Три портрета - Беляев Александр Романович (читаемые книги читать txt) 📗

Александр Беляев

ТРИ ПОРТРЕТА

Кто из нас не читал жуткого рассказа Н. В. Гоголя о портрете старика, который выходил по ночам из рамы и пугал художника?.. Гоголевский «Портрет», разумеется, — фантазия.

Однако давно известно, что жизнь нередко осуществляет самые смелые фантазии.

Послушайте правдивую историю о трех портретах. Из них два первые не представляли из себя ничего чудесного: они крепко сидели в своих рамах. Зато третий портрет, вопреки «всем законам природы», выскочил из рамы и убежал на село…

Мужчина средних лет, в форменной тужурке, с ясными пуговицами ведомства Управления почт и телеграфов. Низко остриженные, прилизанные волосы, холеные усы и бородка. Лицо — застывшая маска важности, суровости и самодовольства. Недружелюбный, холодный взгляд.

Рамкой этого портрета служит окошко почтово-телеграфного учреждения.

В контору боязливо входит латаный мужичонко. Он кривит и без того кривые ноги, чтобы не запачкать мокрыми лаптями пол, озирается по сторонам и вдруг видит направленный на него суровый, начальственный, сверлящий взгляд «портрета».

Под этим холодным взглядом мужичонко ежится и переступает с ноги на ногу.

— Ты куда попал?.. — слышит мужичонко грозный голос из окошечка.

— Чаво?..

— Куда ты попал, говорят тебе?.. В кабак?..

Мужичонко недоумевающе смурыжит носом.

— Сними шапку, олух!.. Здесь при-сут-ственное место! — отчеканивает «портрет».

Мужичок с испугом стаскивает рваную овчинную шапку, растрепав мочалу волос на голове.

— Извиняйте… — и подходит на цыпочках к страшному окну.

— Писемцо бы сдать… — и он протягивает корявыми пальцами замусоленный конверт.

Чиновник, не обращая внимания, что-то долго пишет. Мужичонко терпеливо ждет, тяжело вздыхая.

— Писемцо бы… — осмелившись, повторяет он.

— Не видишь, — занят!.. Барин нашелся!.. Не на пожар спешишь, успеешь… — и чиновник углубляется в пересчет бланков открытых писем. Долго считает и раскладывает по стопкам.

В контору входит, шумя шелками, барыня с седыми буклями и направляется к окошечку.

Мужичонко испуганно отступает в сторону.

Чиновник откладывает бланки и принимает заказное письмо.

Вслед за барыней вплывает крупная фигура соборного протопопа, блестя наперсным крестом.

Мужичонко ждет, переминаясь с ноги на ногу.

При виде протопопа на лице «портрета» появляется что-то вроде улыбки.

— Добрый день, отец Иоанн!.. Как изволите поживать?.. Письмецо сынку?.. В Духовную академию. Архиреем будет!.. Хе-хе. Папашеньку в карете возить будет…

Протопоп довольно улыбается.

— Ну, до архирея еще далеко!..

— Извольте квитанцию, отец Иоанн. Завтра соборне служить будете?..

— Соборне.

— Надо будет в люстре новые свечи поставить!

— Не худо бы, не худо… Старайтесь, Григорий Иванович, на то вы и староста церковный.

— По мере сил стараюсь для благолепия храма, отец Иоанн.

— А завтра того… на винтик вечерком… ко мне… Матушка такой вас наливкой угостит… — и отец протопоп прищелкнул языком.

— Всенепременно-с, отец Иоанн.

Протопоп, тяжко ступая, уходит. Часы бьют два. Почтовое окошко захлопывается.

Обескураженный мужичонко крякает, топчется у окошка и, набравшись храбрости, стучит пальцем, похожим на черный сучок. Ответа нет…

Стучит снова. Окошко с шумом раскрывается.

— Что тебе?..

— Писемцо бы…

— Присутственные часы окончились. Завтра можешь прийти…

— Ваше благородие… сделайте божецкую милость, — взмолился мужичок. — Не откажите, восемнадцать верст шел… Мокринские мы… дома хозяйство ждет!..

Громко стукнула входная дверь, и мужичонко почувствовал, как чья-то рука отстранила его.

В тот же момент удивленный мужичонко увидел, как необычайно преобразилось лицо в почтовом окошечке.

Чиновник осклабился, даже привскочил на стуле, приветственно закивал головой.

— Письмецо вам есть… Сию минуту… Вот… Господину земскому начальнику… и газетка…

— Благодарю… А вот — заказное надо отправить.

— Прошу вас… Здесь только адреса отправителя нет… и наименование города, извините, не указано…

— Фу, черт… все Игнашка напутал.

— Не извольте беспокоиться. Сию минуту!..

И чиновник услужливо и быстро пишет на конверте название города и адрес отправителя, так же быстро изготовил он квитанцию и с заискивающей улыбкой протянул посетителю.

— Благодарю…

И мужичонко услыхал, как опять громко хлопнула дверь. С глухим стуком закрылось и почтовое окошечко.

Постоял мужичонко, вздохнул и поплелся к выходу…

Все это было так обычно для него, что даже не вызвало возмущения…

А почтово-телеграфный чиновник, окончив работу, шел не спеша домой, выпивал рюмочку-другую смирновской водки с маринованными грибочками на закуску, плотно обедал и заваливался спать.

Вечером — винт или преферанс «по маленькой» с приятелями, комаровская газета «Свет» — перед сном. А во сне — приятные грезы: будто он стоит в соборе за своим свечным ящиком, в новом мундире со шпагой… Новая звездочка — новый чин — горит на его контрпогонах с золотым плетеным шнуром, а на шее важно поблескивает орден.

И древние старушки с почтением подходят, протягивая дрожащую руку за свечкой…

Прошли годы… Бурные, тяжкие… Началось с войны до «победного конца». Пришла и победа — победа Октябрьской революции.

Этого ли победного конца ожидал старый почтово-телеграфный чиновник, сидевший, как портрет, в раме своего служебного окошечка…

Годы изменили его. Поседела голова, отросли запущенные волосы. Заплаты и пятна покрыли суконце старой форменной тужурки. Глубокие морщины избороздили лицо, потерявшее былую важность… Только взгляд стал еще более колкий — вот так бы и пронзил насквозь этих новых, в кожаных тужурках.

А старые, где они?..

Давно лежит на кладбище соборный протопоп. Не перенес он «поругания храмов божьих», занемог и скоро умер. Так и не пришлось ему покататься в архиерейской сыновней карете… Как лист осенний, закружила буря господина земского начальника и забросила куда-то далеко, не то на остров Мальту, не то на Принцевы острова. А в усадьбе его давно трудовая коммуна орудует… Старую барыню еще встречает чиновник иногда. Облиняла старуха… Не шумит шелками. Гримаса обиды — обиды на всю жизнь — легла на ее лицо. Встретится взглядом со старым чиновником и вздохнет… и он вздохнет… — каждому вспомнится старое.

Ах, не глядеть бы на это новое!.. Если бы можно было навсегда захлопнуть вот так крепко окошко и сидеть за перегородкой, отгородившись от этого нового, страшного, непонятного мира, никого не видеть, ни с кем не разговаривать… Но вот стучат… стучат… надо открыть.

И чиновник открывает окошечко и молча, недружелюбно устанавливается на клиента, принимает письмо.

— Денежное?.. Несоответствующая оболочка. Не могу принять.

— Какая оболочка? — недоумевает клиент.

— Конверт мал. Здесь нет места для пяти печатей.

Клиент стоит озадаченный. Потом идет в соседнюю лавочку, покупает новый конверт, переписывает адрес. Опять стучит…

Окошечко открывается.

— Вот новый конверт…

— Не подходит. Клапан не подходит. Надо, чтобы в середине конверта углы сходились, а так я не могу наложить печать. — Окошко захлопывается.

Клиент ворчит и вновь уходит. Опять стук…

— Вот полдюжины конвертов, выбирайте любой.

Чиновник молча указывает на один из них.

— Ну и порядки, — уходит рассерженный клиент, получив наконец квитанцию. — Не советская почта, а старый прижим!..

Окошко захлопывается. Что-то вроде улыбки скользит по лицу чиновника.

Тишина… Только мухи жужжат и кружатся над столом.

Чиновник подавляет зевоту и враждебно смотрит, скосив один глаз, на ненавистный «Бюллетень НКПиТ». Случайно он прочитывает один приказ и бледнеет.