Щепки плахи, осколки секиры - Чадович Николай Трофимович (библиотека книг txt) 📗
– Что вас конкретно интересует? – По тону Артема можно было догадаться, что он улыбается. – Рестораны, казино, ночные клубы с девочками?
– Девочки ихние меня точно не интересуют, – признался Зяблик. – Этим бы девочкам на лесоповале лес трелевать вместо тракторов или в Индии слонами работать. Могу и без ресторанов обойтись. Поскольку фрак свой в гардеробе забыл. А вот какая-нибудь зачуханнная забегаловка меня бы вполне устроила. Чем они тут душу тешат? Бормотуху хлещут или косячок давят? Да, чуть не забыл, не мешало бы с оплатой разобраться. Валюты или рыжья у меня, понятное дело, нет, но барахлом могу рассчитаться. В крайнем случае Смыкова в рабство отдам или на опыты медицинские. На хрена он нам такой безъязыкий сдался…
– Вы, братец мой, по какому праву выражаетесь в мой адрес? – раздался во мраке возмущенный голос Смыкова.
Говорил он не так гладко, как обычно, и некоторые слова подбирал с натугой, но по сравнению с детским лепетом типа «Ду-ля» или «Бу-фе-ля» это был громадный прогресс.
Больше всего, похоже, это удивило Зяблика, разразившегося вдруг цитатами из Священного писания (которые он, впрочем, частично перевирал, а иногда и вполне сознательно искажал):
– «И было тогда людям знамение великое: гады подземные прозрели и твари бессловесные возопили…»
– Уклоняетесь, значит, от прямого ответа? Тень на ясный день наводите? – не унимался Смыков. – Думаете, что я вместе с родной речью и память потерял? Заблуждаетесь! Я все досконально помню! И вы мне за все оскорбления, братец мой, ответите! А вас, товарищи, я призываю в свидетели!
– Да отвечу я, не кипятись, – фыркнул Зяблик. – Всю жизнь отвечаю, не привыкать. Но ты, ослица Валаамская, на меня зря наезжаешь… Сукой буду, я рад за тебя, начальник. Скучно было без твоих проповедей. Ну просто не хватало чего-то. А сейчас все по местам стало.
Однако Смыкова этот комплимент не растрогал.
– Все слышали? Все? – быстро спросил он. – Меня обозвали ослицей! Даже не ослом, а ослицей!
– Это же не оскорбление, – пришлось вмешаться Цыпфу. – Валаамова ослица – библейский персонаж. И очень даже положительный. Обретя дар речи, она вернула своего хозяина на путь истинный.
– Ну ладно, – пошел на попятную Зяблик. – Если ослицей ему западло быть, пусть ослом будет… Прошу прощения, гражданин Валаамский осел!
– Знаете, а у меня спина перестала чесаться! – Верка сообщила эту новость с восторгом марсового матроса, увидевшего долгожданную землю. – Я уже и забыла про нее.
Зато сообщение Цыпфа было печальным:
– А у меня на голове все по-прежнему.
– Не унывай! – успокоила его Верка. – Волосам нужно время, чтобы отрасти.
– Как там Лилечка? – поинтересовался Артем.
– Спит, – голос Левки стал еще печальнее, из чего следовало, что духовное здоровье подруги он ценит выше своей внешней привлекательности. – Я уже проверял.
– Ну так разбудите ее, – как о чем-то само собой разумеющемся сказал Артем.
– Как… разбудить? – не понял Левка, перепробовавший все возможные способы насильственного пробуждения еще в Будетляндии.
– Как угодно… Хотя согласно куртуазным манерам кавалер обязан будить даму поцелуем. Давайте, давайте, не стесняйтесь…
В темноте раздались два звука, разделенные кратким промежутком времени, но связанные между собой внутренней логикой, – сначала тихий поцелуй, а потом звонкая пощечина.
– Ты что, ошалел! – возмущению Лилечки не было предела. – Темнотой решил воспользоваться, да? А ведь обещал потерпеть до Отчины!
Никогда еще публичная пощечина, даже нанесенная тирану, не вызывала такого восторга в обществе. Все наперебой поздравляли недотрогу Лилечку и шутливо бранили ловеласа Левку.
– Ой, как жарко! – промолвила девушка. – И темно! А мне недавно такой страшный сон приснился! Представляете, когда мы спали, из мрачной пещеры высунулось какое-то чудовище и хотело всех нас проглотить. Даже не проглотить, а всосать, как кит всасывает мелких рачков. Мы чуть не погибли! Кончилось все тем, что Зяблик, такой молодец, спас нас.
– Это я только во сне молодец, – с плохо скрываемым торжеством молвил Зяблик. – Ты лучше скажи, что в это время Левка делал?
– Ой, даже стыдно говорить. – Можно было побиться об заклад, что Лилечка зарделась, как майская роза.
– Наверное, залез на тебя, кобель, – голосом, исполненным праведного гнева, сказала Верка. – И даже сапоги скинул, чтоб не мешали.
– Ага… А вы откуда знаете? – Лилечка была потрясена.
– От верблюда! Видела я все это собственными глазами. Мы в ту передрягу не во сне угодили, а в самой натуральной реальности, будь она неладна. Тварь, про которую ты говорила, Зяблик действительно укокошил, хотя вреда от этого потом получилось больше, чем пользы. А Левка на тебя лег не блуд свой тешить. Он тебя своим телом прикрывал. Ведь ты как бревно была и ничего не соображала. Не лупить его за это надо, а лобызать куда ни попадя.
Узнала Лилечка и все остальные новости, миновавшие ее затуманенное сознание, – и про внезапное облысение Левки, и про противоестественную страсть Верки к поэту Есенину, и про страдания полиглота Смыкова, и про кирквудовский янтарь, едва не погубивший или, наоборот, едва не обессмертивший их, и про вынужденное бегство в мир варнаков.
А когда растроганная Лилечка принялась благодарить Цыпфа, судя по звукам, чмокая его в лысину, Верка и Зяблик приступили с расспросами к Смыкову, чей праведный гнев уже утих.
Оказывается, все это время он даже и не подозревал, что утратил способность общаться на родном языке. В его понимании все случилось как раз наоборот – это ватага по неизвестной причине вдруг перестала понимать его ясные слова и стала нести всякую околесицу.
Сопоставив этот печальный факт с Левкиной скоротечной плешивостью, волчьим взглядом Зяблика, лунатизмом Лилечки и Веркиной почесухой, Смыков решил, что вся ватага, за исключением его, тронулась умом. Поэтому он и вел себя столь смиренно – ничего никому не доказывал, со всеми соглашался и даже послушно повторял за Зябликом всякие дурацкие слова, которые тот ему втолковывал.
В дискуссии о выборе пути Смыков, естественно, ничего не понял и, оказавшись внезапно в жаре, мраке и тяжести мира варнаков, был неприятно озадачен, поскольку с некоторых пор представлял себе муки агонии именно так. Русский язык он стал понимать почти сразу, но сам говорить какое-то время не мог. Устная речь вернулась к нему непосредственно после обиды, нечаянно нанесенной Зябликом.
Кстати говоря, чужой язык, волшебным образом снизошедший на него, как на праведников нисходит Божья благодать, а на профессиональных бойцов – кураж, Смыков не забыл. В доказательство этого было произнесено несколько весьма приятных для слуха фраз. В честь знаменитой ослицы язык назвали валаамским. Это было единственное приобретение, оставшееся у ватаги на память об эффекте антивероятности.
Когда все разговоры – нужные и ненужные, все охи и ахи, все клятвы, божбы и взаимные упреки были закончены, внезапно выяснилось, что ватага, не сделав еще ни единого шага, уже успела устать. Условия чужого мира, потогонные в буквальном смысле, сказывались на людях весьма неблагоприятным образом.
Тут уж высказал свое неудовольствие Артем, намеревавшийся одолеть за первый переход хотя бы несколько километров. В ответ Верка заявила, что ему, созданному чуть ли не из стали и камня, нельзя подходить к нормальным людям со своими собственными мерками. Смыков поддержал ее и даже предложил вместо тягловой силы использовать варнаков. Остальные члены ватаги крамольных мыслей вслух не произносили, но и попыток сделать хотя бы один-единственный шаг тоже не предпринимали.
Тогда Артему, обычно мягкому и сдержанному, пришлось пойти на крайнюю меру, применявшуюся против нерадивых воинов еще с античных времен и имевшую следующую формулировку: «Сжечь за собой мосты». Пользуясь своим преимуществом в зрении, он опростал на землю все фляжки, лишив тем самым ватагу запасов воды.
– Через час вам захочется пить, – сказал он. – Через два жажда станет нестерпимой. Спустя сутки начнется опасное обезвоживание организма. Через пять-шесть дней вы умрете в страшных муках. Но все это случится только в том случае, если вы останетесь на этом месте. Собравшись с силами и преодолев не такое уж большое расстояние, вы попадете туда, где много чистой и прохладной воды. Забравшись в нее по уши, вы забудете и про жару, и про силу тяжести.
