Черный ангел (Фантастика Серебряного века. Том IV) - Зарин Андрей Ефимович (электронные книги бесплатно TXT) 📗
— Да, — сказал он, — тогда дело плохо; но я заверну их со всевозможной тщательностью, а потом засуну в угол, под нашу рухлядь; авось, Бог помилует.
И он улыбнулся детской, ясной улыбкой.
В эту минуту раздался характерный треск рвущейся шрапнели.
— Вот, словно вас дожидались! Кажется, начинается! — сказал я, вставая, и торопливо вышел из своей ямы.
Действительно, начиналось. В отдалении показался неприятель, и его густые колонны двигались прямо на наши окопы. В то же время вдали гремели пушки, и над нами стала рваться шрапнель, а следом посыпались и снаряды. Неприятель приближался. Мы допустили его на 300 шагов, когда раздалась команда, и линия наших окопов сверкнула огнями.
— Стрельба пачками! — скомандовал я.
Залп следовал за залпом; пулеметы затрещали, обливая ряды немцев свинцовыми пулями, словно из лейки.
Град не выбивает так поля, как наш огонь.
Ряды немцев падали, как скошенные. Их колонны дрогнули и отступили. Потом второй раз они сделали попытку подойти к нам и снова были отбиты нашим огнем. Они отошла к своим окопам и залегли в какой-нибудь тысяче шагов от нас. Начался артиллерийский бой. На нас тучей понеслись шрапнель и снаряды, и среди них загудели, завыли их знаменитые чемоданы [2], несущие ураган смерти.
Нам приходилось тяжело. Из какого-то невидимого места нас обстреливали особенно сильно.
Наши батареи не могли их нащупать. Необходимо было высмотреть эту проклятую батарею, чтобы сшибить ее, — иначе хоть оставляй позицию; и у меня вдруг мелькнула мысль испытать средство Тригонова. Я пошел к своему капитану и сказал:
— Позвольте мне, Егор Степанович, на разведку. Я найду эту батарею.
Капитан замотал головой.
— Вы? Да что вы! Для чего… Это надо послать солдата.
— Нет, пойду я, и со мной Тригонов.
— Тригонов? — добродушный капитан даже всплеснул руками. — Милый мои, да вы обезумели! Куда же он к черту годится для такого дела? Посреди дороги остановится, уткнет палец в лоб и задумается. Какой! Придет в немецкий окоп и там сядет. Разве он годится на какую-нибудь разведку?
— Будьте покойны, он пойдет за мной, и это будет его боевое крещение; мы с ним, может быть, — и я засмеялся, — заставим замолчать батарею.
— Ну, ну, — сказал капитан, качая головой. — Вы, кажется, от этого самого химика и сами немножко того, — и он повертел пальцем около лба.
— Так я иду, — сказал я.
— Благослови вас Бог! — ответил капитан. — Только осторожненько, голубчик, и скорее.
— Слушаю…
Я быстро вернулся к своему взводу, нашел Тригонова и сказал:
— Есть случай произвести ваш опыт.
— Какой? — спросил он быстро.
— А вот какой… — и я рассказал ему про взятое на себя поручение.
Лицо Тригонова просияло.
— Отлично! Значит, я с вами?
— Да! И пойдем сейчас, берите бутылки.
— Одну вы, другую я…
— Хорошо.
Тригонов тотчас побежал в землянку, а я осторожно высунулся, взял бинокль и постарался определить направление, откуда летели на нас градом губительные снаряды. Тригонов вернулся с двумя бутылками.
— Если мы их разобьем по дороге, то для нас они безвредны; мы успеем уйти, — сказал он.
— Лучше разобьем их на той батарее, — сказал я, смеясь. — Ну, с Богом!
Я передал команду унтер-офицеру, и мы с Тригоновым осторожно вылезли из окопов. Нас было отчетливо видно на снежной поляне, но мы быстро пробежали открытое пространство и скрылись за деревьями, в небольшой роще. Я решил идти этой рощей в обход немецкой позиции, дождаться сумерек и вечером прокрасться в том направлении, в котором, мне казалось, находится губительная для нас батарея. Мы двинулись.
Путь был тяжелый, кругом лежал огромными сугробами наваленный снег, и мы шли, погружаясь в него иногда по пояс. Над нами безвредно пролетали снаряды с немецких и наших батарей, и иногда жужжала совсем близко пуля, сшибая ветви у деревьев и сбрасывая с них хлопья снега. Мы медленно и неуклонно продвигались вперед, не отдыхая ни на мгновение. Ружейная стрельба и резкий треск немецкого пулемета помогали нам определять положение немецких окопов, а гулкие раскаты пушечных выстрелов вели нас к проклятой батарее. Каждую минуту мы опасались, что нам встретится немецкий дозор, и я все время держал руку у кобуры. Тригонов шел с полной беспечностью и время от времени говорил:
— Только бы нам пробраться на их батарею! Вот там-то вы и увидите действие термогена. Воображаю, какой будет эффект!
И он вдруг провалился в снег до самых плеч. Я помог ему выбраться и сказал:
— Эффект эффектом, а вы лучше идите за мной; я буду прокладывать дорогу.
Мы продолжали путь. Зимний день короток; вышли мы после полудня, и до сумерек оставалось несколько часов, но они мне казались вечностью.
— Здесь окопы, — вдруг сказал Тригонов, и, действительно, совершенно ясно по одной линии с нами раздавались выстрелы немецких винтовок и резкий треск их пулеметов. Привычное ухо сразу отличает частую дробь нашего пулемета от резких раскатов немецких.
Я жалел, что не взял с собой бинокля, но и так, в просвете деревьев, я увидал клубы дыма, которые поднимались, словно пар, над поверхностью снежной равнины.
— Держаться надо подальше, — сказал Тригонов, — того гляди, что провалишься к ним в окоп.
— Ну, им тут окапываться не для чего.
Наконец, надвинулись сумерки. Сперва серые, они скоро сгустились, и ружейная пальба смолкла, только продолжали грохотать пушки.
В то же время мы выбрались из снежных сугробов, отряхнули покрывавший нас снег и почувствовали под собой твердую дорогу.
— Теперь надо быть особенно осторожным, — вполголоса проговорил я. — Они совсем близко.
И вдруг, словно в подтверждение моих слов, почти под нашими ногами друг за другом громыхнули три выстрела. Я вздрогнул и отшатнулся. Тригонов тихо засмеялся.
— Они здесь, за пригорком, — сказал он шепотом. — Ляжем и поползем.
Мы опустились на снег. Тригонов прижал к себе бутылку и, словно плывя на одном боку, пополз, опираясь на правую руку. Я сунул свою бутылку за пазуху и пополз на руках.
Снова грянули пушки почти под нами. Мы удвоили осторожность. Как знать, может быть, здесь обрыв, и мы рискуем скатиться по снегу к немцам в гости.
— Дерево! — сказал Тригонов.
В темноте я увидел черный силуэт развесистого дерева, на сучьях которого искрился снег, словно на убранной рождественской елке потухающие огоньки. Мы подползли к нему и встали на ноги.
— Бум, бум, бум! — снова раздался грохот пушек. Я выглянул из за дерева и, совсем близко, внизу под ногами, увидел неприятельскую батарею. Стволы пушек были подняты кверху, солдаты суетились около орудий и продолжали посылать в наши окопы гибельные снаряды. Я стал высматривать расположение. В лощине, прикрытые гребнем холма и кустарником, стояло шесть орудий; позади них, шагах в тридцати, прямым рядом стояли зарядные ящики и подле них запряженные кони, а в середине горели костры.
— Отсюда не докинуть, — с сожалением сказал Тригонов.
Я быстро сообразил. Нет никого остерегающего батарею; все заняты работой, и мы могли обойти батарею со стороны, где стояли зарядные ящики, и оттуда бросить бутылки.
— А как их разбить?
— Просто бросим в ящик!
— Они разобьются со звоном, и нас тотчас схватят, — сказал я.
— Нет; что значит среди этого грохота стук разбитой бутылки? Даже не услышат.
— Пожалуй, — согласился я. — Тогда ползем.
Мы проползли по краю оврага, потом опустили ноги и неслышно по снегу скатились вниз, в узкую ложбину. Теперь совсем рядом с нами стояли лошади, а дальше ящики. Мы прошли несколько саженей.
— Здесь кидать, — сказал Тригонов и поднял свою бутылку.
— Только смотрите, — сказал я, — чтобы она разбилась.
— Я-то уж знаю! — проговорил он и взмахнул рукой.
Бутылка полетела, ударилась о колесо и разбилась с легким звоном. Действительно, в сравнении с грохотом выстрелов этот шум был слишком ничтожен. Я в свою очередь размахнулся бутылкой и кинул ее в другой ящик. Она также ударилась и разбилась.
