Три портрета - Беляев Александр Романович (читаемые книги читать txt) 📗
— Дожили!.. Этого не хватало!..
Дома, после службы, жена встретила его с засученными рукавами: она только что давала пойло корове и кормила индюшек.
— Отец, что с тобой, на тебе лица нет?..
Чиновник грузно опустился в старенькое кресло и, потрясая «Бюллетенем», воскликнул:
— Дослужился!.. За тридцать два года верной и беспорочной службы…
— Да говори ты толком, в чем дело?..
— Не дело, а тьфу!.. Повышение получил, вот что! В поч-талионы попал!
— Шутишь, отец!..
— Плохие шутки! Вот… циркуляр… кольцевые почты выдумали. Изволь сумку на плечо да мужикам письма по деревням развозить… Селифант Дормидонтович!.. Позвольте вам письмецо в собственные руки вручить… Это мне-то, при моем чине, им-то, сиволапым!..
Жена, вытирая мокрые руки о фартук, присела на кончик стула.
— Что же теперь будет?..
Чиновник, излив первый гнев, усмехнулся.
— А вот что будет! — И он, сложив пальцы, сунул ими в лицо озабоченной супруге.
— Ты чего ж это кукишем тычешься?!
— Не тебе этот кукиш, дуреха, а им, чтобы им пусто было! — И старый чиновник ткнул кукишем в «Бюллетень». — Кольцевая почта? С большим моим удовольствием! Вечером посижу, на бумаге таких им колец накручу, что любо-дорого! «Всемерно стараясь о приближении почты к беднейшему крестьянскому населению, мною организовано… та-та-та, та-та-та, столько-то сел, столько деревень… Повышение обмена… пятое-десятое»… Не впервой такие отчеты мне писать! Кривая вывезет, не робей!..
Вечером того же дня, когда с горы срывался звон церковного колокола, старый чиновник — неизменный церковный староста — стоял у своего свечного ящика и с улыбкой, которая давно не посещала его лицо, продавал свечи.
— Слава в вышних богу и на земле мир, в человецех благоволение…
Не вывезла кривая… Беспокойно стало в мире, и исчезло в человеках благоволение… Откуда-то ветром принесло ревизию, вывела она на чистую воду бумажного кольцевика, и он получил «отставку». Мундир он, впрочем, ухитрился сохранить в старом ясеневом шкафу, как последнее воспоминание о былом величии…
— А в почтовом окошечке появился новый портрет.
Это было почти «чудо обновления»: так странно было видеть старожилам в старой рамке новое, молодое, почти безусое, энергичное, приветливое, веселое лицо. Окошко всегда было раскрыто настежь. Но «портрет» редко виднелся в раме.
Молодой связист бурей носился по всему помещению, вычищая «нечисть». Проветрил комнаты, снял паутину с углов. Извлек из-под стекла хранимое стариком как реликвию объявление о «неприсутственных днях»: «тезоименитствах», рождениях и смерти «августейших особ» и церковных праздниках… Не пощадил новый связист и образа Николая-чудо-творца, хмуро смотревшего с угла на всю эту возню. Стены запестрели портретами революционных вождей, плакатами о книгах, сберкассах, кооперации… Скоро и снаружи здание стало неузнаваемо. Появились почтово-телеграфные рекламы и объявления. Новенький почтовый ящик сверкал на солнце желтизной свежей окраски.
Старый чиновник с недоброжелательным любопытством тайно следил за кипучей работой своего молодого заместителя.
— Хорошо поет, где-то сядет!..
А этот, неугомонный, казалось, был из той сказочной породы птиц, которая и совсем никогда не сидит. Раздав и приняв почту местных жителей, он уже летел в исполком «насчет лошадей для кольцевой почты» или на собрание в соседнее село — все о той же возке почт хлопотать.
— Так ему и дали лошадей!.. Держи карман, — ворчал старик.
А получить их было действительно нелегко. Исполкомовская касса звенела парою грошей. Крестьяне жались…
— Пользы мы от кольцевой почты не видали, а выходит, как бы повинность новая…
Но молодой непоседа не сдавался. Неудачи только подливали масла в огонь его неукротимой подвижности. Он надоедал исполкомовцам, ругался с ними, смешил острым словцом и постепенно раскачивал свое «кольцо».
Выпросил хомут, достал сбрую, сладил дело с лошадьми, нашел старую таратайку без кузова.
— Плевать, и так доеду!..
Пристроил старую исполкомовскую дверь, сложил почтовые пожитки и тронулся в путь.
Так, не на бумаге, выехала первая кольцевая почта.
Ветер волнами по морю ржи разливается. Широко раскинулись поля черноземные…
— Выйду, выйду в рожь высокую, — заливается молодой связист. — Эй, Митрич! Куда плетешься? — останавливает он крестьянина, шагающего босиком по пыльной дороге.
— На пошту, писемцо от сына жду! Здоровьте!
— Здорово, Митрич! Вертай назад, почта сама к тебе едет! Вот подожди, сейчас разберу!.. Получай письмо от сына! — И кольцевик вручает удивленному и обрадованному крестьянину письмо.
— Чудеса!.. — говорит крестьянин, держа в мозолистой руке дорогое письмо, и долго смотрит вслед удаляющейся таратайке.
А кольцевик уже подъезжает к Выселкам. В амбаре у весов он видит крестьянина.
— Здорово, Иван Григорьевич! На почту есть что сдавать? Давай — приму!
— Посылочка есть… Да как ее сдашь? Вешать надо?
— За чем дело стало? У весов стоишь! Неси посылку-то!
— Да как же так — не на поште?..
— Я и есть почта! Видишь, к тебе сама почта приехала! Пошевеливайся!
Крестьянин бежит за посылкой и возвращается, окруженный ребятами. С крыльца выглядывают женщины, интересуясь невиданным зрелищем: почтой в собственном амбаре.
— Ну, получай квитанцию! — И связист спешит дальше.
Вот он посредине села.
Босоногие мальчишки уже успели разнести весть, и из хат выходят крестьяне и окружают кольцевика.
Оригинальный экипаж сам по себе послужил ему рекламой.
— Что-то карета твоя того… не способная?.. — качали головами крестьяне.
— А вы поспособствуйте, — отзывался веселый почтарь и тут же начинал «агитировать» за кольцевую почту.
Слушали мужики. Не то чтобы очень верили, а лица становились светлее. Уж очень чудной и занятный парнишка… На чем ни приехал, а почту привез прямо в хату, можно сказать, газеты роздал, новости рассказал, про налоги, да про новые законы по земельной части разузнать и ответ привезти обещал. Виданное ли это дело?..
Еще несколько поездок — и лед был сломан. Зашевелилась, зашумела деревня.
И через месяц молодой связист уже лихо прокатил в новой таратайке, на сытой лошадке мимо усадьбы старого чиновника.
Еще и песню поет!
Он поет, а скоро и про него петь стали:
Частушки выдумали про Васю-комсомольца:
И ведь что за неуемный такой: придет с кольца — нет, чтобы отдохнуть, прямо на собрание. И опять шумит, горит и других разжигает. Одна забота — время-то, время-то мало…
— Веришь ли, с ног сбился! — говорил он товарищу, возвращаясь в двенадцатом часу ночи с заседания волъячейки. — Я — член волисполкома, секретарь межсоюзного группового волостного профсоюзного комитета, секретарь ячейки, о-ва ОДВФ, Доброхима, уполномоченный по волости от Соцстраха, общественный обвинитель при нарсуде 5-го участка, член ревизионной комиссии при кооперативной организации… всего и не упомню. Вот приду домой, засяду за работу. Надо подготовиться к завтрашнему объезду кольца… Крестьяне забрасывают вопросами, ответа ждут… Засидишься до вторых петухов, а чуть забрезжит — в дорогу… Отчего я один, отчего меня не много?..
Такова сказка наших дней о портрете, который выскочил из своей рамы — из рамок старой формалистики — и убежал на село.
И можно лишь высказать сожаление вместе с молодым связистом:
— Отчего «его» не много?..
Это — первые ласточки.
Но молодые силы идут из толщи деревенской жизни. Идут и придут на смену старых, отживших, косных «портретов».
