Миры Роджера Желязны. Том 28 - Хаусман Джеральд (полные книги TXT) 📗
Джон долго лежал, размышляя о том, до какого же жалкого состояния дошел — а, может, он всегда пребывал в нем? Это ему было неведомо. Он знал только, что являлся некой сутью, которая уравновешивала суть другую, ему неизвестную. Бог, или судьба, держали его на ладони мира. Его предки на далеких островах назвали когда-то своего бога, который был ничем иным, как судьбой, странным именем Вирд. Почесывая бороду, он думал, смотрит ли на него сейчас старый Вирд. Или же этот Вирд, безголовый и бестелесный, не что иное, как серия роковых шагов, которые совершает жалкий, беспомощный человек, барахтаясь и думая только о том, чтобы было где поставить ногу.
Так или иначе, но сейчас ему не оставалось ничего, кроме как выбраться отсюда, пока эта чертова куча земли не обрушилась ему на голову. Он со стоном сел, опираясь на локти. Сквозь дыру в потолке, которая была одновременно входом, виднелось солнце. Невдалеке слышалось журчание воды между камней…
Бывал ли он раньше в горах? И не был ли он?.. Мысль прервалась. Джон пополз по земляному полу, осматривая истлевший скарб. Бочонки с порохом, отсыревшим, слипшимся, неизвестно сколько пролежавшим в земляной могиле. То, что осталось от нескольких проржавевших топорищ и сверел, не поддавалось описанию — труха, да и только; рубанки, пилы — все покрыты ржавчиной; бочонки с мясом, некогда съедобным, а теперь изъеденным мышами, вонючим; медвежьи шкуры, облезлые, но с еще прочной мездрой. Может, где-то завалялась пара мокасин? Он с сожалением взглянул на свои голые распухшие ступни и вернулся к кожаному хламу — то, что не успели съесть грызуны, было пронизано белыми змееподобными корнями, которые, проникая в тайник, давали дорогу струйкам подземных вод.
Вдруг пришло озарение…
…Я помню, как складывал сюда все эти вещи, груды зимних запасов, спуская их в отверстие Поттсу, а он ворчал и ворочался в темноте, словно кипящая патока в котелке.
Вместе с именем Поттса пришло и целостное представление о себе самом — кто он такой на этой земле, и что ему предстоит сделать.
Смеясь, Джон вспомнил все. Проверил свои знания. Последнее прозвище: Сихида. Последний род занятий: траппер. Прежний род занятий: охотник. Цель жизни: выживание. Цель выживания: жизнь.
Удовлетворенный, высунул из отверстия голову. Солнце моментально ослепило его. Закрыв глаза руками, он выглядывал сквозь щели между пальцами, понемногу их раздвигая, пока боль не исчезла.
Провалиться мне на этом месте, совсем как старик… Интересно: а сколько мне лет? Не помню точно. Сколько зим, как говорят кроу…
Он считал, припоминая исхоженные тропы. Тридцать четыре, может быть, тридцать шесть.
Попытался вытащить из тайника медвежью шкуру с редкими пятнами меха на серо-голубой мездре. Увы, она не пролезала в отверстие. Выругавшись, Кольтер бросил ее обратно во тьму.
Значит, вот он я, одеяло на спине, нож на поясе… Сидя на бледном осеннем солнышке, Джон дал глазам привыкнуть к свету. Рядом с тайником ревела речка, переполненная талой водой, извиваясь вокруг хвойных деревьев и исчезая за поворотом. Вдруг до него донесся ясный, громкий треск древесины. Он поднял голову и увидел сноп искр. Над беснующейся рекой горела мертвая сосна.
Кольтер мгновенно оценил увиденное. Живя у кроу, он научился разбираться в знаках. Кто-то поджег дерево. Это была благодарность создателю за хорошую погоду и просьба о том, чтобы она продлилась подольше — горящая сосна, возносящая огонь в небеса.
Северо-восточный ветер коснулся щек. Кольтер вздрогнул, отвел глаза от дерева надежды и посмотрел на речку, пробивающуюся через валуны и исчезающую за поворотом. Дальше она повернет на юг, нырнет в расселину, пронзит своим телом заснеженные поляны, дымящиеся прерии, равнины, полные дичи. На юг к каньону, носящему его имя, тянулась широкая солнечная дорога. К Кольтерову Аду.
Значит, так тому и быть. Прими этот знак, иди вдоль ручья. Дорогой пылающего дерева.
А те, кто хотят меня заполучить, пусть следуют за мной в Кольтеров Ад. За мной. Джон затрясся от смеха.
Горящее дерево с треском лопнуло, рассыпавшись горячими угольками, оставлявшими в воздухе белесые дымные хвосты. Кольтер проследил глазами за их падением и… замер, потрясенный. Там, у реки, в зарослях красных ив скрывалась удивительная вещь…
То была принадлежавшая ему когда-то грубая лодка из ивовых и ольховых прутьев, покрытая высушенной на солнце лосиной шкурой. Память вновь заработала, и он припомнил тот день, когда они с Поттсом смастерили ее и спрятали в пещере чуть повыше тайника. Прорехи в лосиной шкуре они заделали смесью пчелиного воска, бизоньего сала и толченого угля. За два прошедших года швы разошлись, но лодка все еще выглядела достаточно прочной. Два года — много это или мало? Он заковылял к лодке; ступни при солнечном свете казались синеватыми и хрупкими, как У старухи.
«Рано хоронить старину Джона», — пропел себе под нос Кольтер, сплюнув на землю.
В лодке он нашел сосновое весло, которое сам же вырезал, с его инициалами. Буквы «Д. К.», а над ними крест, его знак. Маленькая шутка — инициалы и крест. Рядом с веслом — пара мокасин с двойными подметками из бизоньей кожи. В первый раз с того самого момента, как черноногие окружили его, Кольтер весело улыбнулся, даже усталость и тупая боль отступили на время.
Одеяло и нож, пел он. Лодка и прошитые мокасины, завопил он. И сплясал сумасшедшую джигу, кружась на песке.
Куда может пойти человек?.. Человек может пойти туда, куда он может пойти, заливался он бессмысленным смехом.
Ха! Путь лежит в Сент-Луис… И если я избавлюсь от этой своры дикарей, о Господи, я обещаю Тебе раз и навсегда оставить свои суетные дела, построить надежный дом среди высокой травы, не бродить где попало, отдать всего себя Твоей власти…
Джон сощурившись посмотрел в небеса и сквозь дрожащие ресницы увидел черного ястреба, пересекавшего солнце. В когтях он сжимал мышь. Длинные черные когти и надменный зубастый клюв с черными ноздрями…
…Ястреб? Черный образ на слепящем диске растаял. Кровь жертвенного хищника впиталась в перистые облака.
Кольтер потряс головой, избавляясь от видения. Камни, камни. Охотники иногда вешают на деревьях ястребов с распростертыми крыльями, еще живых, молящих криком о милосердии.
Милосердие? Джон задумался, был ли этот мир миром животных или миром людей? Что это за неживотное животное, это человеческое животное, которое не может ладить ни с человеком, ни со зверем? Ему многое пришлось повидать в этом суетном мире — караваны переселенцев на лесных дорогах, плутающие в тумане, и водопады на орлиных островах, где белые медведи оставляют свои отметины на деревьях двухсотфутовой высоты.
Люди в экспедиции молились неизвестным богам или богам, известным своей кровожадностью. Сам Христос, полузабытый в этих лесах, нес людям проклятие вместо удачи. И они проклинали Его в ответ и с тем же выдохом молили о благословении, ибо все здесь было новым в этой ужасной земле, словно в насмешку названной кем-то — обетованной.
Вот почему Кольтер везде, где бы ни шел, оставлял эту свою странную подпись — Д. К. с крестом — на дереве, на камне, на стене пещеры и на тоненьких стволах молодых деревьев, чтобы они, когда вырастут огромными великанами, хранили на своем живом теле его тотемный знак.
Охотник. Он был охотником. Он убивал. Но только ради того, чтобы жить, чтобы есть. Хотя даже это порой казалось ему преступлением. А ведь он видел тысячи мертвых бизонов, убитых только ради того, чтобы вырезать язык и горб. Мериуэзер Льюис прострелил одной бизонихе легкие, когда та паслась со своим теленком. А потом застрелил теленка и его братца. Он застрелил бы и теленка этого теленка, если бы таковой существовал…
И почему охотник всегда держит в памяти картинки смерти? Он слышал, как кости мертвых животных поют на ветру словно арфы, и видел овес, прорастающий сквозь пустые глазницы белеющих черепов. У людей Льюиса и Кларка в руках был гром, а на ремнях — молнии; гром и молния были их союзниками, их повелителями — так говорили индейцы.
