Звездный танец - Робинсон Спайдер (список книг .TXT) 📗
И слава Богу. Потому что из этих лопухов мы впоследствии троих чуть не потеряли в двух несчастных случаях, а девять из десяти последовательно отвергли. Это и была та самая полоса неудач, о которой я уже говорил.
Чаще всего проваливались из-за неудачных попыток адаптироваться, неспособности развить свое сознание и выйти за пределы зависимости от «верха» и «низа». (Единственный фактор, который прыжок с парашютом никак не может смоделировать: прыгающий знает, где низ.) Бесполезно говорить себе, что к северу от твоей головы — «верх», а к югу от ног — «низ». С этой точки зрения Вселенная есть бесконечное движение (в не— весомости вы практически никогда не бываете неподвижны), каковое большинство мозгов попросту отвергает. Такой танцор будет постоянно терять свою точку отсчета, свой воображаемый горизонт, и безнадежно лишится ориентации. Побочные эффекты разнообразны и включают ужас — от легкого до невыносимого, головокружение, рвоту, нарушения пульса и кровяного давления, страшную головную боль и самопроизвольное опорожнение кишечника.
(Последнее неудобно и приводит в замешательство. Система для испражнения в р-костюме заставляет сельские туалеты казаться верхом комфорта. Для мужчин, конечно, имеется классическая «облегчительная трубка», но для женщин, а также для дефекации независимо от пола мы полагаемся на стратегические спецустройства… о черт, приходится надевать подгузник и стараться сдерживаться, пока не попадешь на станцию. Конец первого неизбежного отступления.) Даже при работе внутри, в Аквариуме или в сконструированной Раулем разборной сфере трамплинов, такие танцоры не смогли научиться пре— одолевать беды своего восприятия. Проведя всю профессиональную жизнь в сражении с гравитацией каждым совершаемым ими движением, они совершенно терялись при отсутствии своего вечного противника — или по крайней мере при отсутствии линейных и прямоугольных декораций, которые гравитация обеспечивала. Мы обнаружили, что некоторые из танцоров действительно способны акклиматизироваться к невесомости внутри куба или прямоугольника, пока ничто не мешало им считать одну стенку «потолком», а противоположную «полом».
А в ряде случаев, когда зрение и воспринимало новую обстановку адекватно, тела — их инструменты — не подчинялись танцорам. Новые рефлексы не смогли выкристаллизоваться.
Эти люди просто не были предназначены для жизни в космосе. Большей частью они ушли от нас друзьями — но все они ушли.
Все, кроме одной.
Линда Парсонс была десятой студенткой, той единственной, кого мы не отвергли, и найти ее уже было достаточной удачей, чтобы компенсировать всю эту полосу невезения.
Она была миниатюрнее, чем Норри, почти такая же молчаливая, как Гарри (но по другим причинам), более спокойная, чем Рауль, и гораздо более откры— тая и щедрая душой, чем я. В безумной толкотне этого первого семестра в невесомости, посреди бушующих страстей и столкновения характеров она была единственным человеком, которого любили все. Я действительно сомневаюсь, что мы бы без нее выжили. (Вспоминаю с некоторой тревогой, что я серьезно обдумывал, принимать ли прыщавую молодую студентку, единственным отличием которой была привычка повторять «Такие дела» при каждой паузе в разговоре. «Такие дела», продолжал я думать про себя, «такие дела»…) Некоторые женщины могут превратить комнату в эмоциональный мальстрем, просто зайдя в нее, и такое качество называется способностью к провокации. Насколько я знаю, в нашем языке нет антонима этому слову, чтобы описать, чем была Линда. У нее был талант без наркотиков поднимать настроение любой компании, умение разрешать .непримиримые противоречия, дар украшать комнату одним своим присутствием.
Она выросла на ферме, принадлежащей религиозной общине в Новой Шотландии, и это, вероятно, было причиной ее способности к со— переживанию, ответственности и интуитивного понимания распределения энергии. в группе людей. Но, мне кажется, то единственное главенствующее качество, которое делало ее волшебство действенным, было у нее врожденным: она по-настоящему любила людей. Это не могло привиться воспитанием, слишком явно было, что оно присуще ей от природы.
Я не хочу сказать, что она была веселой до тошноты или приторно-сладкой.
Она могла вскипеть, если ловила кого-то на попытке свалить ответственность на другого. Она настаивала, чтобы в ее присутствии поддерживалась необычайная правдивость, и она никому не позволяла роскоши бурчать в чей-то адрес в углу, что она называла «заныкать камень за пазухой». Если она застигала вас с таким грязным бельем в вашей душе, она вываливала его у всех на виду и заставляла вас тут же при всех быстренько устроить постирушку. «Тактичность? — сказала она мне однажды. — Я всегда считала, что это понятие подразумевает, будто за показным согласием можно прятать гору дерьма».
Эти черты типичны для воспитанных в общине и обычно приводят к тому, что их от всего сердца не переваривают в так называемом «учтивом» об— ществе — основанном, и от этого никуда не денешься, на безответственности, лжи и эгоизме. И все же нечто врожденное в Линде заставляло эти качества работать за, а не против нее. Она могла назвать вас в лицо подонком, не обижаясь на вас; она могла публично сказать, что вы лжете, и не назвать при этом лжецом. Она прямодушно знала, как ненавидеть грех и прощать грешников; и я восхищаюсь этим, ибо сам никогда не обладал таким уме— нием. Невозможно было ни с чем спутать или отрицать подлинную заботу в ее голосе, даже когда она прокалывала один из ваших любимых мыльных пузырей рассудочности.
По крайней мере такое впечатление осталось у нас с Норри. У Тома, когда он познакомился с ней, сложилось иное мнение.
— Смотри, Чарли, вон Том.
Я должен был бы дымиться, как вулкан, когда вышел из таможни. Мне было даже немного не по себе, оттого что я не дымился, как вулкан. Но после шести месяцев, проведенных в небольшой коробке без единой свежей морды, я обнаружил, что мне до смешного трудно невзлюбить любого незнакомца — даже таможенника.
Кроме того, я слишком много весил, чтобы сердиться.
— Точно. Том! Эй, Том!
— О Боже, — сказала Норри. — Что-то не в порядке.
Том дымился, как вулкан.
— Черт. Какая муха его укусила? Эй, а где Линда и Рауль? Неприятности в таможне, что ли?
— Нет, они прошли еще до нас. Они должны уже были взять такси и уехать в отель…
Том обрушился на нас, сверкая глазами.
— Это, значит, ваш образец совершенства?! Господи Иисусе! Да я бы ей шею свернул, мать-перемать! Из всех…
— Ооуа! Кто? Линда? Что?
— О Господи, потом. Вот они идут.
То, что выглядело как военный парад, надвигалось на нас «с факелами в руках».
— Слушайте, — быстро сказал Том сквозь зубы, улыбаясь, как будто бы ему только что гарантировали место в раю. — Устройте для этих кровопийц самое лучшее представление, на которое вы способны. Самое лучшее. Может, мне и удастся как-то успокоить эту компанию.
И он устремился к ним, раскрывая объятия и улыбаясь. Я услышал, как он на ходу бормочет себе под нос нечто, начинающееся с «мисс Парсонс» и содержащее столько шипящих, что ими можно было бы расстроить микрофоны — причем не шевеля губами.
Мы с Норри обменялись взглядами.
— Закон Пола, — сказала она и я кивнул. (Закон Пола, как нам поведал однажды Рауль, гласит, что не бывает ничего настолько идеального, чтобы не нашелся кто-то где-то, страстно это ненавидящий. И наоборот.) И тут на нас набросилась толпа.
— Сюда, мистер… когда выходит ваша следующая запись… пожалуйста, скажите нашим обозревателям… действительно ли это новая форма искус— ства… имеет силу… или вы… посмотрите сюда… мисс Драммон… верно ли, что вы не могли улыбнуться… перед оператором для «Звездного танца»… не могли бы вы посмотреть сюда… пожалуйста, продолжайте… или наши читатели… были бы просто в восторге от… но разве вы, мисс Драммон…
прошу прощения, мисс Драммон… считаете ли вы, что вы так же хорошо танцуете, как ваша сестра Шера… нет пророков в своем отечестве… добро пожаловать обратно на Землю… сюда, пожалуйста, -бормотала толпа поверх звуков щелканья, клацанья, жужжа машинерией, мигая вспышками фотоаппаратов сквозь ослепительное сияние того, что выглядело как взрыв галактического ядра, увиденный с близкого расстояния. И я улыбался и кивал, и говорил изысканно-вежливые и умные вещи, и доброжелательно отвечал на самые грубые вопросы, и к тому времени, когда нам удалось сесть в такси, я таки дымился, как вулкан. Рауль и Линда действительно уехали раньше. Том нашел наш багаж и мы отъехали как можно быстрее.
