Ниточка памяти - Лаумер Джон Кейт (Кит) (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗

Смейл поднялся на ноги:

— До тех пор, пока мы не организуем вам безопасную транспортировку, вы будете оставаться здесь в комнате. Она находится на 63-м этаже небоскрёба “Йордано”. Окна сделаны из небьющегося стекла, — на случай, если вы задумаете осуществить самоубийство. У вас отобрали все потенциально опасные предметы, хотя, конечно, вы ещё можете проглотить собственный язык и задохнуться. Дверь — усиленной конструкции и с надёжными запорами.

— Я забыл сообщить вам, что отослал своему другу письмо, в котором рассказал о вас все. Так что в любую минуту здесь может появиться шериф со своей командой и…

— Никакого письма вы не отправляли, — оборвал меня Смейл. — К вашему сожалению, мы посчитали нецелесообразным оставлять в этой комнате мебель, чтобы вы, по глупости., не разобрали её и не использовали в качестве оружия, Комната, конечно, не очень весёлая для того, чтобы провести в ней остаток жизни, но пока вы не согласитесь на сотрудничество с нами, она будет ограничивать ваш мир,

Я только промолчал в ответ и, сидя на полу, проводил его глазами до двери. Снаружи я мельком заметил двух человек в форме. Я не сомневался, что они будут по очереди следить за мной через глазок. Итак, я, мог наслаждаться уединением, но под надзором. Интересно, удалось ли Маргарете отправить цилиндр по почте?

Я растянулся на полу, который был покрыт великолепным толстым ковром, вероятно, для того, чтобы я не вышиб себе мозги. Мне чертовски хотелось спать, ведь допрос в бессознательном состоянии вряд ли можно считать хорошим отдыхом. Несмотря на заявление Смейла, я не испытывал особого беспокойства: они не могут заточить меня здесь навсегда. Не исключено, что Маргарете удалось уйти от них и рассказать все какому-нибудь репортёру. Ведь не могла же подобная история навсегда остаться тайной. Или могла?..

Мне вспомнились слова Смейла о том, что под наркотиками я говорил на непонятном языке. Что-то здесь не так…

И тут до меня дошло: с помощью своих наркотиков они, должно быть, добрались до того уровня памяти, где хранились общие валлонианские знания, и забросали вопросами ту область моего сознания, совсем не английского, Я улыбнулся… а потом расхохотался. Удача меня все ещё не покинула.

Окно состояло из двух стёкол в алюминиевой раме с герметизирующей полоской пластика. Воздух из промежутка между стёклами был выкачан, что создавало изолирующий барьер для солнечного тепла. Я провёл пальцем: дюраль — надёжный и прочный материал. Если бы у меня было что-нибудь твёрдое, мне, возможно, удалось бы отогнуть край рамы настолько, чтобы добраться до кромки закалённого стекла и ударить по этому традиционно слабому для него месту… если бы, конечно, было чем ударить.

Смейл хорошо постарался, избавляя комнату и меня от всего, что ему не нравилось. На мне оставались лишь рубашка, брюки и туфли, но не было ни галстука, ни ремня. Мне также оставили мой бумажник, пустой, конечно, пачку с двумя помятыми сигаретами и коробок спичек. Но Смейл явно проиграл: я ещё мог поджечь себе волосы и сгореть дотла, мог затолкать в горло носок и задохнуться или повеситься на шнурке от ботинка. Правда, делать этого я не собирался.

Я продолжал обследовать окно, так как связываться с дверью не имело, смысла, да и стоящие снаружи тяжеловесы, наверное, только и ждали повода, чтобы отметелить меня. Вряд ли кому придёт в голову, что я решил заняться стеклом — как-никак я был на высоте 63 этажей от земли. Что же я буду делать, если мне удастся встать на подоконник? Я решил не думать об этом до тех пор, пока не глотну первый глоток свежего воздуха.

Мой указательный палец нащупал на гладком металле какую-то неровность: короткий паз. Я присмотрелся повнимательнее и увидел заподлицо с поверхностью алюминиевой рамы головку винта. А что если сама рама состоит из двух скреплённых винтами половинок?

Черта с два! Винт, который я обнаружил, был единственным. Для чего же он? Может, попробовать его выкрутить? Но чтобы попытаться это сделать, нужно дождаться наступления темноты. Смейл не оставил в комнате никаких осветительных приборов, так что после захода солнца я смогу работать незаметно.

Прошло ещё два часа, но никто не нарушил моего одиночества… хотя бы для того, чтобы дать еды. Может, они задумали взять меня измором или, будучи неопытными тюремщиками, забыли, что и братьев меньших, сидящих в клетке, необходимо кормить.

Я оторвал от своего бумажника маленькую декоративную пластинку металла. Она была из мягкой стали, длиной всего лишь около дюйма, — совсем неподходящий инструмент, — но я надеялся, что мой замысел удастся. Винт не должен быть затянут очень сильно: алюминиевая резьба срывается достаточно легко.

Разводить теории дальше не было смысла. К тому времени уже стемнело — можно было преступать. Я подошёл к окну, сунул край металлической пластинки в паз головки винта и повернул. Винт пошёл как по маслу. Я выкрутил его на десять оборотов… двадцать… Это был толстый болт с мелкой резьбой. Наконец он вышел из отверстия, и туда со свистом начал поступать воздух. Было ясно, что винт использовался для герметизации рамы после откачки воздуха.

Я принялся размышлять. Если пространство между стёклами заполнить водлй и потом заморозить её… в тропиках такой фокус вряд ли получится. С таким же успехом я мог поставить себе целью заполнить это пространство джином ж затем поджечь его.

Я ходил кругами но комнате. Любая идея, которая у меня возникала, начиналась с “если”…, А мне нужно было придумать что-то такое, что можно реализовать с помощью имеющихся у меня под ругой материалов: ткани, коробка спичек, нескольких клочьев бумаги.

Я вынул сигарету, зажёг её и, пока спичка горела, обследовал отверстие, из которого выкрутил заглушку. Оно было около четверти дюйма в диаметре и дюйм в глубину и заканчивалось каналом, выходящим в промежуток между стёклами. Конструкция была старой, но вполне надёжной: воздух выкачивался, и отверстие закрывалось с помощью винта. Во всяком случае она обладала тем преимуществом, что облегчала техническое обслуживание в случае протечки воздуха. Теперь оставалось только придумать, как накачать туда воздух, и можно взорвать окно…

Насоса в моем хозяйстве, конечно, не было, но я располагал кое-какими химикатами — спичечными головками, например. Как и многие другие вещи в Перу, спички были старомодными, сера осыпалась с первого же чирка.

Я уселся на пол и принялся сцарапывать со спичек головки, собирая сухой красноватый порошок в клочок бумаги. Из 38 головок получился изрядный запас. Я собрал все в кучку, завернул в бумагу и, закрутив её с торцов, затолкал самодельную петарду в отверстие, из которого был выкручен винт.

Используя ту же полоску металла, я немного содрал с винта резьбу, сунул его в отверстие и завернул оборотов на десять, пока он не дошёл до серы.

Туфли, которые купила мне Маргарета, были в Лиме последним криком моды: с тонкими подошвами, острыми носами и высокими кожаными каблуками, — неудобные на ноге, но очень сподручные в роли молотка. Мне пришло в голову, что не мешало бы оторвать от пола кусок ковра, чтобы защитить лицо, но я отказался от этой мысли. Достаточно отойти немного в сторону и положиться на удачу.

Я взял туфлю за носок, взвесил её в руке: подошва гнулась отлично — получался прекрасный боек. Во всем уравнении ещё оставалось несколько неизвестных, но, по моим расчётам, хороший удар по винту должен вызвать достаточное сжатие серы, чтобы она сдетонировала, и расширяющиеся при взрыве газы создадут достаточно высокое давление, чтобы вызвать разрушение стекла. Ещё секунда, и все будет ясно.

Я вжался в стену, модная туфлю и что было сил ударил каблуком по винту…

Раздался оглушительный звон стекла, по комнате, распространяя химический запах, прокатилась волна горячего воздуха… и я ощутил порыв ночной прохлады. Через секунду я уже стоял на подоконнике спиной к улице, которая находилась в шестистах футах подо мной, из ощупывая карниз над окном, мекал за что бы ухватиться. Зацепившись наконец, я подтянулся, перехватил рукой ещё выше, нащупал ногами упор, отдохнул секунды три и полез дальше…