Призрачный сфинкс - Корепанов Алексей Яковлевич (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
– Да, но, по-моему, вовсе не лишенное оснований. Это же гигантское сооружение, тут может быть столько всего… А что если есть и какая-то не менее гигантская подземная часть, с хранилищами воды и продовольствия – кто-то ведь им, сидонийцам, угрожал, была какая-то угроза извне! Как пить дать, на Марсе было несколько государств – почему он в этом должен отличаться от Земли? – и не всегда они ладили друг с другом, это же ясно! А здешний воздух? Уж не связана ли и эта странность с какими-то до сих пор работающими установками?
– В фантазии тебе не откажешь, Уолтер, – сказал Ральф Торенссен, – но сейчас все-таки неплохо бы побеспокоиться о нервах Мики.
– Тьфу ты, дьявол! – спохватился Грэхем. – Я все-таки абсолютно дерьмовый руководитель. Элис, иди, свяжись с Мики, а мы попробуем отыскать хоть что-нибудь… Может быть, какой-то ход…
Элис, не успев сделать и двух шагов, вдруг крикнула:
– Смотрите! Что это?
Свет трех мощных фонарей слился в единый поток, устремленный к воротам, – но там уже не было никаких ворот… И медленно надвигалось на астронавтов, поглощая весь свет, что-то черное… абсолютно черная стена…
– Боже мой! – прохрипел Уолтер Грэхем, вновь хватаясь за пистолет.
Лучи фонарей беспорядочно заметались в разные стороны – и везде было одно и то же: черные стены надвигались на них, словно сама темнота все сжимала и сжимала кольцо, стремясь раздавить, стереть в прах трех чужаков, посягнувших на ее извечный покой.
– Это ловушка! – воскликнул Торенссен и бросился на подступившую почти вплотную черноту, пытаясь протаранить ее своим телом.
Уолтер Грэхем открыл стрельбу, отчаянно закричала Элис – и свет фонарей мгновенно исчез, словно набросили на них черное покрывало. Кольцо сжалось до предела – и мрак поглотил чужаков, и растворил их в себе…
В этот момент Майкл Савински, уже успевший связаться с «Арго» и получить от командира Маккойнта строжайший приказ ни в коем случае не покидать лагерь, услышал громкий резкий протяжный звук, похожий на вой, раздавшийся с той стороны, где возвышался Марсианский Сфинкс. Вместе с этим душераздирающим воем из каменной громады вырвался фиолетовый луч – и устремился в вечереющее небо. И в этом луче эксперт отчетливо увидел три огромных – если учитывать расстояние от места раскопок до Лица – черных силуэта, вознесшихся в запредельную высь…
…Давно смолк ужасающий злобный вой, и исчез фиолетовый луч – а Майкл Савински все сидел на песке, привалившись спиной к посадочной опоре модуля, и невидяще смотрел на безмолвную чужую чуждую равнину, где сгущались, собираясь в стаи, какие-то тени.
О тех силуэтах он решил никогда ничего никому не говорить… разве что Господу Богу – по ту сторону земной жизни человеческой…
…О Лучезарный! Ну почему, почему именно я стал избранником твоим, почему именно мои глаза ты открыл, чтобы мог я видеть то, что неведомо никому, кроме тебя? Есть ведь другие, более достойные дара твоего…. нет!.. не дара – тяжкого бремени, которое возложил ты на слабые плечи мои…
О Лучезарный, прости мне дерзкие слова мои, отврати гнев свой от недостойного раба твоего! Смиряюсь, о Лучезарный, покоряюсь воле твоей, ибо кто есть я? Пылинка жалкая, ветром гонимая, песчинка малая на речном берегу, листок увядший в бурном потоке, и не мне, ничтожному, судить о деяниях твоих, о Лучезарный, не мне, чья жизнь – одно мгновение пред ликом твоим, пытаться проникнуть в помыслы твои, разгадать намерения твои…
Смиряюсь, и принимаю этот дар твой, о Лучезарный, смиряюсь, и принимаю тяжкое бремя умения видеть то, что скрыто ото всех других до поры, что откроется другим лишь в урочный час. Может быть, ты, о Лучезарный, возжелал испытать стойкость мою, проверить крепость веры моей, силу и терпение мои? Не дано простому смертному ведать замыслы твои, о Лучезарный… Но достоин ли я дара твоего?
Одно знаю: я избран тобою, о Лучезарный, и ступил на этот скорбный путь, и идти мне по нему до конца. Я избранник твой, о Лучезарный мой повелитель…
Отвернулись от меня сообщинники мои, и одиноким я стал среди них, но не дрогнула от этого одиночества вера моя, но укрепилась еще более… Одиночество – удел каждого под этими небесами, и каждый одинок в любой толпе, среди радости, и среди печали… Одинокими мы приходим в этот мир, и одинокими покидаем его, и тает пелена иллюзий, из которых соткана была вся наша жизнь… Я до самого дна познал эту тяжкую истину…
О Лучезарный, как все-таки ничтожен я, служитель твой! Не смог я сразу распознать, прочувствовать, осознать необычный дар твой, отгородивший меня незримой, но непреодолимой стеной от сообщинников моих. Глаза мои уже видели то, что скрыто от других до урочного часа, а жалкий разум мой еще не мог понять открывшееся глазам. Утром видел я Лото-Олу, окруженного бледным пламенем, и словно исходило пламя из головы его; и из рук и ног его, извиваясь, струились змеи огненные, подобные большим лепесткам коварного ночного цветка чари. И стоял могучий Лото-Ола у жилища своего, крепкой рукой сжимая копье, и от губ его змеился бледный огонь, но никто не замечал этого огня, кроме меня, избранника твоего, о Лучезарный! И прислонилась к его плечу стройная Куму-Ру, и не чувствовала огня, и надела на шею ему ожерелье из красных камней. И ушел Лото-Ола, и другие с ним, за добычей, ибо кончились с твоим восходом, о Лучезарный, священные праздники Кадам, и надлежало, согласно канону, изловить быстрого ургуна для заклания.
И видел я это, когда шел к Священному Огню – и задрожали ноги мои, и заполз ужас в душу мою, и гадал я, что значит это странное видение, явившееся мне. И вступил я в храм твой, о Лучезарный, и вознес молитвы тебе, чтобы направил ты разум мой на истинный путь и дал мне понять, что значит странное видение.
И не вернулся с добычей Лото-Ола, а принесли бездыханным тело его сильное, завернутое в листья папаринуса. Упорхнула душа его птицей Зен в темные воды Мертвой Реки, потому что смертелен был укус ползучей хинтаа, затаившейся на пути охотников.
Рыдала стройная Куму-Ру, рвала в отчаянии черные волосы свои, и рыдали подруги ее, над недвижным телом Лото-Олы склонившись. И рыдала юная Рее-Ену, и охватило ее пламя струящееся, пламя бледное, видимое только моим глазам… Трижды прятал ты свой лик, о Лучезарный, и трижды вновь освещал поднебесный мир – и не встала юная Рее-Ену из постели своей, не вышла из жилища своего. И больше не слышал никто веселого смеха ее. Вздулась шея ее нежная, посинела шея ее от смертельного яда страшного многоногого мохнатого хо – и пробудился наконец ото сна разум мой, о Лучезарный! Понял я, ничтожный, какой печальный дар послал ты мне, и смирился с судьбой своей, и принял участь свою, ибо невозможно и бессмысленно противиться выбору твоему, о Лучезарный…
И печальны и скорбны стали дни мои, ибо нет ничего горше, чем видеть то, что скрыто от других! Чередой тянулись дни и ночи, и облетала листва, и падал снег, и вновь разливались реки, подчиняясь переменам звездных узоров в небесах, – и неизбежно приходил день, когда видел я бледное пламя над кем-нибудь из сообщинников моих. По утрам говорил я об этом с порога храма твоего, о Лучезарный, и улетала вслед за тем еще одна душа птицей Зен в темные воды Мертвой Реки…
Бесконечно одиноким сделался я, о Лучезарный, среди сообщинников моих, и закрывали они лица свои и отворачивались, лишь завидев меня, и уходили поспешно, чтобы не слышать меня, и несли мне плоды, и мясо, и рыбу, и сок дерева банлу в храм твой, о Лучезарный, и умоляли меня не выходить больше из храма твоего и не печалить их мрачными предсказаниями, что обязательно сбываются в роковой час…
Уединился я в подземелье под жертвенной чашей, но не было мне покоя. Видел я во мраке образы сообщинников моих, проплывающие медленной чередой, и лилось бледное пламя от дряхлой Тава-Гаа, и узнавал я потом, выйдя на свет, что уже предано огню тело ее, и прах развеян над Полем Ушедших; и лилось бледное пламя от Долу-Уна – и никто больше не видел знахаря, поутру ушедшего в заречную чащу за травами…
