Операция “Антиирод” - Каминская Полина (читаем книги онлайн .TXT) 📗
Выбрав, наконец, приличный букет хризантем для Лены, Саша пошел к метро, где они с матерью договорились встретиться. Предстоящая процедура знакомства с родственниками угнетала Сашу своей официальностью, обязательностью и, главное, тем, что в ней будет участвовать мамаша. Эх, сюда бы бабушку... Странно, в последнее время, особенно после рейса, Саша все сильнее и сильнее скучал по ней. В общаге, на верхней полке самодельного захламленного стеллажа уже полгода стояла небольшая плетеная шкатулка...
...После похорон мать с Иркой, словно две ищейки, рыскали по бабушкиной квартире, пытаясь урвать себе побольше, побольше, побольше, раз уж квартира уплывала в чужие руки... Саша тогда часа три стоял в каком-то странном оцепенении, прислонившись к двери. Ему хотелось схватить двух глупых баб за шкирку и вышвырнуть отсюда вон. Ему было стыдно за родную мать и сестру. Невыносимо противны их поиски и ядовитый шепот: “...колечко с сапфиром найти не могу, наверное, в ломбард заложила, скупердяйка... а жемчуг? Жемчуг где? Ты говорила у нее жемчуг розовый остался...” – “Да не знаю я, ищи...”. Но гораздо противней было бы немедленно разораться и устроить скандал здесь, в самом уютном и тихом доме, который он знал за всю свою жизнь. “Сашенька, – ласково пропела тогда мать, подходя к нему, – ты если хочешь что-нибудь на память взять – так возьми. А то потом новый хозяин нас и не пустит...”. А сами – сами! – проперлись, не разуваясь (ладно, какой уж тут порядок!), в комнаты и уже увязывали огроменные тюки – на память, на память! – вилки-ложки (серебро, как-никак), фарфор, два крепких полукресла с полотняными чехлами, старинные кружева, шторы бархатные, вазы напольные (бабушка говорила, что они когда-то стояли в квартире ее родителей), книги (мать не хотела брать, да Ирка посоветовала: бери, говорит, они старинные, в букинистический сдать можно, ты знаешь, сколько это сейчас стоит?), даже постельное белье! Саша дождался, пока они, наконец, вызвали такси и убрались – усталые (“вот пыли-то надышались!”), но недовольные (“барахло, одно старушечье барахло!”), – вышел на кухню и поставил чудом уцелевший чайник на. плиту. Нашлась ему и чашка (вот бы у матери глаза на лоб повылезли, узнай она, сколько за эту чашку, даже треснутую, ей могли заплатить в салоне “Санкт-Петербург”!).
Он сидел на вечерней темнеющей кухне, свет не включал, пил чай, не курил, чувствуя, как возвращаются на место привычные запахи этой квартиры, спугнутые Иркиным атомным дезодорантом. Вспоминал.
Ушел совсем поздно, тщательно закрыв дверь, зная, что больше сюда не вернется. На память взял три альбома с фотографиями (в первом альбоме, старинном, еще прошлого века, он, к своему стыду, так и не удосужился никого запомнить) и чашку, из которой пил чай. И, немного поколебавшись, эту самую, плетеную шкатулку. Вполне современную, вьетнамской соломки, с бабушкиным вязаньем. Так, несколько цветных клубков – сто раз перевязанные шарфы и варежки – и костяной крючок. Саша привез шкатулку к себе в общагу и поставил на верхнюю полку. Иногда доставал и задумчиво рассматривал немудреных цветов клубки. Его грела сама мысль о том, сколько времени за свою долгую жизнь бабушка держала в руках этот самый крючок...
Эх, бабушку бы сюда. С ней бы сходить к родителям Лены... Саша был почему-то совершенно уверен, что бабушке Лена бы понравилась. Как и в том, что мамаша на предстоящем вечере обязательно сотворит какую-нибудь каверзу. Саша, хоть и мельком, с Лениными родителями уже был знаком. Он сразу понял, что эти люди абсолютно не в мамашином вкусе. Юлия Марковна – преподает в музучилище, а Юрий Адольфович – известный пианист (“Бляхман? Не слышала про такого! А что, правда, очень известный?”). Ох, только бы она в первый же вечер не завела разговора об Израиле. С чего ей, интересно, втемяшилось, что Бляхманы собираются уезжать? (“Не спорь! Я тебе говорю: они все уезжают!”) А уж откуда взялась эта неописуемая глупость, что Бляхманы, уезжая, заберут с собой молодоженов Сашу и Лену? Одному Богу известно. Но разубедить мамашу было невозможно.
“Вот и хорошо, сыночек, – пела Раиса Георгиевна, – вот и поживешь, наконец, как человек...
– Ма-ма! – раздельно отвечал Саша. – Кто тебе сказал, что Бляхманы уезжают в Израиль, кто?
– Ну, не в Израиль, сыночек, ну, в Америку, тоже хорошая страна... Они же – евреи, им же обязательно надо куда-нибудь уезжать...”
Прошу сразу обратить внимание, что “сыночком” мать называла Сашу в двух ситуациях. Во-первых, если от сына ожидалась прямая выгода (в частности, за неделю до рейса и неделю – после), и, во-вторых, если мать на глазах у Саши делала (или собиралась сделать) какую-нибудь пакость. Впрочем, ладно, хватит об этом. К положительным качествам Сашиной матери стоит отнести то, что она, например, никогда не опаздывала. Вот и сейчас: ровно без десяти шесть она появилась из-под земли (тьфу, тьфу, что за дурацкие ассоциации! – просто поднялась на эскалаторе!), вертя головой во все стороны, отыскивая сына.
– А, вот ты где! – Это вместо: здравствуй, сыночек. – Дорогие? – Это про цветы. – Далеко идти? – Это уже про новых родственников.
От Бляхманов они вышли молча. До самого метро не произнесли ни слова. Сашу трясло от бешенства, он был готов прямо сейчас заорать на мать, затопать ногами и желательно разбить что-нибудь тяжелое. Но привитая с детства ненависть к публичным скандалам помешала ему произнести хотя бы одно обидное слово. К тому же ему с лихвой хватило только что виденного и слышанного. Раиса Георгиевна предложила на суд обалдевшим Бляхманам довольно средненькую версию домашнего скандала. Которому далеко было до истинных шедевров коллекции Сашиной матери. Но и того, что они увидели, вполне хватит Юлии Марковне и Юрию Адольфовичу минимум на неделю.
Саша не стал дожидаться, пока мать купит жетоны, не прощаясь, рванулся вперед и сбежал по эскалатору, чуть не сбив с ног зазевавшуюся дежурную, вышедшую из своей стеклянной будочки, наверное, чтобы немного размяться.
С некоторых пор Саша напрочь разлюбил метро. И так, согласитесь, не самое приятное занятие – спускаться на сто метров под землю, чтобы в грохочущем поезде проехать под Невой. То есть раньше, в надежные социалистические времена пятилеток качества и рабочей же им гарантии, метро было незыблемым символом нашего коммунистического завтра. Но завтра пришло немножко другое, устои наши сильно поколебались, заметно задев орденоносный метрополитен. Жалобно висел где-то в верхнем правом углу схемы аппендикс Кировско-Выборгской линии. Пассажиров призывали быть бдительными и не трогать без надобности забытые в вагонах кошелки с тикающими консервными банками. Въедливо гундосили по вагонам навязчиво немытые дети: “...а-а-а-по-мо-жи-те-лю-ди-доб-рые-кто-чем-мо-жет...” Тут уж не до спокойного чтения газет, не до сна.
Саша ехал к приятелю, как раз туда, в самый аппендикс, на “Академическую”. В голове у него крутились тысячи дурацких мыслей. Скандальная мамаша, испуганная Лена, странный Юрий Адольфович...
Действительно, где же мы жить будем? А как же праздники? Кто к кому будет ходить в гости? Лена хочет найти работу. Нет, только не бухгалтером. Господи, ну что ж за жизнь-то такая нескладная? Перекрывая все житейские размышления, изнутри вновь поднималось неясное, тревожное чувство: что-то я забыл... Что-то...
Стоявший рядом с Сашей парень вдруг наклонился, видимо рассматривая название книги, которую читала сидевшая девушка. Саша вздрогнул. Провалиться ему на этом месте, но вот сейчас он был готов зало-житься на хрустящий новенький “стольник”, лежавший в кармане, что ЗНАЕТ, какая это книга.
Посмотри, посмотри, посмотри, надоедал внутренний голос. Убедись, что это “Мифы Древней Греции”. Это уже было? Совпадение? Мало ли девушек читают в метро “Мифы Древней Греции”. Думаю, что немного. А ты не боишься увидеть в ее руках что-то совсем другое? Что? Скальпель, например... Что? Бред. “Ужастиков” насмотрелся? Не помню я что-то, из какого это фильма. Но ведь было, было такое?
