Каллисто [Планетный гость] - Мартынов Георгий Сергеевич (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
– Вы хотите сказать, что на Каллисто полный коммунизм? – ироническим тоном спросил его один из иностранных ученых.
– Вашими устами глаголет истина, – ответил Штерн.
Инженеры встретили на звездолете еще большие трудности, чем другие ученые. Космический корабль был сплошной технической загадкой. Главнейшей из них, несомненно, являлись двигатели и то «горючее», которое давало им силу. Смирнов и Манаенко пришли к выводу, что принцип работы был реактивным, но первоначальное предположение, что двигатели атомные, по мере знакомства вызывало все большее сомнение.
– Если они атомные, – говорил профессор Смирнов, – то атомная техника на Каллксто ушла так далеко вперед, что стала совершенно не похожа на ту, которую мы знаем и можем себе представить.
Манаенко и другие инженеры соглашались с этим выводом.
В нижней части корабля (той, на которую он приземлился) находилось его «сердце» – место, где был расположен какой-то очень сложный агрегат, отдаленно напоминающий атомный реактор. Отсюда по специальным трубам (только с натяжкой их можно было назвать «трубами») неведомая «энергия» поступала в каждый из двигателей, воспламенялась и производила взрывы чудовищной силы. Следуя друг за другом со скоростью пятидесяти пяти взрывов в секунду, они создавали страшное давление, толкавшее корабль в сторону, противоположную открытому отверстию дюз.
Пуская в ход различные двигатели, равномерно расположенные по всей поверхности звездолета, можно было двигаться по всем направлениям.
Как уже было известно, корабль летел с ускорением, то есть с работающими двигателями, почти год при старте и столько же во время торможения. Стенки дюз должны были все это время выдерживать колоссальное давление и огромную температуру. Они были сделаны из того же металла, что и корпус корабля.
Это был сплав, по прочности превосходивший все известные на Земле сорта брони. Смирнов и Манаенко легко убедились, что их легкомысленное намерение «отколоть кусочек» было заранее обречено на провал. Не только зубило, которым они намеревались воспользоваться, но и другой любой режущий или колющий инструмент был бессилен против этого металла, обладавшего к тому же абсолютной изотропностью1.
(1 Изотропность – одинаковость свойств тела по любому направлению внутри его).
Кроме твердости, в сравнении с которой даже «победит1» показался бы мягким, он отличался еще и исключительной жароупорностью. Температура плавления этого металла при нормальном давлении равнялась одиннадцати тысячам градусов, то есть более чем в три раза превосходила температуру плавления самого жароупорного материала на Земле – вольфрама.
(1 «Победит» – сплав, не уступающий по твердости алмазу, в состав которого входит вольфрам. Изобретен на московским заводом имени В. Куйбышева.)
По мнению Аверина, вольфрам безусловно входил составной частью в этот сплав.
Диегонь объяснил, что твердость и упругость металла (на языке Каллисто он назывался «кьясьиньдь») такова, что только самые быстрые из метеоритов, скорость которых превышает сто километров в секунду, способны пробить стенки звездолета, а как было известно каллистянской астрономии, даже вблизи Сириуса метеориты исключительно редко достигают таких скоростей.
Каллистяне очень охотно показывали и объясняли все, что интересовало земных ученых. Они совершенно не пытались скрыть какие-нибудь «секреты» и, как могли, помогали понять устройство двигателей и принципы их работы. Даже в помещение «атомного котла» (его называли так потому, что не нашли другого подходящего названия), являвшегося самой ответственной частью звездолета, они свободно допускали всех желающих.
Было ли это следствием их уверенности, что агрегат нельзя испортить, или такая возможность даже не приходила им в голову, но они нисколько не боялись и с полным доверием относились к людям.
Они не могли не понимать, что выйди из строя «сердце» их корабля – и они теряют возможность вернуться на родину. И, несмотря на это, не только не препятствовали Смирнову и Манаенко в их желании изучить работу этого «сердца», но даже часто на целые часы оставляли их одних в этом помещении.
Эта детская доверчивость, с земной точки зрения граничащая с беспечностью, очень беспокоила полковника Артемьева, и он часто обращался к Козловскому с просьбой ограничить число лиц, посещающих корабль. Секретарь обкома разделял его беспокойство.
До сих пор не удалось обнаружить никаких следов пребывания в лагере диверсантов, в существовании которых ни Артемьев, ни Козловский не сомневались. Агентурные сведения, сообщенные им из Москвы, не оставляли сомнения в том, что враг в лагере. Но кто был этим врагом? Этого не удалось выяснить.
– Вы уже достаточно хорошо познакомились с этим самым «котлом», – сказал Смирнову Козловский, пытливо всматриваясь в лицо профессора. – Скажите, Александр Александрович, можно вывести его из строя?
– Можно, – был ответ.
Козловский нервным движением потер руки.
– Так зачем же, скажите на милость, они разрешают вам возиться у этого «котла»?
– Они нам верят. Конечно, рассуждая со стороны, они слишком доверчивы, порой кажутся даже наивными. Семен Борисович как-то сказал, что, по его мнению, эти люди привыкли к поведению и морали коммунистического общества. Если это так, то для них должны быть совершенно непонятны такие вещи, как диверсия.
– Зато эти, как вы выражаетесь, «вещи» должны быть хорошо понятны вам. Я очень прошу вас, Александр Александрович, никого не допускать к «котлу».
– Как, даже Артема Григорьевича?
– Нет, Манаенко я не имею в виду, – ответил Козловский. – Но вот, например, Ю Син-чжоу? Почему он постоянно бывает на корабле вместе с вами? Что ему надо у «котла»?
– То же, что и нам, Он старается изучить его. Разве вы не знаете, что Ю Син-чжоу не всегда был журналистом? По специальности он инженер.
– Я не знал этого, – нахмурившись сказал Козловский.
– Он сам рассказал мне свою биографию, – продолжал Смирнов, – когда я заинтересовался происхождением его технических знаний. Если вы требуете, я не буду брать его с собой.
– Да, лучше не надо. Чем меньше людей будет иметь туда доступ, тем лучше.
ВЗГЛЯД НАЗАД
Время шло своим чередом. Все больше сведений о родине звездоплавателей и о них самих становилось достоянием населения Земли, все больше и больше узнавали и каллистяне о Земле и ее жизни.
Петр Аркадьевич Широков стал постепенно неизменным переводчиком при всех беседах. Его успехи были так велики, что он теперь занимался языком отдельно от своих товарищей, далеко опередив их. Было очевидно, что в скором времени он сможет свободно говорить с каллистянами на любую тему. Лежнев и Ляо Сен были вынуждены признать, что они, несмотря на весь свой опыт, не в состоянии угнаться за молодым медиком, обнаружившим неожиданно для самого себя, что язык Каллисто не доставляет ему почти никаких трудностей.
– Я и сам не знаю, чем это объяснить, но слова этого языка кажутся мне очень легкими для запоминания, – говорил он Куприянову.
Неожиданные способности Широкова были очень счастливым обстоятельством. С его помощью выяснилось много подробностей прилета космического корабля на Землю.
Если планетная система Солнца имела только одну населенную разумными существами планету – Землю, то система Сириуса-Рельоса – имела их целых две. Кроме Каллисто, еще на одной планете были люди, правда стоявшие на низкой ступени развития, но все же люди, – разумные существа, знакомые с орудиями труда, огнем и обладавшие членораздельной речью.
Звездолеты Каллисто только недавно побывали на этой планете, и сделанное ими открытие произвело целый переворот в мыслях каллистян. До этого они склонялись к тому, что Каллисто – исключительное явление в природе. Большинство ученых придерживались той точки зрения, что жизнь – это своего рода «болезнь» планеты, что нормальное состояние небесного тела исключает возможность жизни.
