Помутнение - Дик Филип Киндред (электронная книга .TXT) 📗
Наконец волк спрыгнул на какую-то паршивую коричневую тварь, и тогда они все разом его пристрелили.
— Ну, — расстроилась Тельма, — это грустная история. — Но шкуру сохранили, — продолжал Брюс. — Черно-белого волка освежевали и выставили его прекрасную шкуру на всеобщее обозрение, чтобы все могли подивиться, какой он был большой и сильный. И последующие поколения много говорили о нем, слагали легенды о его величии и отваге и оплакивали его кончину.
— Зачем же тогда стрелять? — У них не было другого выхода. — Ты знаешь веселые истории? — Нет, — ответил Брюс. — Это единственная история, которую я знаю. Он замолчал, вспоминая, как волк радовался своим изящным прыжкам, какое удовольствие испытывал от своего мощного тела. И теперь этого тела нет, с ним покончили.
Ради каких-то жалких тварей, все равно предназначенных на съедение. Ради неизящных, которые никогда не прыгали, никогда не гордились своей статью. Но, с другой стороны, они остались жить, а черно-белый волк не жаловался. Он ничего не сказал, даже когда в него стреляли; его зубы были на горле у добычи. Он погиб впустую. Но иначе не мог. Это был его образ жизни. Единственный, который он знал. И его убили.
— Я — волк! — закричала Тельма, неуклюже подпрыгивая. — Уф! Уф! Брюс с ужасом впервые заметил, что ребенок — калека. — Ты не волк, — сказал он и ушел. А Тельма продолжала играть, ковыляя и прихрамывая. Подпрыгнула, споткнулась и упала. Он плелся по коридору и искал пылесос. Ему велели тщательно пропылесосить помещение для игр, где проводили время дети.
— По коридору направо. — сказал ему Эрл. Он подошел к закрытой двери и открыл ее. Посреди комнаты старая женщина пыталась жонглировать тремя резиновыми мячиками. Она встряхнула растрепанными серыми волосами и улыбнулась беззубым ртом. Он увидел запавшие глаза; запавшие глаза и разинутый пустой рот.
— Ты так можешь? — прошепелявила она и подбросила все три мячика. Они упали ей на голову, на плечи, запрыгали по полу. Старуха засмеялась, брызгая слюной.
В дверь вошел человек и остановился за спиной у Брюса. — Давно она тренируется? — спросил Брюс. — Порядком. — И к старухе: — Попробуй еще. У тебя уже лучше получается.
Старуха хихикала, снова и снова высоко подбрасывала мячики, втягивала голову в плечи и, скрипя всеми суставами, подбирала их с пола.
Человек рядом с Брюсом презрительно фыркнул. — Тебе надо вымыться. Донна. Ты грязная. Брюс потрясенно сказал: — Это не Донна. Разве это Донна? Он пристально взглянул на старуху и почувствовал смятение: в ее глазах стояли слезы, но она смеялась. Смеялась, когда швырнула в него все три мячика. Он еле уклонился.
— Нет, Донна, нельзя, — сказал человек рядом с Брюсом. — Не кидай в людей. Иди умойся, от тебя несет.
Старуха засеменила прочь, сгорбленная и маленькая. Человек рядом с Брюсом закрыл дверь, и они пошли по коридору. — Донна давно живет? — Давно. Я здесь шесть месяцев, а она уже была. — Тогда это не Донна, — твердо заявил Брюс. — Потому что я приехал неделю назад.
А меня привезла Донна, думал он. Я точно помню. Как она была хороша темноволосая, темноглазая, тихая и собранная, в аккуратном кожаном пиджачке…
На душе у него стало гораздо легче. Но он не понимал, почему.
Глава 15
— Можно, я буду работать с животными? — попросил Брюс. — Нет, — сказал Майк. — Пожалуй, отправим тебя на одну из наших ферм. Я хочу, чтобы ты несколько месяцев ухаживал за растениями. На свежем воздухе, у земли. Приходилось иметь дело с сельским хозяйством?
— Я работал в учреждении. — Теперь ты будешь работать в поле. Если твой разум вернется, то вернется естественным путем. Нельзя заставить себя снова думать. Можно лишь упорно трудиться, например, сажать семена или пахать землю на наших овощных плантациях — так мы их называем — или бороться с вредителями. Мы опрыскиваем насекомых из пульверизатора. Но с этими веществами надо быть крайне осторожным, иначе они принесут больше вреда, чем пользы. Они могут отравить не только урожай, но и человека, который пустит их в дело. Проесть его голову. Как проело твою.
— Хорошо, — сказал Брюс. Тебя опрыскали, думал Майк, и ты стал букашкой. Опрыскай букашку ядом, и та сдохнет; опрыскай человека, обработай его мозги, и он превратится в насекомое, будет вечно трещать и щелкать. По рефлексу. Исполняя последний приказ. Ничто новое не войдет в этот мозг, думал Майк, потому что мозга нет. Как и человека, которого я никогда не знал. Но, может быть, если привести его на нужное место, если наклонить ему голову, он еще сумеет посмотреть вниз и увидеть землю. Сумеет осознать, что это земля. И посадить в нее нечто отличное от себя, нечто живое. Чтобы оно росло.
Майк вел грузовик, а рядом на сиденье подпрыгивало обмякшее тело, оживленное машиной.
Уж не "Новый путь" ли сделал это с ним, думал Майк. Породил вещество, которое превратило его в безмозглую тварь и в конечном итоге вернуло к себе?
Он не знал. Директор-распорядитель сказал, что их цели будут открыты ему, когда он проработает в штате еще два года. Эти цели, сказал директор-распорядитель, не имеют ничего общего с лечением наркомании.
На какие средства существует "Новый путь", было известно одному директору-распорядителю Дональду. Но недостатка в средствах не было никогда. Что ж, думал Майк, производство и распространение препарата С должно приносить огромные деньги. Достаточные, чтоб "Новый путь" рос и процветал. И чтоб оставалось еще на ряд других целей. Смотря для чего предназначен "Новый путь".
Он знал — федеральное правительство знало — то, чего не знала ни общественность, ни даже полиция. Препарат С не синтезировали в лаборатории. Как героин, препарат С был органического происхождения.
Живые, думал Майк, никогда не должны служить целям мертвых. Но мертвые — он взглянул на Брюса, на трясущуюся рядом пустую оболочку — по возможности должны служить целям живых. Таков закон жизни. Мертвые, думал Майк, которые еще могут видеть, даже если ничего не понимают, — они наши глаза. Наша камера.
Глава 16
В кухне под раковиной, среди щеток, ведер и ящиков мыла, он нашел маленькую косточку. Она походила на человеческую, и он подумал: не Джерри ли это Фабин?
Невольно вспомнилось, что давным-давно он делил кров с двумя парнями и у них была шутка о крысе по имени Фред, которая жила у них под раковиной. Они рассказывали гостям, что однажды, когда их совсем приперло, бедного старого Фреда пришлось съесть.
Может быть, это косточка жившей под раковиной крысы, которую они придумали, чтобы было не так тоскливо?
…— Этот парень разыскивал друга. Узнал дом, остановился и спросил, где найти Лео. "Лео умер". А парень отвечает: "Хорошо, я загляну в четверг". И уехал. В четверг, полагаю, вернулся. Ну, как вам?
Потягивая кофе, он слушал разговоры в гостиной. — …В телефонной книге записан всего один номер, на каждой странице, и по этому номеру можешь звонить куда хочешь… Я говорю о совершенно ошизевшем обществе… И у себя в бумажнике ты носишь этот номер, единственный номер, записанный на разных визитных карточках и листочках. И если номер забыл, то не позвонишь никому.
— А справочная? — У нее тот же номер. Он внимательно слушал. Интересное место — звонишь, а тебе говорят: "Вы ошиблись". Снова набираешь тот же самый номер и попадаешь куда надо.
Идешь к врачу — а врач только один, и специализируется на всем, — и тебе прописывают лекарство, одно на все случаи жизни. Относишь рецепт в аптеку, и тебе дают единственное средство, которое у них есть, — аспирин. И тот лечит все болезни.
Закон тоже один, и все нарушают его снова и снова. Полицейский кропотливо помечает, какой параграф, какой пункт, какой раздел — всегда одно и то же. И за любое нарушение — от перехода улицы в неположенном месте до государственной измены — одно наказание: смертная казнь. Общественность требует отменить смертную казнь, но это невозможно, потому что тогда, скажем, за неправильный переход вовсе не будет наказания. И так, нарушая закон, они постепенно все вымерли.
