Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - Дозуа Гарднер (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
— Я в порядке.
Мы вошли в центральную комнату, где ждали Принимающие роды. Моя еще не родившаяся дочь — бьющееся сердце, пульсирующая машина, вся тяжесть металла и оптических приборов, что росли внутри меня, — вертелась и билась, не утихая ни на минуту.
Тогда я провела руками по металлическим стенам петляющих коридоров, впитала пальцами их маслянистое тепло. Брыкания не прекратились, но стали другими: своими толчками дочь словно заговорила со мной, казалось, она уже была готова рассекать безграничный космос, исследовать его.
Ты не отходил от меня далеко и с растущим восхищением в глазах наблюдал. Наблюдал в непохожей на тебя манере, без слов: без слов от мириад красных фонарей на потолках, от голограмм в коридорах, показывающих эпизоды из «Поэмы о Кьеу» [60] и «Двух сестер в изгнании», без слов от светящихся на дверях и стенах картин. Ты с радостным смехом носился по кораблю, трогал все, до чего мог дотянуться, а мое сердце наполнялось счастьем от твоего голоса.
Схватки становились все чаще, и боль в спине не умолкала, порой она пронизывала меня целиком, и, только прикусив язык, могла я заставить себя не кричать. Мантры прочно поселились в голове нескончаемой литанией, которую я шептала вновь и вновь, только бы не дать себе распасться, продолжать держаться за стержень, что связывал меня в единое целое.
Столь истово я не молилась еще ни разу в жизни.
В сердце-комнате, приготовив чашку горячего чая, ждали Принимающие роды. Я вдыхала цветочный аромат, следила за танцем чаинок в кружащейся воде и пыталась вспомнить, каково это — когда ноги несут тебя с легкостью, а тело не сгибается под тяжестью боли, слабости и тошноты.
— Она скоро появится, — произнесла я наконец.
При других обстоятельствах я была бы рада поговорить: оценить чай выдержкой из «Ча Цзин» [61], процитировать великих поэтов вроде Нгуен Чай или Сюань Дье, но тогда разум, казалось, покинул меня.
— Да, — мрачно произнес Принимающий. — Все скоро закончится, зрелая мать. Ты должна оставаться сильной.
Я пыталась, но вся моя воля вдруг иссякла, утекла, как слезы по гладкому нефриту. Я была сильной, но сильным был и Разум в моем животе. И я хорошо видела все, что находится в комнате: амулеты против смерти, сумку с инжектором, покоившуюся в углу. Помню, как меня спросили, как поступить, если роды окажутся неудачными, если я сойду с ума, и я ответила, что лучше умереть. Но сейчас, когда возможность потерять рассудок стала куда ближе, все воспринималось совершенно иначе.
От тебя какое-то время не доносилось ни звука. Позже, подняв голову, я увидела, как ты стоял, будто скованный, впившись взглядом в центр комнаты. Такой безмолвный, такой неподвижный.
— Мамочка…
Оно было похоже на трон, странного вида трон с металлическими ответвлениями, непрерывно меняющими форму. «Словно шипы на плоде дуриана», — думала я, когда твою сестру еще не поместили ко мне в утробу. А теперь трон вовсе не казался таким забавным и безобидным. Он стал пугающим.
— Здесь Разум будет жить, — рассказывал Принимающий роды, опустив руку в находящуюся в центре трона нишу, объемом не превосходящую размер ребенка. — Как видишь, все соединения уже подготовлены, — добавил он, указывая на клубок кабелей, волокон, разъемов и прочих деталей, которые я не понимала. Все это сплелось в одно большое змеиное гнездо. — Твоей маме придется быть очень храброй.
Очередные схватки зародились в животе и волной обрушились на позвоночник, отчего все вокруг меня застыло. Я больше не чувствовала ни тяжести, ни легкости, будто сознание оказалось отключено от тела, все, что я могла, — это смотреть на себя, ощущая, как набухали в душе страх и гнев. Все рассказы превращались в явь. После рождения твою сестру включат в корабль, она сделает его живым, а мой долг перед предками и Императором будет выполнен. Если только…
Я почти не слышала слов Принимающего роды: как он вновь напоминал мне о храбрости, как говорил, что не встречал рожениц сильнее меня; вернулась боль, сложившая меня пополам и вынудившая закричать.
— Мамочка!
— Я… в порядке, — шептала я тебе, держась за живот, пытаясь не дать себе распасться, не отпускать мысли на волю.
Какой же сильной и напористой была твоя сестра, как она жаждала жить, ощутить прикосновение матери.
— Нет, не в порядке, — ответил ты внезапно повзрослевшим голосом, серьезным и холодным, пронизанным таким страхом, что на короткий промежуток времени он вернул меня в реальный мир.
На полу разлилась лужа крови, сверкающая блеском машинного масла. «Как странно», — подумала я, не сразу догадавшись, что кровь — моя, что это я шаг за шагом приближаюсь к смерти, это я лежу на полу, хотя совершенно не помню, как там оказалась, что у меня в утробе и позвоночнике пылает пожар боли, я даже не сразу обратила внимание, что кто-то кричит: думала, что это Принимающий роды, но то была я. Кричала одна лишь я…
— Мама! — звал ты откуда-то издалека. — Мама!
Твои руки выпачкались в крови; помощники Принимающего роды, хвала предкам, увели тебя подальше от того, что разворачивалось перед глазами. Мне на плечи опустились чьи-то сильные руки, незнакомый голос убеждал держаться, обуздать волну боли и лишь после этого тужиться, если я не хочу лишиться разума, растерять все мысли, а твоя сестра все продолжала попытки выбраться на свет. От постоянных мантр язык налился тяжестью, из искусанных губ сочилась кровь: из последних сил я пыталась оставаться единым целым, в то же время отчаянно желая раскрыться, подобно цветку лотоса, развеять мысли, словно семена на ветру.
Но сквозь застилавший глаза туман ровно в тот момент, когда перед тобою захлопнулась дверь, я увидела твое лицо, на котором предельно отчетливо читалось одно: ты никогда не забудешь то, что видел, независимо от того, каким будет итог.
Ты не забыл и не простил. Ребенок успешно появился на свет, но я навсегда осталась ослабленной, способной лишь неторопливо перемешаться по дому, боясь сломать хрупкие, как стекло, кости. Пострадал и ум, он стал вялым, а мысли — редкими, словно часть из них и вправду вышла через родовые пути вслед за твоей сестрой. Но все это показалось мелким, когда мне позволили взойти на корабль и я почувствовала, как оживал пол под ногами, как заводили пляс огоньки на стенах, как металл приобретал масляный блеск, как картины на голограммах сменились строчками стихов, что я читала дочери, пока та росла внутри, а затем раздался голос, зазвучавший глубже, чем вся пустота безбрежного космоса. И этот голос прошептал: «Мама».
Твоя сестра и ее корабль-разум получили имя «Песнь рыболова», но для меня она навсегда осталась Ми Ненг, в честь принцессы из сказки, полюбившей рыбака за его песни. Она никогда так и не встретилась с ним.
Но для тебя сестра стала врагом.
Ты отложил классику и поэтов, забрал все мои книги и голограммы про беременность и Разумы, изучал их ночи напролет и заваливал меня тысячами вопросов, на которые я не всегда знала ответ. Я думала, подобная жажда знаний происходила из желания понять сестру, но я глубоко заблуждалась.
Вспоминаю седьмой год после родов — Ки Фах уехал обсуждать с крупными поставщиками грузы, а ты убедил меня устроить банкет. Зашел ко мне в кабинет и заявил, что я напрасно посвящаю всю себя мужу и детям. Я почти рассмеялась от твоих слов, но ты говорил предельно серьезно, и столько заботы было в твоих словах, что от них сразу стало невероятно легко и тепло.
— Разумеется, сынок, — ответила я, и ты заулыбался.
Улыбка преобразила тебя, будто зажгла некий внутренний свет.
Банкет получился знатный: я позвала родственников, однокурсников и некоторых твоих друзей, чтобы ты не скучал без компании. Думала, что на время готовки ты уйдешь к ним или займешься каким-нибудь срочным делом, но я вновь ошиблась. Ты остался на кухне, помогал с ингредиентами, вместе со мной готовил рулеты с салатом, тосты с креветками, а занимаясь соусами, ты был так сосредоточен, будто во всем мире только они имели значение.
