У меня девять жизней - Мирер Александр Исаакович (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
В четвертый раз Колька собрался в путь. После Совета тревоги Ахука спросил: «Пойдешь ты с нами, Адвеста?» — «Говорили уже. Что перетолковывать?» Тогда Ахука объяснил, чего он ждет от пришельца. Колька должен обучить Наблюдающих небо и Кузнецов «железным наукам» и слесарному ремеслу.
Николай долго, невесело смеялся. Где уж вам, это немыслимое дело — создать техническую культуру сразу, на пустом месте! Буквально на пустом месте, даже в языке нет технических терминов. Чтобы выразить понятие «сопротивление материалов», Ахуке пришлось составить такую фразу: «Расчет силы, прилагаемой, дабы согнуть и не сломать, пригодный для всех случаев вообще». Машины он именовал «железными многосоставными предметами».
— Тебя надо было Адвестой называть, саркастически сказал Колька. — О расчетах целая наука имеется — за год не изучишь.
Ахука спокойно возразил, что «третий язык» — математика планет — должен быть похож на «третий язык железных наук». Николай перестал смеяться. Спросил, как же они пользуются «третьим языком», неужели все расчеты делают в уме?
— В уме? — переспросил Ахука. — В раздвоении, а не в уме.
— Как понимать твои слова?
— Ты съел плод, — сказал Ахука. — Ты откусывал, жевал, глотал. Переваривал его, превращая древесный плод в свое тело. Твой мозг управлял кусанием, перевариванием, но твой ум в этом не участвовал, правда? Так мы делаем расчеты. Мы думаем «надо подсчитать то-то и то-то», а после перестаем думать. Всю работу делает раздвоение. А как считаете вы?
Колька показал письменный расчет, мелком на листе ниу. Ахука хохотал и веселился — потешные значки, забава! Этот крючок означает цифру пять? А этот — три? А почему нуль входит в десятку?
— Видишь, — сказал Колька, — я не сумею быстро научить вас своим расчетам. Мы привыкли думать руками…
— Сумеешь, — уверенно отвечал Ахука. — Значки просты для понимания.
С этим они тронулись в дорогу, и Колька, естественно, стал испытывать свои новые возможности. Возвел в четвертую степень основание натурального логарифма — 2,718 — и мгновенно получил пятьдесят четыре и шесть десятых. Он проверил подсчет на листе ниу — на ходу сорвал с дерева — и получил то же самое. Выходило, что раздвоение и впрямь позволяло считать в уме… то есть в подсознании, и к тому же производить разумные округления. Значит, дело не в тренировках: бахуш включает какие-то области мозга, заставляет их работать, а не дремать без толку.
Он развлекался еще некоторое время, проделывая сумасшедшие вычисления, как эстрадный счетчик. Потом кончилось действие бахуша и стало нехорошо. Наступило похмелье. Закачались коричнево-зеленые стены, потянулась дорога час за часом, и он преодолевал эти часы, и все слышал прощальные слова Брахака: «Я вырастил гонию на поляне железного дома. Если вернутся друзья твои, прямо с поляны пошлют тебе призыв, Адвеста».
…Мягко стучали копыта, вскрикивали охотничьи звери; мерно, неторопливо продвигался отряд. Копыта стучали: не вернутся. Ты напрасно старался, Управляющий Равновесием. Пришельца не найдут. Никогда. Совмещенные Пространства охватывают тысячи вселенных, и отыскать одного человека, жалкую крупицу живой материи, менее вероятно, чем выловить одну определенную рыбешку в океане. Он утратил координаты, он безличен теперь, как осенний лист, упавший в лесу. Но ребята стартуют. Они должны стартовать и уходить на поиск вопреки любым теориям. «Как в горло — нож, как в сердце — гвоздь…» Они должны искать, пока есть хоть ничтожная, невообразимо малая вероятность, тень надежды.
«Тень… — горько думал Николай. — Нет даже тени надежды. Четырех человек баросфера не примет».
Так вышло, что здесь Нанои, и если баросфера сможет принять их обоих
— вдруг придет сюда и сможет принять — все равно ничего не выйдет. Климат, пища, городской воздух. Об этом и думать глупо…
…Он еще тысячу раз вернется к надежде и потеряет ее. Будет выбегать с захолонувшим сердцем на каждый вызов к гонии — вернулись?! И будет представлять себе, что делают дружки сейчас, хотя никакого «сейчас», никакого совмещения времени нельзя предположить в Совмещенных Пространствах. Но безразлично! — сейчас, он знал, сейчас они стартуют, и кровь отливает от мозга при переходе, и синий клуб газа поднимается над асфальтом…
…Так начиналось величайшее, со времени Киргахана, событие в истории Равновесия. Позже назовут его Поворотом Ахуки, будут осмысливать, строить предположения. Никто не будет знать, что вначале была дорога и кучка всадников, и среди них — смятенный, одинокий, потерянный Николай Карпов, которого назовут Адвестой Рыжебородым, Пришельцем, Железным Адвестой, а еще долгое, долгое время спустя — Шестируким властелином железа, а еще позже забудут и его вместе со всем, что было.
Дорога, питомник, долгий полет на Птицах. К исходу вторых суток они достигли цели. Холодный ветер нес запах льда, за коричневым островерхим хребтом алели на закате снежинки Высочайших Гор. Поселок был маленький, плохо обжитый, с высоты он был виден весь. Треугольник между рекой и дорогой. Но Равновесие везде одинаково. Здесь тоже пахло чистой водой и плодами. В воздухе плыл вечерний шум: трескотня древесных лягушек и обезьян, песни, ровный гул Раганги на порогах и мягкие шаги людей. Под вечерним небом светились бордюрные травы, обозначающие проулки. На пологом косогоре высвечивался желтый огромный узор, похожий на виноградную кисть,
— каждая ягода по четыре метра в диаметре. Он тянулся далеко, к берегу Раганги — весь косогор выглядел гигантской декоративной клумбой. Но это была не иллюминация в честь новой жизни, как подумал Колька. Строились новые дома. Бурный рост стен сопровождается ярким желтым свечением, похожим на свет в подземельях Памяти.
— Здесь тебе будет лучше, — сказала Нанои. — Воздух сухой и прохладный.
Они повернули к косогору и пошли среди фундаментов этой странной постройки.
Над берегом тихо шипели стволы-водососы, поднимающие воду Раганги на верхнюю точку косогора. Вся площадь была иссечена канавками-арыками, кое-где в них еще возились роющие животные, обравнивая откосы. Другие канавы уже проросли травой, и в них паслись водяные козлики. Копытца стеклянно булькали в воде. За кольцами стен, еще не достигших метрового роста, суетились большие грызуны Строителей, что-то подгрызали, волоча трехгранные хвосты. Кое-где можно было увидеть и самого Строителя, коренастого, сурового, с замашками полководца. Он посылал грызунов, резко взмахивая ладонью, повернутой определенным образом. Один Строитель, освещенный снизу, как театральный призрак, тихо засмеялся и промолвил:
— Э-а, Железный человек уже здесь! Нравится ли тебе наше домостроительство? Теплой полуночи!
— Теплой полуночи, очень нравится, — сказал Колька. — Идем, Рыжая Белочка.
Он устал. Переезд был трудный, долгий. Эту жизнь надо принимать такой, какая она есть. Позже он попробует найти свое место и свою дорогу, а сейчас ему нужно, чтобы Нанои была рядом.
8
Прошел месяц. Вторая жизнь, как казалось, захватила и успокоила Кольку. Он по-прежнему был счастлив с Нанои, старался быть с ней как можно больше, но работы тоже становилось все больше. Сразу после переезда ему пришлось приступить к «этим идиотским лекциям», как он выразился про себя. Он здорово волновался — идиотские или нет, а к делу надо относиться добросовестно.
Сначала он собрал группу Наблюдающих небо, чтобы разобраться в их познаниях и выработать общий словарь. Он предупредил Ахуку, что понадобится доска, и для занятий было выбрано уютное место в тени, под гладким срезом скалы, черной, как настоящий аспид. Слушатели рассаживались на земле, а Колька топтался перед «доской», пробовал рисовать, стирать и угрюмо оглядывался.
Он волновался и почти не верил в успех. Переводить с одного математического языка на другой нисколько не проще, чем с русского на язык ирокезов, в котором каждая фраза выражается одним словом, длинным, как поезд. Николай уже знал, что раджаны обходятся без понятия тригонометрических функций, пользуются совершенно иными абстракциями, а мы без синуса и тангенса не представляем себе математики. Правда, память у раджанов была не чета нашей — все уравнения, формулы и преобразования они держали в уме и решали в уме, как шахматисты, играющие вслепую. Но, оглядывая сотню лиц, обращенных к нему с доброжелательным и доверчивым ожиданием, Колька просто не знал, как подступиться к теме. Подбегали опоздавшие, усаживались, посмеивались — черные головы, черно-коричневые лица. Почему-то в первом ряду сидел старший Охотник Джаванар.
