Время льда и огня - Филимонов Евгений (серия книг .TXT) 📗
— Надеюсь, вам здесь придется по душе, — повторил директор. — Располагайтесь. Обед в три часа, по гонгу.
И Резковиц скрылся… Обед по гонгу — это нам-то, еще вчера выскребавшим неподогретые концентраты! Мы свалили рюкзаки на ковер. Норма прошла в соседнюю комнату и обнаружила ванную… Я приблизился к камину.
— Что, неужели от него столько тепла?
— Да нет, это декорация. Все здесь: и свет, и тепло, и энергия на консервацию — все от реактора, ясное дело. Меня больше удивляет, откуда он берет дрова… Наверное, из запаса для таких случаев.
И Наймарк принялся снимать верхний комбинезон — неспешно, щадя руку. Я машинально толкнул раздвижную дверцу орехового стенного шкафа — и обомлел: во всю длину трехметрового проема висели костюмы, брюки, свитера, халаты…
— Наймарк, взгляните!
Наймарк не особенно удивился — во дворце Шехерезады и не такое встретишь — и тут же вытащил себе добротный твидовый пиджак. Я отобрал обычный костюм — на смокинг у меня не хватило смелости, а тут и Норма издала из-за дверей короткое «О!», наткнувшись на женский гардероб.
Словом, после ванны и переодевания мы вполне готовы были внутренне и внешне к таким вещам, как обед по гонгу.
Столовая была обшита панелями мореного дуба, по стенам шли фрески с изображениями псовой охоты. Бронзовые канделябры, довольно-таки тусклые и запыленные, бросали мягкий свет на огромный опальный стол, на позолоту приборов. Еда, надо сказать, мало соответствовала сервировке — это были все те же концентраты.
— После обеда я покажу вам клинику, — пообещал Резковиц, принимаясь за суп. Суп был переперчен. Директор явно не умел толком ничего приготовить, либо его кухонный компьютер разладился от времени. Однако ж никто ни на что не жаловался.
— Вы, должно быть, знаете, что таких клиник в свое время было заложено пять, осуществлено — три, — продолжал он. — О судьбе первых двух ничего толком не известно, скорей всего на них наехал ледник. Две следующих попросту не успели достроить. Не до того стало… Так что моя клиника — единственная в своем роде.
Директор с аппетитом ел огненное варево, да и мы не отставали — вчера еще мы и мечтать не могли о горячей еде. Откуда-то издалека доносился собачий лай. Наймарк вопросительно поднял брови.
— Собаки, -пояснил Резковиц. — Живут в виварии, когда-то здесь был и полноценный виварий… Я кормлю их из рациона персонала. Как вы думаете, это ничего?
— Что — ничего? — Я был озадачен.
— Ну, скажем, на случай внезапной ревизии… из Сообщества по консервации.
Мы рассмеялись, однако Резковиц не отставал:
— Вам забавно, а вот когда я смотрю на эти сотни пустых контейнеров на складе, я каждый раз говорю себе — Джошуа, за все это когда-то придется держать отчет. Каждая банка должна быть проведена по акту, везде должен быть порядок.
— Ну, до появления ревизоров, я думаю, еще очень далеко. — Наймарк отодвинул пустую тарелку и принялся за консервированные бобы. — Да и вообще, вы можете провести собак как обитателей вивария, что может быть натуральнее?
— Нет, уважаемый магистр, все, что полагалось виварию, уже давно съедено, лет пятнадцать назад… — Директор налил всем вина из златогорлой бутыли — вот уж вино было отменное! — Многое я списываю на непредвиденные расходы — на это есть определенная квота. И все же, когда я думаю о предстоящем отчете — а ведь будет, рано или поздно, — меня бросает в дрожь.
Вот эту точечку под ледником, которую с трудом нашла специально подготовленная группа, да и то не сама нашла, а скорее ее обнаружили, так вот, точечку эту будет искать какая-то ревизия, требуя отчета! Без сомнения, старик немного «подвинулся» на этом пункте, да и немудрено в такой обстановке. Пока Резковиц ходил на кухню за кофейником, мы обменялись понимающими взглядами.
Кофе был бы всем хорош, если бы не легкий привкус затхлости. На десерт директор приберег гвоздь программы — замороженные фрукты, и тут, надо сказать, прокола не было никакого.
— Замечательно, — сказала Норма, выбирая персик. — И сколько такой может храниться?
— Вечно! — гордо ответил Резковиц. — Вас уже давно не будет, все цивилизации земные исчезнут, а этот персик будет все таким же свеженьким лежать во льду…
Норма задумалась и отставила персик. Всегда неприятно думать о том, сколько пустячных вещей тебя переживет, да еще и надолго. Вмешался я:
— Пока не сломается морозильная камера.
Норма опять повеселела и съела персик, а Резковиц тревожно поддакнул:
— Да, именно этого я и боюсь — все оборудование старое и того и гляди выйдет из строя. Хотя, сами посудите, нелепость — беспокоиться о судьбе морозильной камеры у подножья самого большого в мире ледника, по горло в снегу…
Обед кончился, но никто не спешил из-за стола, таким непривычным было это ощущение чистой, пристойной трапезы по сравнению с быстрым алчным перекусом во время рейда. Да и Резковицу, после стольких лет одиночества, очевидно, каждая минута в обществе была сладка; под конец он не выдержал и попросил:
— А может, вы побудете, погостите в клинике недельки две? Вон у магистра перелом, куда ему с такой рукой через валуны… Побудьте, а?
— Посмотрим, — уклончиво ответил Наймарк, хотя — я знал — именно это его бы вполне устроило. И мы поднялись и пошли смотреть клинику.
Директор выдал нам что-то вроде шуб — специально для посетителей, «потому что там очень холодно», и мы, спустившись в лифте, прошли через короткий шлюз с герметически закрывающимися дверями в длинный слабо освещенный коридор, который заканчивался таким же шлюзом.
— Двойная страховка, — отметил Наймарк, и мы вошли в следующий коридор. В отличие от предыдущего, тоже украшенного чем-то вроде малахита, здесь царила стерильная белизна и ощущалась извечная стужа. Коридор как будто говорил: все, здесь шутки кончились, украшения тут неуместны — здесь находятся люди, пожелавшие себе еще одной жизни.
— Сейчас мы уже не под снегом, мы — под горой, метрах в шестидесяти от поверхности. Гора эта — ледораздел, ее ледник не может одолеть никак, хотя бы даже и близко подошел. Именно потому и было выбрано такое место, — пояснял доктор Резковиц.
Норма прижалась ко мне, ее трясло то ли от холода, то ли от напряжения. Наймарк внимательно слушал, будто все это не было ему сто раз известно, мне тоже было жутковато и интересно одновременно.
Хромированные двери-люки в неисчислимом множестве выходили в коридор.
— Хотите заглянуть? — спросил директор. — Вообще-то такое разрешается только для близких или по требованию властей: вдруг пациент — преступник, было два случая, очень давно… Но я вам покажу и так, авось никто не узнает. Только вы у себя дома особенно не распространяйтесь. Ну, кого бы вы хотели видеть?
По лицу Нормы можно было сразу сказать, что никого она видеть не хочет. Наймарк же бросил равнодушно:
— Ну, давайте кого из знаменитостей. Здесь их, надо думать, пруд пруди.
— Достаточно. — Резковиц набрал код возле ближайшей хромированной дверцы, и она мягко распахнулась, выпустив клуб морозного тумана. — Заходите.
Мы вошли, с трудом помещаясь в тесном проходе. Здесь было куда холоднее, по стенкам в три яруса тянулись торцы саркофагов с окошечками наверху, все они могли легко, одним движением руки выкатываться из общей стенки на специальных салазках — Резковиц показал как и опять спросил:
— Так кого же вам продемонстрировать? Хотите — дона Сальваторе?
— Давайте. А что это за знаменитость?
— Дон Сальваторе? И вы не знаете? Хотя… у Ученых совсем другие интересы…
Говоря это, он выкатил один саркофаг из среднего ряда и пододвинул к нему поворотный столик на колесиках. Затем, пользуясь ножной педалькой столика, приподнял дышащий стужей цилиндр, чтобы нам было его лучше видно. Сквозь прозрачный колпак над головой можно было различить очень темнолицего мужчину с гладко причесанными черными волосами и плотно закрытыми веками.
