — скорее прикрытие. Я считаю, что согласие на предложение Вадоса вернуться в Агуасуль значительно ослабило ее влияние. Теперь же я пристально слежу за Дальбаном.
Он посмотрел на часы, затем поднялся из-за стола.
— Прошу извинить, я заговорился. Сеньор Хаклют, не волнуйтесь, вашим делом займутся безотлагательно.
Его обещание не заставило себя ждать. На следующее утро на подносе с завтраком я обнаружил пакет. В нем находилось постановление суда, подписанное Ромеро, к которому была приколота записка со словами: «С уважением, Андрес Люкас», а также утренний выпуск «Тьемпо».
На первой странице бросалось в глаза пустое место с факсимиле официального цензора. Надпись гласила, что в этом разделе содержался материал, не соответствующий какому-то параграфу закона об общественном порядке.
Вот это другое дело! Как я узнал позже, полицейские в соответствии с указаниями Ромеро рано утром прибыли в редакцию «Тьемпо» и изъяли статью, в которой снова содержались нападки на меня.
Просмотрев газету, я понял, что Ромеро вчера пришлось потрудиться. По его распоряжению Тесоль за неуплату штрафа был арестован и заключен в тюрьму. Дальбан же и его сообщники не шевельнули пальцем, чтобы помочь ему.
Оказывается, эти члены народной партии — на самом деле жестокая публика. Пока безграмотный крестьянин-трибун был им полезен, они пользовались его доверием; когда же дело обернулось иначе, они бросили его на произвол судьбы.
Я развернул газету и еще раз убедился, как ловко поступают братья Мендоса. Люкас был прав. На этот раз Фелипе Мендоса обрушился на коррупцию в финансовом управлении. Имени Сейксаса не упоминалось, но из приведенных в статье фактов без труда можно было узнать, о ком шла речь.
Мне стало не по себе. Значит, постановление суда против братьев Мендоса еще не служит гарантией от нападок и клеветы. Правда, Люкас обещал расследовать роль Дальбана во всем этом деле. Если им удастся договориться, я смогу спокойно заниматься своей работой. Признаться, я молил бога о том, чтобы поскорее с ней развязаться.
Следовало при первой же возможности нанести Люкасу визит, чтобы поблагодарить его. Завтрак я заканчивал уже в более приятном расположении духа, чем это было накануне.
В холле отеля с унылым видом сидела Мария Посадор. Она изучала шахматную позицию, двигая пешкой и не решаясь, как с ней поступить.
Что, черт побери, она все-таки вечно делает здесь, будто у нее нет собственного дома? Просто ли ей тут нравится или она встречается с кем-то? Или занимается делами народной партии?
Я подошел к ней.
— Сеньора Посадор! Позвольте побеседовать с вами.
— Пожалуйста, сеньор Хаклют, — ответила она, не глядя на меня. — Присаживайтесь.
Она показала на кресло.
— Полагаю, мое общество вам не очень приятно, — начал я. — Имеете ли вы отношение к тому, что недавно писала обо мне «Тьемпо»?
Она уронила пешку, которой поигрывала, и откинулась в кресле, закинув ногу на ногу.
— Я не отвечаю за то, что печатает «Тьемпо». Кто вам сказал, что я имею к ней отношение?
— Какая разница. Но вы как-то связаны с газетой?
— Я иногда передавала средства Христофоро Мендосе и не более того.
Насколько я могу судить, она говорила откровенно, прямо отвечая на заданный вопрос. Я почувствовал некоторое облегчение.
— Если вы дружны с братьями Мендоса, то, наверное, могли бы ответить, почему они обрушились на меня именно сейчас?
Сеньора Посадор некоторое время молча разглядывала меня. Наконец она сказала:
— Сеньор Хаклют, вы, видимо, полагаете, что газеты издают исключительно в целях информации? — последние слова она произнесла особенно отчетливо. — «Тьемпо» не содержит особых новостей. Нет их и у «Либертад». Обе они лишь средства для обработки общественного мнения. «Либертад» служит не только запасным каналом для радио и телевидения, но и несет дополнительную информацию для тех образованных и влиятельных лиц, которые в конечном счете и определяют политику в стране. Оппозиция противопоставляет им свой рупор — «Тьемпо». Успех политической линии Вадоса в том, что ему удалось сохранить доверие общественности к его пропагандистскому аппарату. А ведь обычно правительственным органам, излагающим официальную позицию, редко удается в течение двадцати лет сохранить свой авторитет. Чаще всего в таких случаях заявляют: «Я им больше не верю! Я читал — или видел, или слышал — слишком много явной лжи». Здесь вы такого не услышите.
— Это ничего не значит.
— Напротив. Вы что, сеньор, на самом деле ангел?
— Что вы имеете в виду?
— Вы ведь не станете утверждать, что вы ангел. Тем не менее разве вы стали протестовать, когда вас представили таковым на телевидении? Именно против этого попыталась выступить «Тьемпо», изобразив вас в менее благоприятном, но более близком к истине свете. Мы все легко ранимы и далеко не всезнающи. Естественно, что вы возражаете против изображения вас в неприглядном свете. Я вас не осуждаю. Мне бы хотелось только, чтобы у нас была одна цель.
— В сотый раз, — перебил я, — повторяю, что я не встану на чью-либо сторону, я не желаю вмешиваться во внутренние дела Вадоса. Меня наняли как специалиста, и обращаться со мной как с наемным убийцей просто несправедливо.
— Хотите вы этого или нет, — тихо проговорила она, — но вы стали уже определенным символом. Наверное, лучше, если вы уедете, не закончив свою работу, чем окончательно потеряете возможность влиять на ход событий и окажетесь поверженным стихией, которая неумолимо надвигается.
— Вы не сомневаетесь, что катастрофа неизбежна, — сказал я. — А что же делают ваши друзья — братья Мендоса, чтобы предотвратить ее? Ничего. Похоже, они содействуют ее приближению. В воскресенье вечером я случайно наблюдал поножовщину, поводом для которой послужили нападки «Тьемпо» на доктора Руиса. К счастью, это пока не привело к более серьезным последствиям.
— Только потому, что дело провалилось, сеньор Хаклют. Только потому, что исчез сеньор Браун. Я считаю, что Фелипе напрасно настаивал на публикации этого материала; но, как я вам уже говорила, я не могу влиять на политику «Тьемпо». Я лишь считаю оправданным и необходимым ведение в Сьюдад-де-Вадосе какой-то контрпропаганды.
— Хорошо, допустим, что оппозиции нужна своя пресса. Согласен. Однако хотелось бы знать, должна ли она быть клеветнической?
— При нынешних условиях она должна быть настолько резкой, насколько допускает закон. Молоко и вода, сеньор, не могут заменить читателям более крепкие напитки. Что касается доктора Руиса, то, полагаю, со временем он все поймет. Я довольна, что Фелипе отказался от своего намерения, иначе сейчас на площадях были бы баррикады, а вас, чего доброго, пырнули бы ножом.
Она посмотрела на шахматную доску.
— Поверьте мне, сеньор Хаклют, я понимаю вас. Наши проблемы не очень волнуют вас, но тем не менее они существуют. И мы, обитатели Вадоса, не можем отказаться от борьбы за свои интересы лишь потому, что на нашем пути оказался иностранец, к которому мы не питаем неприязни. Разве это несправедливо?
