Народ Моржа - Щепетов Сергей (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
Ничего внятного по поводу работ Вейсмана, Менделя, Вавилова и Мичурина вытянуть из своей памяти Семен не смог. Он твердо помнил только, что Лысенко глубоко не прав и, вообще, был плохим человеком. Не имея никакой теоретической (да и практической) базы, Семен ограничился тем, что отбирал для посадки клубни наиболее плодовитых растений. Как это ни смешно (дуракам везет!), но результаты оказались положительными – на пятом году сельхозработ урожай получился хоть и не крупнокалиберным, но довольно обильным. В принципе, увеличив «посевную» площадь, можно было получать… Можно было, но!
Но выявилась масса всевозможных обстоятельств. Прежде всего, Семен обнаружил, что ковыряться в земле и что-то там выращивать ему не нравится – ну, не лежит душа! Он вырос в семье бедных столичных интеллигентов, и добрую половину жизни картошка была его основной пищей. Теперь же, прожив столько лет на мясной диете, никакой тяги, никакой душевной склонности к этому продукту – даже жареному – он не имеет. Далее: то, что вырастало на Семеновом поле, будучи извлеченным из земли, почему-то вскоре начинало активно портиться. Нужно было создавать условия для хранения (какие именно, бывший горожанин представлял смутно) и перебирать клубни. Опыт работы на овощных базах Семен имел, но передать его он никому не смог – пришлось возиться самому.
Добавив к первому солидному урожаю изрядное количество результатов собирательства питекантропов, Семен приступил к реализации своей давней идеи: переводу абсолютных мясоедов-неандертальцев на смешанное питание. Затея провалилась с треском. Треска, впрочем, не было, а был плач детей и полные недоумения глаза взрослых, которые не понимали, что с ними происходит. Складывалось впечатление, что большое количество растительной пищи вызывает у неандертальцев нечто вроде вяло текущего отравления и быстро прогрессирующего авитаминоза. В общем, после первых жертв эксперимент Семен прекратил.
Год от года количество дикой картошки в осенних приношениях питекантропов возрастало. Сначала Семен не придавал этому значения, а только посмеивался: зачем, дескать, ее сажать, если она и так где-то растет? Потом озаботился вопросом: «С какого перепугу?! Ее что, стало больше на лесных полянах?» В конце концов он уговорил одного из учеников показать место в лесу, где его сородичи берут «картох». Весьма польщенный вниманием юный питекантроп привел его на довольно обширную поляну близ лесного озера. То, что Семен увидел, сначала повергло его в шок, а потом заставило расхохотаться. Вовсе и не дикие заросли паслена там колосились, а тянулись вполне членораздельные грядки, созданные рукой человека, вооруженной деревянной мотыгой. Конечно же, все это было подражанием, имитацией, но, кажется, довольно осмысленной и, главное, работающей!
– Так, – сказал Семен, отсмеявшись, – в моем родном мире картошка являлась основной пищей Homo soveticus, а здесь, похоже, она станет таковой для Homo pitecantropus!
– Что Си-мхон Ник-ич гив-рит, я нип-ним-ай, – испуганно посмотрел на него волосатый парнишка.
– Не важно! – хлопнул его по плечу Семен. – Вам кабаны тут не мешают?
– Миш-шают! Сил-но миш-шают! – заулыбался юный питекантроп.
Конечно же, Семена заинтересовало, откуда эти ребята берут посадочный материал. Пришлось провести расследование, в ходе которого выяснилось, что возделывание «картох-ки» получило широкое или даже повсеместное распространение среди окрестных групп «волосатиков». Проблему сохранности урожая они решили очень просто – клубни ссыпали под травяную подстилку своих жилищ, а потом всю зиму рылись в них, выбирая и со смаком поедая подгнившие или подмороженные экземпляры. Остатки весной они закапывали в грядки. То, что все эти деяния, основанные на имитации, давали какой-то результат, было явным интеллектуальным прорывом. Семен отнес его на счет прогрессивного влияния на сородичей своих учеников-питекантропов. Несколько лет занятий (или их имитации?) в компании неандертальских и кроманьонских сверстников, может, и не увеличивали мощь их интеллекта, но, несомненно, делали его более организованным, ориентированным на конструктивную деятельность.
Следующей весной ученики стали интересоваться, когда же их, наконец, поведут развлекаться «в поле». На что Семен заявил, что «семян» у него нет и заниматься земледелием он больше не желает. Ребята расстроились и стали о чем-то шушукаться. Пару дней спустя Семена удивила тишина, воцарившаяся после окончания уроков и ужина. Он прервал свой отдых, покинул жилище и не обнаружил на территории форта ни одной детской души. Тогда он влез на смотровую площадку и обозрел окрестности – разнокалиберные фигурки копошились на картофельном поле. Семен решил, что ему полезно прогуляться перед сном, и отправился туда. Там он имел удовольствие наблюдать, как большие мохнатые питекантропы-старшеклассники с важным видом (не все вам нас учить!) показывают прочей мелюзге, как надо рыхлить палкой землю, делать в ней пальцем лунку, запихивать туда клубенек и закапывать. Семен не спросил, откуда взялся посевной материал, – и так было ясно, что своими запасами поделились волосатые сородичи.
Препятствовать детским играм Семен не стал – самим, наверное, скоро надоест. Примерно так и получилось – «посевную» заканчивали почти одни питекантропы. Они же ухаживали летом за грядками, поэтому осенью удалось кое-что собрать. Семен организовал пикник с печением картошки в золе костра. В итоге почти весь урожай был съеден.
Еще через пару лет ситуация, пожалуй, стабилизировалось и, в каком-то смысле, законсервировалась. Опыт выращивания чего-то, как это ни странно, усвоили далеко не самые прогрессивные члены зарождающегося межвидового сообщества. Неандертальцы полудикий картофель не ели, а кроманьонцы считали чем-то вроде специи, которую можно добавлять в мясной суп, да и то если он готовится в керамической посуде. Клубни же, прошедшие заморозку и ставшие от этого сладковатыми, сделались детским лакомством. Лоурины выяснили, что картофель можно использовать для изготовления самогона, и охотно «импортировали» его у питекантропов.
Великий вождь и учитель народов, конечно, не знал, насколько навык выращивания «картох-ки» поможет «волосатикам» сохраниться как биологическому виду. Тем не менее он погладил себя по волосам и сказал:
– Не зря стараешься, Семен Николаевич! Не битьем, так катаньем, не от поноса, так от золотухи кого-нибудь да вылечишь!
Если с огородничеством хоть что-то (вроде бы!) получилось, то свиноводство приказало долго жить, так толком и не возникнув. Дикие кабанята, привезенные когда-то в поселок, домашними не стали, а наоборот, выросли и сделались антидомашними. Поселились они в дремучих зарослях вдоль ручья, расположенных в паре километров к западу от поселка. Оттуда они совершали набеги на помойки лоуринов и на картофельные плантации питекантропов. При этом они размножались в какой-то там прогрессии. Среди руководителей племени много лет шла вялая дискуссия о том, следует их отстреливать или нет. Старейшина Медведь был «за», Кижуч – «против», а вождь колебался. Он говорил, что это свинство пора прекращать, с одной стороны, но, с другой стороны, запас свежего мяса рядом с поселком не помешает, тем более что оно не портится и плодится само.
Ситуация стала почти критической, когда выход нашелся. Точнее, откуда-то пришел. Он пришел и поселился на дальней окраине кабаньих джунглей. Никто его, конечно, не видел, но следы однозначно показали, что это старый саблезуб, который решил обосноваться в «хлебном» месте. Кижуч, разумеется, заявил, что зверя туда специально привел Семхон. Последнему пришлось долго доказывать, что он тут ни при чем. Это соответствовало действительности, хотя Семен не исключал, что в опасной близости от поселка поселился его знакомый кот, который успел состариться. Людям зверь почти не мешал, так что необходимости выяснять его личность не возникло.
Честно говоря, Семен с самого начала не очень-то и надеялся, что со свиноводством что-нибудь получится. Даже если бы диких свиней удалось приручить, толку от этого было бы мало: после людей и собак в охотничьем хозяйстве почти не остается пищевых отходов, так что кормить поросят нечем. Кроме того, дикое животное, оказавшее доверие человеку, для лоуринов становится как бы неприкосновенным. Во всяком случае, без крайней нужды убивать и есть его никто не будет. Иное дело собаки, которые якобы дикими никогда не были.
