Падение к подножью пирамид - Домбровский Анатолий Иванович (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
"Да есть тут один, - усмехнулся в отрет Рудольф, - Ох, поймаю я его, пригрозил он, - и выпытаю, зачем он здесь шастает... Калитка-то на засове, сказал он, нахмурившись. - Как вы вошли?"
"Не твое дело, - ответил Лукашевский. - По воздуху".
Петр Петрович испытывал счастье при одной мысли, что скоро расстанется с Рудольфом, с этим помешанным охранником и конеубийцей, омрачавшим его жизнь одним своим присутствием.
"А вот не верну ему пистолет, - подумал Лукашевский. - Пусть потом отчитывается перед управлением как знает".
"А все-таки? - привязался Рудольф. - Как же вы вошли?" - он перестал возиться с лошадью и уставился на Петра Петровича злыми немигающими глазами.
"Точно не верну", - окончательно решил Петр Петрович и сказал: "Перелез через ограду, потому что вы, как болван, заперлись изнутри на засов и оглохли".
Едва он это произнес, как в ворота кто-то постучал - грубо, словно ногой ударил, окованным башмаком. Ударил раз, другой, третий...
"Кто там?" - громко спросил Рудольф, снимая с шеи автомат. Никто не ответил, но стук повторился.
"Посмотрите с башни", - посоветовал Рудольфу Петр Петрович.
Рудольф не послушался, приблизился на цыпочках к воротам, нажав плечом на калитку, посмотрел в щель. "Надо же! - вдруг засмеялся он весело. - Еще один конь! Стучит в ворота копытом, просится на постой!"
"Присмотрись, нет ли рядом всадника", - сказал Петр Петрович и сам направился к башне. Рудольф поспешил за ним.
Оседланный конь был без всадника. Петр Петрович сразу же узнал его: это был Скилур, конь, на котором ускакал в неизвестность Полудин.
"Что будем делать? - спросил Рудольф. - Если мы впустим его во двор, Александрина тоже узнает его".
"Выйдем, обыщем и привяжем где-нибудь за оградой. А ночью заведем в конюшню - не пропадать же животному. Утром я отвезу Александрину в райцентр".
В сумках, притороченных к седлу, они нашли кусок черствого хлеба, измызганный шматок сала и смятый обрывок газеты, на котором наспех было написано синим карандашом - карандаш также нашли в сумке: "Хана мне, братцы! Смерть печенегам!"
Пока возились со Скилуром, из ворот выглянула Александрина и узнала коня.
"Где же мой муж? - спросила она спокойно, подойдя
к Лукашевскому. - Сложил голову в ковыльных степях?"
"Ну зачем же так, - ответил Петр Петрович. - Конь - существо живое и от нерадивого хозяина всегда может убежать".
Найденную записку Александрине не показал. Решил, что завтра сам зайдет в милицию и приложит записку к заявлению о розыске пропавшего Полудина.
Яковлев, прочитав записку Полудина, сказал: "Вот оно. Смерть печенегам. В этом есть главное зло. В этом вся опасность происходящего".
Пока Лукашевский плавал на базу, Яковлев несколько раз звонил в райцентр разным своим знакомым и выяснил, по его словам, что жители поселка заколачивают в своих домах окна и двери, собираясь отправиться в воскресенье на съемки.
"Зачем же заколачивать окна и двери?" - удивился Петр Петровиче
"Так ведь отправляются всеми семьями, с продуктами, на неделю, в поселке никого не останется. Уже закрылись все учреждения и предприятия, потому что на работу никто не ходит. То же самое происходит в окрестных деревнях".
"А тетя Соня? - всполошился Лукашевский. - Тетя Соня, надеюсь, останется дома, ведь завтра я должен перевезти к ней Александрину, как договорились".
"Тетя Соня тоже, - тяжело вздохнул Яковлев. - Говорит, что ей страсть как любопытно посмотреть съемки, что раньше она никогда на съемках не бывала и, может быть, никогда уже не побывает. К тому же всем якобы обещано, что каждый увидит себя в кино", - Яковлев повертел у виска пальцем и снова вздохнул.
"Стало быть, переезд Александрины откладывается", - заключил Петр Петрович.
"Стало быть, так, - подтвердил Яковлев. - Знаешь, Петя, - он взял Лукашевского под руку и повел к окну. - Я попытался также связаться с областью, но безуспешно. Телефонистка на станции мне сказала, что у них там тоже начались беспорядки, днем и ночью в разных Местах города идут митинги и потасовки, - они остановились у окна, на подоконнике которого лежал бинокль Лукашевского. Яковлев поднес его к глазам и продолжал: - Я целый день наблюдаю за курганами,
но там ничего не происходит, нет никаких приготовлений к съемкам".
"Да ведь и не будет никаких приготовлений, - сказал Лукашевский. - Ты все думаешь, что Режиссер нас разыграл. Нет, Сережа, нет. Он говорил правду. Человеческая жизнь бессмысленна и враждебна Природе. У нее должен быть конец..."
"Замолчи! - потребовал Яковлев. - Ты рассуждаешь, как мизантроп. Стыдно, брат!"
"Убить его надо, - помолчав, заявил Яковлев. - Да, да! Не удивляйся. Но не мы должны это сделать, не ты и я, а народ. Объясняю почему: если мы убьем Режиссера, народ не успокоится. Сами мы, пока Режиссер жив, тоже не успокоим народ. Лишь убрав Режиссера, народ осознает гибельность вражды. Помнишь, распяли Христа и не приняли жизнь вечную. Дураки, конечно. Теперь надо распять Режиссера и не принять смерть вечную... Логично? Логично, - сам себе ответил Яковлев. - Даже более логично, чем ты думаешь: не примем одно, отвергнем и другое - обойдемся без милости небес, устроим свою жизнь сами, ведь мы свободные и гордые существа. Понимаешь?"
Почистили вдвоем картошку, поджарили ее на сале, ели с солеными огурцами. Пригласили на ужин Рудольфа - Яковлев настоял. Лукашевский хотел разложить картошку по тарелочкам, но" Рудольф сказал, что любит есть картошку прямо из сковородки. В итоге он едва ли не один съел всю картошку, потому что ни Петр Петрович, ни Яковлев не поспевали за ним: такой хороший был у него аппетит.
"Слушай, Рудольф, - сказал Яковлев, когда Петр Петрович разливал чай. - А смог бы ты убить человека, заведомого преступника, который лично тебе ничего плохого не сделал?"
"Запросто, - не задумываясь ответил Рудольф. - Преступники, отступники, заступники - все они шваль. Всех их надо к стенке, чтоб не путались под ногами".
"Под ногами у кого?" - спросил Лукашевский.
"У честного трудового народа, - ответил Рудольф. - Разве не так? Но почему вы меня спросили об этом? - повернулся он к Яковлеву. - Есть задача?"
"Есть, - кивнул головой Яковлев. - Задача есть, решения нет".
"Поручите мне", - сказал Рудольф.
Яковлев посмотрел на Лукашевского, как бы спрашивая, стоил ли посвящать Рудольфа в дело, которое они недавно обсуждали.
"Сергей Яковлевич развлекается, - сказал для Рудольфа и вместе с тем для Яковлева, Лукашевский. - Он изучает твой характер. От безделья, как ты понимаешь. Все мы здесь узники безделья".
Позже, когда Рудольф ушел, Лукашевский накинулся на Яковлева с упреками.
"Если он человек, - сказал Петр Петрович о Режиссере, - то его убийство стало бы тяжким преступлением. А если он не человек, то это был бы вызов силам, возможно, столь грозным, какие мы и вообразить себе не можем".
"То есть, как это не человек?! - взвился Яковлев. - Как это не человек?! Ты со мной в сказки не играй, пожалуйста! Эк куда тебя занесло! Не человек... А кто же он по-твоему? Черт, дьявол, нечистая сила? Это же смешно, Петя! Ладно, когда философствуем, чего только нельзя допустить - и Бога, и Сатану... Но речь-то идет о конкретном человеке, мы оба его видели, разговаривали с ним, щупали его... Это ж как надо распустить себя, чтобы верить в реальность чертовщины! Человек он! Псих, мерзавец, авантюрист, шарлатан, преступник, но человек! И от этого надо плясать".
"И ты решил, что его можно убрать руками Рудольфа?"
"Какое тебе дело до того, что я решил? Ты здесь - отрезанный ломоть, ты уплываешь, отправляешься на поиск высокой истины, смысла бытия, источников веры и бессмертия, а мне здесь жить. И Рудольфу тоже. А потому мы решим без тебя, как нам здесь жить и действовать. Да, без тебя!"
Яковлев набросил на плечи плащ и ушел.
Петр Петрович убрал со стола посуду и сел у окна, обращенного к морю. Закат пылал в добрую треть неба, был безоблачным и багряным, словно над пустыней, над горячими песками, и предвещал ветер. Ветер с востока. Сильный попутный ветер для "Анны-Марии"...
