Прайд Саблезуба - Щепетов Сергей (библиотека книг .TXT) 📗
– «Как противно воняет. Но и детенышем пахнет. И совсем не боится. Странный двуног».
– Мыр-р, – тихо буркнул кот.
Этот короткий звук означал усмешку, причем глубокомысленную и многослойную. Семен это понял и приготовился к худшему.
И вдруг кот поднялся на все четыре лапы. Весил он, наверное, килограммов 300–400, но двигался так, словно сила тяжести на него не действовала. Он поднялся, повернулся задом, демонстрируя короткий толстый хвост, и отправился к воде – метров 8—10 от вигвама. Там он склонил голову и стал шумно лакать. Впрочем, делал он это как-то лениво и не азартно, явно не страдая от жажды. Потом лакать прекратил, встал боком, повернул клыкастую морду, с которой капала вода, уставился на человека, приоткрыл пасть и…
Говорят и пишут, что рев льва в пустыне слышен за много километров. Этот же саблезуб рычал не очень громко, но… Начал он довольно высоко – где-то на уровне малой или даже первой октавы, а потом с переливами пошел вниз…
Много лет назад, еще будучи юным стажером, Семен проводил вечера в институтском подвале. Он там готовил для химических анализов пробы горных пород. В подвале была устроена какая-то хитрая система принудительной вентиляции, которая время от времени включалась на несколько минут, а потом отключалась. В действие ее приводил мотор, который жутко шумел. Это было неприятно, но терпимо. Когда же двигатель отключался, то шум затихал не сразу, а постепенно, переходя от высоких тонов к низким, а от низких к вообще неслышимым, но ощущаемым инфразвуковым колебаниям. Все на свете предметы имеют некую «резонансную частоту». Хрестоматийный пример – мост, по которому солдаты должны идти «не в ногу». Мозг и прочие внутренние органы человека тоже имеют такую частоту. И вот когда колебания внешней среды совпадают с этой частотой… В том институтском подвале Семен пару раз попробовал, что это такое. Ни с того ни с сего человека охватывает дикая паника, хочется куда-то бежать, рваться, и при этом ты не способен и пальцем шевельнуть. Миг – и все кончилось, а ты стоишь или сидишь, покрытый холодным потом, и пытаешься понять, что это было.
Все это Семен вспомнил мгновенно. Вспомнил и понял, ЧТО сейчас устроит ему этот саблезубый кот. Он успел только выставить левую ногу вперед, поднять арбалет и упереть приклад в плечо…
Сколько это длилось? Секунду? Десять? Двадцать? Минуту?! Вряд ли так долго… Свою акустическую атаку зверь начал ревом или рычаньем с прикрытой пастью, а закончил беззвучно – с открытой.
Миг прохождения «резонансной частоты» был коротким и… бесконечным. Семен его пережил. Он смог даже чуть задержать, затормозить затухание парализующего ужаса и пихнуть, толкнуть его в сторону зверя. В короткой вспышке слепящей ярости отчаяния он представил короткий полет тяжелой арбалетной стрелы. Болт втыкается в открытую пасть, ломает кости черепа и остается торчать, высунувшись на половину из пробитого затылка. Огромное тело зверя содрогается, валится назад и вбок, дергаются в агонии когтистые лапы, прогибается позвоночник… А-А-А!!!
Все…
Они смотрели друг на друга.
– «Убей его! Убей!!»
Семен чуть скосил глаза: обе кошки стояли, припав на передние лапы и вздыбив шерсть на загривках. Почему они еще не прыгнули, было неясно. Семен и не стал гадать – ему было не до этого. Он вспоминал, представлял, рисовал грубыми и яркими мазками другую сцену: черно-бурая громада ревущего мамонта, мощная отдача в плечо, чмокающий звук попадания, и мамонт валится на бок – уже мертвым. Нелепо задираются вверх и вбок огромные, почти в спираль загнутые бивни…
Эта картина съела почти все силы, и последнее, что смог сделать Семен, это представить себя несущимся по степи волком, как он в коротких касаниях лапами толкает землю от себя и назад, от себя и назад…
– «Убей его!» – шипели кошки.
– «Нет», – издал невнятный звук саблезуб и вновь уселся на землю. Каким-то совсем уж кошачьим движением он провел лапой по морде, как бы проверяя ее целостность. Потом посмотрел на эту лапу, крови на ней не обнаружил, но на всякий случай все-таки пару раз прошелся по ней языком.
– «Нет, – повторил он. – А вы трусихи».
Между тем детеныш, оставленный без внимания и питания, подобрался к кормящей кошке и, цепляясь когтями, попытался залезть вверх по ее задней ноге. Та раздраженно тряхнула конечностью (ну, как домашняя кошка отряхивает лапу, когда наступит в воду!), и детеныш откатился в сторону. Это, впрочем, его нимало не смутило: он немедленно поднялся и возобновил штурм чужой конечности. Кошка вновь дрыгнула лапой…
– «Дай ему есть, – проурчал кот. – Он еще голоден».
– «Весь живот искусал», – пожаловалась кошка, однако приказ выполнила. Она как бы расслабилась, опустила шерсть на загривке и неторопливо улеглась на бок, отдавая соски в распоряжение юного террориста. Последний, радостно пискнув, не замедлил этим воспользоваться. Кормилица сморщила морду и тихо зашипела от боли.
Кот между тем улегся на брюхо в позе сфинкса и продолжал смотреть на Семена. Обделенная мужским вниманием вторая кошка обиженно фыркнула, повернулась и пошла к кустам.
Семен чувствовал себя выжатым и опустошенным. Совсем не теплый утренний ветерок холодил голую кожу, сушил выступивший пот. Он попытался оценить свое состояние и ресурсы. Получилось, что первое удовлетворительно, а второе напрочь отсутствует: для «нападения» или «защиты» никаких морально-волевых сил не осталось. Правда, нет их и для страха, а это – хорошо.
– Что, так и будем в гляделки играть? – тихо спросил он кота. Язык и губы слушались плохо, но спокойная насмешка, кажется, получилась. Зверь не отреагировал.
Тогда Семен опустил арбалет. Оружие было, конечно, не заряжено. Более того, на его хозяине и обвязки с крюком не было – зачем он вообще вытащил наружу этот бесполезный предмет?! Рефлекс, наверное, какой-то сработал. «И что дальше? Не нападают и уходить не собираются – кошары чертовы! Блин, в пору повторить классический прием Миклухо-Маклая! Ладно, выбора все равно нет, и… холодно».
Он опустился на корточки и положил арбалет на землю. Кот все так же смотрел на него и не двигался. «Ну, натуральный сфинкс», – вздохнул Семен, повернулся к нему голым задом и на четвереньках пополз в вигвам. Совсем заползать он туда не стал, а только дотянулся до своей рубахи и вылез наружу, волоча ее за собой.
– «У меня же нет своей шкуры», – в порыве отчаянной фамильярности подмигнул он зверю и стал напяливать рубаху через голову. Когда это получилось, он подвернул подол под задницу и уселся на землю, скрестив по-турецки ноги. Зверь без интереса наблюдал за его манипуляциями.
Несколько минут ничего не происходило, и Семен почувствовал, что на него накатывает волна усталости и апатии. Поддаваться слабости было нельзя, и он решил начать первым:
– «Уходи. Это (данный кусочек берега) – мое место».
– «Это (все вокруг, далеко во все стороны) – наше место».
«Ну, разумеется, – догадался Семен, – я оказался на территории охоты их прайда (или что тут у них?). Но, кажется, звериные границы существуют только для представителей своего вида. Тогда при чем здесь я? Странно… Попробовать как тогда – с волками? А что, собственно, делать?!»
– «Я – сверхзверь. Не признаю ничьих границ!»
– «Знаю, – ответил кот. Он чуть повернул голову и… зевнул. Зрелище, надо сказать, еще то… Потом закрыл пасть и вновь уставился на Семена: – Знаю: ты их просто не видишь (не чуешь, не ощущаешь, не понимаешь). А сверхзверь – это я. Охота была удачной, хочется спать».
– «Спи в другом месте!»
– «И здесь хорошо. Только дымом воняет. От детеныша тоже воняет».
– «Ладно, тогда уйду я. С детенышем».
– «Нет. Почему он с тобой?»
– «Вытащил его из воды – там. – Семен представил и „передал“ собеседнику схематичную картинку вылавливания тонущего котенка. – Он мой. Я кормил его, и он жив».
– «Это так, – признал кот. – Только зачем двуногому (в смысле – неполноценному калеке) звериный (в смысле – настоящий) детеныш?»
