Вынужденная мера - Крайтон Майкл (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
– Она не вдавалась в подробности? – спросил я. – Не говорила, где её выскабливали?
– Нет. Карен любила шокировать меня, хотя временами бывала по-настоящему груба. Помню наши первые… нет, вторые выходные, которые мы провели здесь. В субботу вечером Карен куда-то ушла и вернулась очень поздно. Вся растрепанная. Забралась в постель, погасила свет и говорит: «Господи, до чего же я люблю черное мясо». Прямо так и сказала. Я не нашлась с ответом. Я ведь тогда почти не знала Карен, вот и смолчала. Подумала, что она просто хочет меня поразить.
– Что ещё она говорила?
Джинни пожала плечами.
– Не помню. Всякие пустяки. Однажды вечером, перед тем, как уехать на выходные, Карен долго вертелась перед зеркалом. Сначала что-то насвистывала, а потом и говорит мне: «Ну, на сей раз я уж точно оттянусь». Или что-то в этом роде. Точно уж и не помню.
– И что вы ей ответили?
– Пожелала приятного отдыха. Что ещё ответить на такую речь, особенно когда только что вышла из душа.
– Вы верили её россказням?
– Сначала – нет, но через пару месяцев начала верить.
– Вам никогда не казалось, что она беременна?
– Нет, никогда.
– Вы уверены?
– Она ничего такого не говорила. И, к тому же, принимала пилюли.
– Это точно?
– Ну, наверное. Во всяком случае, у неё был такой ежеутренний обряд. Эти пилюли где-то здесь. Вон они, на её столе, в маленьком пузырьке.
Я взял пластиковый флакончик. На ярлычке значилось «Аптека на Маячной улице», но никаких указаний по приему лекарства не было. Я вытащил книжечку и записал номер рецепта и имя врача, потом открыл пузырек и вытряхнул пилюли на ладонь. Их было всего четыре.
– Она принимала их ежедневно? – спросил я.
– Да.
Я не гинеколог и не аптекарь, но кое-какие познания все же имею. Во-первых, мне известно, что почти все противозачаточные пилюли сейчас выпускаются в пузырьках со специальными крышечками, снабженными отверстиями. Это облегчает подсчет и помогает женщине определить, сколько таблеток она приняла. Во-вторых, дозы гормональных препаратов снижены с двадцати до двух миллиграммов в день. А значит, пилюли должны быть совсем крошечные.
Но таблетки Карен были довольно большими, безо всяких меток, белые как мел и хрупкие. Я сунул одну из них в карман, а остальные возвратил в пузырек. Я уже догадывался, что это за зелье. Химического анализа не требовалось.
– Вы встречали кого-нибудь из дружков Карен? – спросил я.
Джинни покачала головой.
– Нет, никогда никого не видела. Карен много распиналась о том, как они хороши в постели, но это была просто болтовня. Она все время норовила пустить пыль в глаза, вот и горланила, как на площади. Подождите минутку.
Она подошла к туалетному столику Карен. Под рамку зеркала были вставлены несколько фотографий молодых людей. Взяв две, Джинни вручила их мне.
– Вот об этом парне она говорила, но, по-моему, они давно перестали встречаться. Кажется, с лета. Он учится в Гарварде.
На снимке был запечатлен старательно, но шаблонно позирующий мальчишка в футбольной экипировке, с номером 71 на груди. Он стоял, согнувшись, касаясь одной рукой земли и злобно ощерив зубы.
– Как его зовут?
– Не знаю.
Я взял программку матча Гарвард против Колумбийского. Под номером 71 числился правый защитник Алан Зеннер. Занеся это имя в записную книжку, я вернул Джинни снимок.
– А этот, второй, – продолжала она, вручая мне ещё одну фотографию, – посвежее будет. Кажется, Карен ещё не рассталась с ним. Иногда по вечерам, прежде чем лечь спать, она целовала его фотографию. Его зовут то ли Ральф, то ли Роджер.
На фотографии был изображен молодой негр в плотном лоснящемся костюме, с электрогитарой в руке и натянутой улыбкой на губах.
– Думаете, они встречались?
– Да. Он из какого-то бостонского оркестра.
– Ральф, говорите?
– Что-то в этом роде.
– Как называется оркестр?
Джинни сосредоточенно нахмурилась.
– Карен однажды говорила. Или не однажды. Но я не помню. Она любила напускать туману. Не то что другие девчонки, которые выложат вам всю подноготную своих парней. Карен была не такая. Обронит словечко, а потом жди следующего.
– И вы думаете, что по выходным она уезжала к этому парню?
Джинни кивнула.
– А куда? В Бостон?
– Наверное. Или в Бостон, или в Нью-Хейвен.
Я перевернул фотографию. На тыльной стороне было написано: «Фотоателье Кэрзина, Вашингтон-стрит».
– Могу я взять себе этот снимок?
– Конечно, – ответила Джинни. – Мне он без надобности.
Я сунул картонку в карман и снова сел.
– Вы когда-нибудь видели кого-то из этих людей?
– Нет, не встречала я её дружков. Погодите-ка, однажды видела подругу.
– Подругу?
– Ну да. Однажды Карен сказала мне, что к ней приезжает близкая подруга, настоящая «оторва», дикий зверь. Ну, всякое такое. Короче, я ожидала увидеть занятное зрелище, но, когда она приехала…
– Что же вы увидели?
– Нечто весьма странное. Рослая длинноногая девица. Карен все время повторяла, что хотела бы иметь такие же длинные ноги, а та девица просто сидела и молчала. Надо полагать, она была хорошенькая, но уж больно чудная. Как будто спала. Может, наширялась. Наконец, где-то через час, она заговорила и начала плести всю эту белиберду.
– Какую белиберду?
– Ну, не знаю. Странные вещи. Вроде как «дожди в Испании подмыли здания». И сочиняла стихи про то, как люди резвятся в макаронных полях. Белиберда, понимаете? Я бы это стихами не назвала.
– Как звали эту девушку?
– Не помню. Кажется, Энджи.
– Она студентка?
– Нет. Она молодая, но нигде не учится. Работает. Кажется, Карен говорила, что она медсестра.
– Постарайтесь вспомнить её имя, – попросил я.
Джинни сосредоточенно уставилась в пол, потом покачала головой.
– Нет, не могу. Я не обратила на неё особого внимания.
Мне не хотелось менять тему, но надо было торопиться.
– Что ещё вы могли бы рассказать мне о Карен? – спросил я. – Она нервничала?
– Нет, была само спокойствие. Все наши с ума сходили от волнения, особенно перед экзаменами, а ей, похоже, было на все наплевать.
– Она была энергичной девушкой? Подвижной? Словоохотливой?
– Карен? Не смешите меня. Сонная она была и полумертвая, только в дни свиданий и оживала. А так все время сетовала на усталость и переутомление.
– Она много спала?
– Да, продрыхла почти все занятия.
– Какой у неё был аппетит?
– Да обыкновенный. Завтрак и обед она обычно тоже просыпала.
– В таком случае Карен, наверное, теряла в весе?
– Как раз наоборот, – ответила Джинни. – Прибавила. Не так чтобы много, но прилично. За каких-нибудь полтора месяца. Не могла влезть ни в одно платье, и ей пришлось покупать новые.
– Вы заметили какие-нибудь другие изменения?
– Вообще-то да, но я не знаю, важно ли это. То есть, для Карен это было важно, но все остальные ничего не замечали.
– Чего не замечали?
– Видите ли, Карен вбила себе в голову, будто бы её тело обрастает волосами. Руки, ноги, понимаете? И над губой тоже. Она жаловалась, что замучилась брить ноги.
Взглянув на часы, я увидел, что уже почти полдень.
– Что ж, не хочу отрывать вас от занятий…
– Ерунда, – перебила меня Джинни. – С вами интереснее.
– Неужели?
– Ну, смотреть, как вы работаете, и все такое.
– Но ведь я – обычный врач, и вы уже наверняка беседовали с людьми моей профессии.
Джинни вздохнула.
– Должно быть, вы принимаете меня за дурочку, – с легкой обидой сказала она. – Я же не вчера родилась.
– Напротив, – заспорил я. – По-моему, вы очень умны.
– Вы вызовете меня в суд?
– В суд?
– Ну, чтобы дать показания.
Я посмотрел на нее, и мне опять подумалось, что она репетирует перед зеркалом. На лице Джинни появилась загадочно-глубокомысленная мина, столь присущая героиням многих фильмов.
– Не уверен, что понимаю вас.
