Черный ангел (Фантастика Серебряного века. Том IV) - Зарин Андрей Ефимович (электронные книги бесплатно TXT) 📗
— Контрабандой…
— Это как знаете, но необходимо.
Я чувствовал, что ему, действительно, нужно для чего- то побывать в Варшаве; нашему полку был дан отдых, и я решил на свой страх отпустить Тригонова.
— Поезжайте, — сказал я. — Только, пожалуйста, не больше двух дней. Я, главное, боюсь, что мы отсюда уйдем, а вы по своей рассеянности нас не найдете.
Тригонов засмеялся.
— Ну, это про мою рассеянность легенды ходят, а когда мне нужно, я не забуду того, что должно сделать: и дорогу найду, и вас разыщу, хоть на дне моря.
— Тогда поезжайте. Только во всяком случае поторопитесь.
— Я сегодня же и поеду, — сказал он просто, вставая с лавки. — Спасибо вам.
— Не стоит, — ответил я, пожимая его тонкую руку. — Не лучше ли вам отдохнуть и ехать на рассвете?
— Нет!
— Как знаете! — и я написал ему ордер с поручением.
Он торопливо надел полушубок, поверх его солдатскую шинель, опоясался шашкой, нахлобучил папаху, которая сразу обратила его в маленькое чучело, и протянул мне руку.
— До свидания!
— Всего хорошего, — сказал я. — Кстати, Павел Дмитриевич, если не забудете, привезите мне 500 папирос.
— 500 папирос, — повторил он. — Постараюсь не забыть.
Он засмеялся детским смехом и вышел.
Вскоре я услыхал фырканье коня и затем топот копыт у окошка. Тригонов уехал. Я остался один в тесной горенке и невольно улыбнулся, подумав об этом человеке.
Сидел он в своей лаборатории, занимался своей алхимией, и вдруг судьба вырвала его от реторт и колб и бросила на войну…
Прошло три дня, а Тригонов не вернулся. Мы получили назначение выступить, сделали переход в тридцать верст и заняли приготовленные окопы. Видимо, немцы приготовились снова к наступлению, и мы готовились их встретить. А Тригонова все нет. Хорошо, что я догадался оставить записку о месте нашего назначения.
Только на пятый день объявился мой прапорщик. Был уже вечер, в окопах было смертельно холодно; Анисим разжег железку, я сунул ноги в мешок, завернулся в одеяло и дремал на жесткой постели, устроенной из двух ящиков, когда вдруг услышал голос:
— Вот и я!
Я тотчас же сел и увидел его. Маленькая фигура была вся занесена снегом. Очки запотели, и он походил на слепую сову. Войдя, он прежде всего осторожно поставил на землю какой-то сверток, завернутый в одеяло, потом снял папаху, шинель, протер очки, и я сразу увидел его рассеянное добродушное лицо с виноватой улыбкой на губах.
— Папиросы-то я позабыл, — сказал он.
Я махнул только рукой.
— То есть, не позабыл, собственно; а мне везти их было очень неудобно. Со мной была вот эта поклажа.
И он указал на сверток.
— Это что же?
— Победа! — ответил он.
— Отчего вы опоздали? — сказал я строго, желая показать, что его шутка неуместна. Он виновато улыбнулся.
— А я не заметил времени. Как сел за работу, так и не мог очнуться. Я ведь и не спал, то есть спал так, по несколько часов на стуле.
— Что же вы делали? — спросил я.
— Ой, большое дело! — ответил он.
Тем временем Анисим с деловым видом принес чайник, наполненный снегом, и поставил на нашу железку.
— Вы бы переобулись, ваше благородие, — сказал он Тригонову и тотчас нагнулся и стал стаскивать с него сапоги, потом достал валенки и с заботливостью переобул Тригонова. Тот благодарно кивнул Анисиму.
Я смотрел на него, и мне казалось, что на лице его отражается какое-то особенное, новое выражение; как будто спокойствие, какое-то горделивое сознание полного удовлетворения. Раньше он был погружен в задумчивость, а теперь, напротив, его глаза смотрели светло и, пожалуй, весело. Вода закипела; я встал, заварил чай, и мы выпили по два стакана. Потом я сказал:
— Мы ждем немцев, но их до сих пор нет, и пока что недурно хорошо выспаться.
Анисим уже приготовил подобие ложа для Тригонова, достал его мешок и широкое одеяло, толстое, как попона. Тригонов закутался и лег.
В нашей душной яме стало тепло. Я уже совсем засыпал, когда Тригонов вдруг окликнул меня и взволнованно заговорил.
— Я не могу сегодня молчать. Вы знаете, я сделал замечательное открытие… по военной части. Вы знаете… — голос его выдавал волнение; лица его в темноте я не видел. — Если мы его применим теперь на войне, то немцы не выдержат, и мы их победим только этой штукой…
— Которую вы привезли с собой? — сказал я.
— Вот, вот!
В моем вопросе была легкая насмешка, но Тригонов не разобрал ее, и мне стало совестно. Я знал, что его имя уже известно науке и что он очень мало походит на шарлатана.
— В чем же ваше изобретение? — спросил я.
— Видите ли, — оживленно говорил взволнованный Тригонов. — Я добыл особое вещество в жидком виде, как вода… после я, вероятно, сумею его сгустить, но теперь нет времени. Так вот. Если эту жидкость оставить на воздухе, то она начнет быстро улетучиваться. Заметьте! — воскликнул он, — несмотря на холод, при 15° мороза, при 20!..
— Ядовитые газы? — спросил я.
— Нет, не то; совсем другое. Видите ли, по мере того, как она улетучивается, она обладает свойством развивать тепло, неимоверное тепло. Могу сказать уверенно, что на окружности 12 саженей во все стороны будет развиваться жар, а не тепло, который дойдет до 500°. Да, до пятисот! Ни одно живое существо не будет в состоянии удержаться. Станет взрываться порох, и если я, например, волью эту жидкость в окопы, то раньше, чем разовьется температура до высшей точки, люди не выдержат и бросятся бежать во все стороны. Я его назвал термогеном.
Я даже приподнялся на своем месте.
— Это не фантазия?
— Нет! Я давно об этом думал, а здесь мысли мои прояснились. Я, так сказать, эмпирически открыл это вещество, а потом — вот теперь — приехал в Варшаву; у меня там есть знакомый доктор Пяц, он известный химик. Я попросил у него позволения поработать в его лаборатории и добыл это вещество. Опыт я произвел у него на огороде; понятно, в лаборатории нельзя было. И полный успех! Полный…
Он замолчал, а я был поражен. Действительно, это изобретение было удивительно. Быстрая победа на нашей стороне, если мы применим это средство; но тут же у меня мелькнуло сомнение.
— А как пересылать эту жидкость врагу? — спросил я.
В темноте послышался вздох.
— Вот в этом-то сейчас и задача! Если бы я был артиллеристом… Мне, видите ли, кажется, что ее можно будет разливать в снаряды. Снаряд разорвется, и содержимое расплещется вокруг по земле…
— А если во время наполнения снарядов она прольется?
— Вот, вот! — он вздохнул. — Да и когда наливать будут, все-таки она будет улетучиваться. В такой атмосфере нельзя будет работать.
Я вздохнул тоже.
— Следовательно, ваше изобретение неприменимо.
— Я не знаю! Я с собой привез две бутылки и хочу сделать опыт. Изготовлять ее легко, сколько угодно, а эти бутылки я хочу пожертвовать.
— А где можно произвести ваш опыт?
— Пробраться к немцам, — сказал он просто.
— Ну, дорогой мой, это почти неосуществимо.
— Но я проберусь к их окопам и кину свои бутылки, они разобьются, и я увижу, что из этого выйдет. А потом уже можно подумать, как посылать. Ведь затем у нас и голова.
И он засмеялся. Потом снова оживился и долго говорил о том, как пришел к этой мысли, какими путями теоретически дошел до решения своей задачи, но в его речи было столько специальных терминов, что я совершенно не смог ее усвоить и под его речи крепко заснул.
На другое утро, когда мы сидели за чаем, я кивнул головой на сверток и спросил:
— Это?
— Вот-вот! — он подбежал и осторожно стал разворачивать сверток.
Две бутылки из-под кваса были тщательно завернуты в солому, войлок и одеяло. Он вынул их и торжественно показал.
— Вот! А их действие я испытаю во что бы то ни стало.
Глаза его блеснули. Я немного встревожился.
— Дорогой мой, эта штука очень опасна в наших окопах. Вообразите, что они разобьются…
