Падение к подножью пирамид - Домбровский Анатолий Иванович (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Наверное, он так и просидел бы до темноты, когда не одна забота: надо было сказать Александрине, что ее переезд в райцентр отменяется и переносится на другой срок, на какой, Петр Петрович не знал.
Александрина встретила его неожиданно холодно. Не пригласила сесть, вытолкала в соседнюю комнату Павлушу, стала перед Петром Петровичем, скрестив руки на груди, и поглядела, нахмурившись, в глаза.
"Плохая новость, - сказал Петр Петрович. - Тетя Соня, как сообщил мне Яковлев..."
"Он и мне это сообщил, - не дала договорить Александрина. - К тому же я решила, что останусь здесь".
"Но чем же вы будете жить?" - спросил Лукашевский.
"Как-нибудь, - ответила Александрина. - К вам за помощью не приду". - С этими словами Александрина отвернулась и стала смотреть в окно.
Петр Петрович никак не мог объяснить себе столь резкую перемену в настроении Александрины.
"Что-то случилось, Александрина?" - спросил он.
"Ничего не случилось, - ответила она. - Просто я сделала одно печальное открытие: здесь каждый думает только о себе, до других никому нет дела, чужая беда никого не трогает".
"Вы так думаете?"
"Я в этом убедилась. Словом, спасибо вам за прошлые заботы, а о новых, я вас не прошу. Прощайте, Петр Петрович".
"Прощайте?! Но до моего отплытия еще добрая неделя".
"Может быть. Но завтра утром я отправлюсь на поиски Полудина".
"С Павлушей?"
"Да, с Павлушей!" - с вызовом ответила Александрина.
"Пешком? Куда?"
"Уходите! - потребовала Александрина. - Прошу вас, уходите!"
Лукашевскому показалось, что Александрина вот-вот заплачет. Он шагнул к ней и взял за руку. Александрина вырвала руку и ударила его по лицу. И пока опешивший Петр Петрович, задохнувшись, стоял, ничего не видя и не слыша, Александрина бросилась в другую комнату и захлопнула за собою дверь.
"Получил, старик?" - заржал за спиной у Лукашевского Рудольф. - Ладно, ладно, не ты один получил, - отступил за порог Рудольф видя, с каким грозным намерением двинулся на него Лукашевский. - Другие тоже получили по мордам, которые моложе и решительнее вас..."
"Паршивый щенок!" - выдохнул, проходя мимо Рудольфа, Лукашевский.
Рудольф сильно толкнул его плечом, но Лукашевский устоял, удержавшись за дверную ручку, мгновенно развернулся и послал ему в подбородок такой апперкот, что Рудольф рухнул, как подкошенный. Лукашевский хотел уйти, но, заметив, что Рудольф не приходит в себя, нагнулся над ним и получил удар ногою в живот. Падая, он сбил с табуретки ведро с водой, и лишь это обстоятельство спасло его от второго удара - Рудольф, вскочив, поскользнулся на мокром полу и, проехав по нему, как по льду, на животе, уткнулся головой в колено Лукашевскому.
Лукашевский тут же воспользовался этим и заключил Рудольфа в глухой замок. Рыча и кряхтя, они с минуту катались по мокрому полу. Наконец Рудольф, поняв, что ему не вырваться, сказал перестав сопротивляться:
"Ладно, твоя взяла, старик. Отпусти".
На шум вышла Александрина и включила в коридоре свет. Лукашевский и Рудольф поднялись с пола растрепанные и мокрые.
"И вы озверели, - сказала Александрина. - Все озверели".
Часов до трех ночи Лукашевский не спал, но встал рано, чуть свет. Вывел из гаража машину, и принялся возиться возле нее, без надобности, лишь для того, чтобы быть во дворе и не прозевать момент, когда Александрина выйдет из дому с Павлушей, чтобы отправиться, как она заявила вчера, на поиски Полудина.
Теперь он уже не знал, точно ли скажет ей то, что решил ночью. А решил он сказать ей, что готов взять ее с собой в плавание. Ее и Павлушу. Разумеется, это была безумная идея: взять с собой в кругосветное плавание чужую жену и чужого сына. Безумная с точки зрения блюстителей тех формальностей, которые неизбежно встали бы перед Лукашевским, если б он вознамерился осуществить эту идею. И все же принял такое решение. Положился на случай, на то, какой предстанет перед ним Александрина, качнется ли ее душа навстречу ему или окатит его холодом, прочтет ли он в ее глазах радость или тоску... А если любовь, то уйдет с нею сегодня же, минуя все погранзаставы!
Спустился с башни Рудольф и подошел к нему, покашливая.
"Простудился, что ли?" - спросил Петр Петрович, вкладывая в интонацию свое недружелюбие.
Другой человек, услышав, что к нему так обращаются, сразу же ушел бы, но Рудольф - деревянное ухо и суконное сердце - и не подумал уйти.
"Так вы мне горло вчера чуть не раздавили, - сказал он. - Совершенно железный захват. Я не ожидал. Такая ловкость и сила в шестьдесят лет?!"
"Много говоришь, - остановил его Петр Петрович. - Отвлекаешь от дела".
"Так ведь никакого дела у вас нет, - усмехнулся Рудольф. - Вытирать чистый мотор - разве это дело? Вы просто ждете, когда выйдет Александрина, - вот ваше настоящее дело, - сказал он вдруг. - Только и это напрасно. - Рудольф зевнул и перекрестил рот. - Потому что она не выйдет".
"Это почему же?" - насторожился Лукашевский, успев подумать Бог знает что.
"Потому что она спит, - весело ответил Рудольф. - Спокойно спит. После брачной ночи".
"Не понял!" - Лукашевский захлопнул капот и сунул руки в карманы плаща, наткнувшись правой рукой на холодную сталь пистолета.
"А что тут понимать? - крутнулся на одной ноге Рудольф. - Я и Александрина стали мужем и женой. Обычное дело. Впрочем, можете поздравить".
Лукашевский долго молчал, потом оперся спиной о машину и спросил: "А если вернется Полудин? Ты убьешь его или он тебя?"
"Он не вернется, - ответил Рудольф. - Даже если захочет".
"Ну, ну, - сказал Петр Петрович, чувствуя, как замирает в нем жизнь, как холодеет и останавливается сердце. - Ну, ну..." - он оттолкнулся от машины и, пройдя, словно во сне, несколько шагов, ухватился за холодные поручни железной лестницы.
"Тебе помочь, старикашка? - засмеялся гундосо Рудольф. - Как я тебя, а? Это почище, чем удар в зубы".
Его следовало бы убить. И Петр Петрович готов был сделать это - стоило лишь опустить правую руку в карман, взвести курок пистолета и выстрелить. Он, пожалуй, даже не промахнулся бы.
Не оборачиваясь, Петр Петрович поднялся на веранду и уже там, упершись лбом в стену, замычал от ярости и тоски.
Яковлева будить не стал, выпил чаю один. Затем перенес в машину последние вещи, отобранные для "Анны-Марии" и, разбудив Яковлева, сказал ему, что уезжает на базу.
"Когда вернешься?" - спросил Яковлев, потягиваясь.
"Не знаю, - ответил Лукашевский. - Может быть, не вернусь. Все, что осталось здесь, в доме, естественно, твое: книги, электроприборы, мебель. Тебе здесь жить. Рудольф мешать не станет: он ушел к Александрине. Женился на ней, - усмехнулся горько Лукашевский. - Где у меня хранятся продукты, ты знаешь. Словом, живи, Сережа".
Ошарашенный Яковлев с минуту таращил на него глаза, потом соскочил с дивана, принялся торопливо одеваться.
"До ворот провожу, - сказал он Лукашевскому. - Но как же так? Как же так? Боже мой, уже уезжаешь. Прямо сейчас?"
"Но ведь только на базу. Не совсем. Через неделю подойду к мысу на яхте. Если будешь здесь, еще повидаемся. В следующую пятницу. Запомнил? В пятницу".
Яковлев проводил Петра Петровича за ворота.
"Уж и не знаю, - сказал Лукашевский, выйдя из машины, - стоит ли нам обниматься на прощанье".
"Стоит, - ткнулся Яковлев лицом в его грудь. - Все же мы были друзьями".
Они обнялись. Потом Петр Петрович молча сел в машину, захлопнул дверцу, опустил стекло и сказал Яковлеву:
"Не впутывайся, пожалуйста, ни в какие истории. Хотя бы до пятницы. Я буду очень ждать, что ты помашешь с мыса мне рукой".
Он решил ехать через райцентр, а не через южную долину, хотя дорога через райцентр была длиннее: хотел своими глазами увидеть, что там происходит. И хотя демоний предупреждал его о том, что делать этого не следует, любопытство взяло верх. И еще одно тайное желание влекло его в райцентр: он надеялся еще раз повидаться с Режиссером. Зачем была нужна ему эта встреча он, пожалуй, не смог бы толком объяснить и самому себе. Было лишь смутное предчувствие или надежда, что разговор с Режиссером, возможно, изменит что-то к лучшему.
