Слеза большого водопада - Парнов Еремей Иудович (онлайн книга без txt) 📗
Трири смотрел вверх. Он не понимал ничего из того, что ему говорили, да и не хотел понимать. Все сказанное другими было чушь, пар дыхания, туманное пятно на стекле. Оно возникло и уйдет. Да и сами говорившие... мертвецы? Нет, нет, совсем не то. Они, как и раньше бывало, отодвинулись и отошли, перестали волновать и заботить. Они стали как бы двумерными. Ими можно было закладывать страницы. Упаковывать в стопки и пересылать бандеролями. Пар дыхания. Радужное пятнышко на стекле. Оно исчезает так же быстро, как и появляется.
— ...Ступени, ведущие в храм, — Трири с некоторым удивлением обнаружил, что уже стоит и говорит, — посвящение не бессмысленный знак, подарок судьбы и случая. В наслаждение нужно обращать, как некогда в христианство. Постепенно. Ступень одна, вторая, третья. Ибо стоящий вверху не помнит вопросов стоящего внизу. Я не боюсь обвинений в плагиате. Я утверждаю, что высшие ступени наслаждения полностью теряют обычность, связанную с самим словом. Там к человеку приходит Просветление. Мы достигаем того же, что йоги, но делаем это химическими средствами. Я не открываю ничего нового. Я обращаю внимание на то, что уже известно, и утверждаю многовариантность известного. Я не гений, но я чувствую душу человечества. И наука здесь ни при чем. Она может быть и не быть. Но никогда ничего не должно быть слишком много или слишком долго. Мои противоречия суть фундамент моей веры. Моя вера порождает противоречия. Ничто не опасно для тех, кто уверенно идет к своей гибели. Мы знаем, что имеем право называться началом и этим наши права исчерпываются. После нас придут другие, они заменят нас, наши понятия, но сохранят направление. А затем и само направление начнет меняться. Так изгибается световой луч, проходя мимо больших масс. Наша награда — в нашей обреченности. Не сохранять себя на века, а, дав толчок, уйти, исчезнуть, стереться. Мы создаем эпоху, но никто не сможет объяснить, в какой момент она началась. Вопрос бессмысленный, как поиски начала круга. И для науки ее высшая награда и цель будет в исчезновении всего, что сейчас зовется Наукой. Люди будущего? И мыслить, и чувствовать они станут иначе. Колебания неизбежны. Чаша весов всегда раскачивалась, нагнется она и в этот раз. Наука исчезнет, чтобы на смену ей пришла эпоха наслаждения. Кое-кто уже готов воскликнуть, что эпоха глупых наслаждений. Это запрещенный прием. Нельзя искать разум там, где его искать нельзя. Аналогично требование, чтобы люди симпатизировали друг другу с силой, обратно пропорциональной расстоянию. Тяготение души и тяготение масс — процессы различные. Я поднимаю камень, брошенный из будущего, и обнаруживаю в нем алмазные вкрапления. Я оповещаю об этом мир. Миссия творца и вождя не по мне, я деревенский мальчишка, который неожиданно для себя вытаскивает из реки огромную рыбу. Мне не съесть ее в одиночку, она принадлежит всей деревне. Поэтому я общаюсь с миром, и моя вера суть лишь итог внутренних и внешних противоречий...
Джимми подошел к стюарду, который принес кофе в читальный салон, и взял поднос из его черных тонких рук. Чтобы не перебивать доктора процедурой питья, чашки были расставлены на журнальном столике. Когда проповедник закончил туманные и, как показалось многим, не связанные с вопросами ответы, Джимми угостил слушателей успевшим остыть, но еще благоухающим напитком. Прихлебывая кофе, Питер Ик заметил на себе пристальный, немного печальный, слегка сочувствующий взгляд проповедника. Такой же взгляд, адресованный Альберту и ему, перехватил и Кулановский. Но в отличие от писателя ему не показалось, что проповедник проникся высокой грустью и сочувствием к своим оппонентам. Совсем наоборот. Молодой ученый увидел там неприязнь и ожидание. Злорадство, промелькнувшее во взгляде доктора, заставило его насторожиться. Евгений допил кофе, отставил чашку и принял на себя немой вызов Трири.
Но глаза проповедника внезапно выцвели и остеклились. Он встал и вновь заговорил.
— Сила пули исчезает в апогее. Ищите черты вырождения нации сегодня, завтра это будет поздно. Наше равновесие неустойчиво. Оно продлится, пока ученые не создадут преимущество у одной из сторон. Всемирная атомная бойня начнется с гениальной мысли. Достаточно такой мысли возникнуть, как механизмы науки и промышленности доведут ее до логической натурализации. Результаты будут отданы Государству, Организации, всему тому, что подавляет отдельного человека. Дальнейший путь математически ясен. Он ведет к общему мировому пожару, к самоуничтожению человека. Я не загоняю своих слушателей в логический тупик. Я не предлагаю воевать против воины. Убивать ради жизни. Бросать бомбы навстречу снарядам. Я предлагаю наслаждаться. Это третий путь. Он лучше любой борьбы за мир. За мир не следует воевать, его нужно сделать нормой существования. Наслаждение — самое мирное занятие. Эйфория. Экстаз. Радость. Счастье...
Кулановский подумал, что стиль проповеди доктора сильно изменился. Он стал энергичнее, суше. Короткие фразы вспарывали воздух, словно пулеметные очереди. Время от времени доктор посматривал на Кулановского и Альберта, и тогда Евгений отчетливо ощущал укол заинтересованности. Нехорошее, напряженное ожидание проглядывало сквозь пыльные зрачки адепта наслаждения.
«Чего он ждет?» — подумал Женя. И сразу же вспомнил про Лоис. Она ведь тоже ждет! Они договорились встретиться на прогулочной палубе.
Евгений прошептал что-то на ухо Альберту и потихоньку выбрался из холла. В дверях он снова поймал взгляд проповедника. Тот смотрел на него так же напряженно, словно ожидая, даже требуя чего-то, что он, Женя, не выполнил. К требованию примешивалось некоторое удивление и разочарование. Кулановский издевательски подмигнул доктору и тихонько выскользнул из салона.
Его уход послужил сигналом. Слушатели стали разбегаться, как тараканы в лучах яркого света.
Доктор остался наедине с учеником. Трири сидел, устало свесив руки вдоль тела.
— Джимми, — слабым голосом произнес он, — вы сделали то, о чем я просил?
Оссолоп не отвечал, он рылся в саквояже доктора, запихивая туда бумаги и рекламные проспекты химических компаний. Этими материалами в изобилии оснащалась каждая лекция доктора Трири, поскольку фирмы щедро оплачивали столь оригинальную рекламу.
— Джимми!
— Да, доктор, да! — Оссолоп обернулся, он был возбужден, не пьян, а просто страшно, дико зол. — Я сделал все, как вы сказали, и результат вы видели! Ничего, ровным счетом ничего!
— Может, время... — задумчиво промолвил доктор.
— Какое там время?! Действие наркотика «бонц» мгновенно, вы это знаете. Нас надули, док, подло надули!
— Больше, Джимми, больше. Нас ограбили, нагло ограбили средь бела дня! Я истратил почти все свое состояние, Джимми, почти все деньги. Что делать, малыш, что делать?
— Как что делать?! — заревел Джимми, подскочив. — Я с него голову сниму!
— Снимайте, Джимми, делайте что угодно. Я устал. Мне бы чашечку крепкого кофе. Настоящего крепкого кофе,
40
Родившийся вопль в груди ученика доктора Трири ударился о стеклянные двери и проник в соседнюю комнату, заставленную стеллажами с книгами. Он не миновал вооруженных микроусилителями ушей Сэма Смита, склонившегося над зашифрованным документом с грифом «Совершенно секретно». Рука этого мужественного человека, сжимавшая на сей раз авторучку, застыла, точно скованная космическим холодом.
«Настоящим доводим до сведения, что существует аналог полукустарника бонц, — сообщала шифровка, — который представляет собой чрезвычайно редкое растение, высота его колеблется от тридцати до ста пятидесяти сантиметров. Узкие стреловидные листья аналога обладают приятным бальзамическим запахом. Для того чтобы определить его специфический аромат, достаточно растереть в руках высушенные веточки, сорванные в сухую погоду. Стебли прямые, разветвленные, голые, деревянистые внизу, эластичные и упругие на концах. К старости растение приобретает буроватый, темный цвет. Его острые листья имеют голубой отлив, снизу пушистые, сверху приглаженные, и нижние, и верхние одноперистые, трехраздельные, с узенькими долями. Цветы мелкие, с лепестками, внутри белыми, снаружи розоватыми. Ягоды светло-кофейного цвета, темнеют при хранении. Плоды аналога практического значения не имеют из-за низкого содержания целевых алкалоидов. Растет аналог одинокими экземплярами па склонах гор, в оврагах, на берегах ручьев и рек, любит глинистую и глинисто-каменистую почву.
