Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир (книги онлайн полные .txt) 📗
— А также всего прогрессивного человечества! — Когда Тамару заденешь, на конце языка у нее вырастают шипы.
— Я не с вашей Земли, — сказал я. — Так что считайте меня альтруистом.
— Какая последовательность действий? — спросила Калерия Петровна. — Что вы намерены делать?
— Первое, — сказал дядя Миша и загнул палец, — найти нужное Максимово и узнать, что там за абсолютное оружие. От этого многое зависит. Второе — нащупать связь с ребятами. Чтобы использовать канал для наших целей. Это тем более важно, что у нас не осталось сейчас каналов. А нужно.
— И третье? — спросила Катрин.
— Наладить наблюдение за консулами-правителями так называемого Нижнего мира. Может, выйти на контакт с кем-то из них? Там ведь тоже разные люди есть…
Разговор с дядей Мишей произошел во вторник. В пятницу после обеда от него позвонил милый женский голос и спросил, чем я намерен заниматься в выходные дни. Я ответил, что самообразованием. Видимо, милый голос не был готов к такому ответу. Возникла пауза, потом женский голос осторожно хихикнул и произнес:
— Тогда возьмите с собой теплую куртку, там плюс десять-двенадцать.
— И комары? — спросил я.
— О комарах речи не было, — сказал милый голос.
— Значит, комары тоже будут. А когда мы вернемся?
— Возвращение в воскресенье в восемнадцать часов.
Все остальные вопросы смысла не имели — я и так обо всем узнаю.
Машина гуднула под окном в шесть тридцать утра в субботу. В машине, скромной престижной «Ауди», сидел военный шофер в штатском. Когда я спустился — сумка через плечо, в ней белье и куртка, — он спросил:
— Ваше имя, отчество, пожалуйста?
— Гагарин Георгий Алексеевич.
— Вам как удобнее, спереди или сзади?
— Спереди.
С шофером мы немного поговорили о тополином пухе, засохших березах вдоль шоссе и гаишниках, которые вроде бы нашей машине не угрожали, но шофер их все равно не любил.
За дядей Мишей мы заехали к нему домой, у «Аэропорта», он уже спустился и ждал.
— Выспался? — спросил он меня.
— Почти.
— А я думал, что тебе сон необязателен.
— Но желателен, — сказал я.
— Ничего, в самолете выспишься. — Он был почему-то разочарован.
— Я не супермен, — признался я. — И не рассчитывайте.
— Зато юмора у тебя на двоих суперменов, — укоризненно сказал дядя Миша, у которого с юмором бывали провалы.
— Куда едем? В Максимово? — спросил я.
— Без имен и фамилий, — сказал дядя Миша. — Если о чем-то думаешь, оставь мысли при себе.
— И где вы нашли это Максимово? — спросил я.
— Гарик!
— Неужели у вас шоферы непроверенные?
Дядя Миша вздохнул, шофер хмыкнул.
— Весь атлас прошуровали. Никогда не думал, что в стране столько Максимовых.
— Сколько?
— Семнадцать.
— Немного.
— Каждое надо было проверить. Ведь Максимово могло оказаться только ориентиром. Например, есть город Максимов. Вокруг деревни.
— И спецобъекты?
— Разумеется, иначе что же мы искали?
— А потом, что прикажете делать с Максимовскими, Максимами и Максимычами? Тоже немало?
— Тоже.
— А пароход не нашли?
— Какой пароход?
— «Максим Горький»?
— Отплавал свое.
— И что же вам удалось найти?
— К сожалению, не так много, как хотелось.
— Чем меньше нашли, тем спокойнее человечеству.
— Есть одно место, — сказал дядя Миша. — Я тебе в самолете документы покажу. Вроде бы коллеги говорят, что там уже ничего не осталось. Поэтому я тебя и позвал.
— Почему?
— Ты имеешь опыт, ты в курсе дела. У тебя к тому же интуиция.
— Если это так называть, — вздохнул я.
Когда мы доехали до Шереметьева-1 (я-то думал, что полетим с какой-нибудь секретной базы), уже взошло солнце. День обещал быть великолепным. Хотя нас здесь не будет!
— Я все хочу тебя спросить, — сказал дядя Миша, — чего ты на этой академической ставке сидишь? С твоими способностями можно целые стадионы морочить.
— Я занимаюсь домашней практикой, — серьезно ответил я. — У меня есть хрустальный шар. Могу судьбу предсказать.
— Ты мне здесь предскажи, в полевых условиях.
— Нельзя. Несолидно.
Самолет был вполне гражданский — «Як-40» или что-то вроде, я не поглядел. Кроме нас, в салоне был полковник, очень грустный человек. У него были густые брови домиком. И черные глаза.
— Овсепян, — представился он.
— Герман Аршакович, — развил тему дядя Миша.
— Я лечу с вами, чтобы не возникло трений, — сказал полковник Овсепян.
Он сел отдельно от нас и всю дорогу курил.
Мы летели часа три. Сначала мы с дядей Мишей немного поговорили, вспоминали боевых товарищей и минувшие битвы. Мне казалось, что существование мира без времени пора рассекретить, все равно рано или поздно это случится бесконтрольно и, может быть, с большим бенцем.
— Дурак ты, Гарик, — сказал генерал. — Мы когтями цепляемся, как мальчик вдоль рваной плотины носимся. Представь себе, какое это крушение всех законов физики!
— И религий, — согласился я.
— Религия выпутается, даже будет рада. Докажет, что это чистилище для некоторых душ. А дальше дорога или в рай, или в ад.
— А может, это и есть ад.
— Пока мы сами не поймем… — сказал дядя Миша. — Религия потерпит.
— Вы можете опоздать. Американский империализм не дремлет.
— Как ты понимаешь, я не один. Если полгода назад нас было шестнадцать человек, и то по совместительству, то сейчас… больше тысячи.
— И вы охраняете тайну?
— Из этой тысячи дай бог десятеро знают, о чем идет речь. Если проблему разделить на параграфы, ты никогда не догадаешься, какой кусочек тебе достался и что он означает, если сложить сто кусочков. Да и по-человечески все во мне против того, чтобы люди знали. Это же мир ложных надежд.
— Может быть, вы правы, — сказал я. — Недаром из нашего института ничего не уплыло. Уж на что Тамара — открытая книга.
— Тамара — себе на уме. Но некоторым пришлось наложить швы.
— Что? — не понял я.
— Условное обозначение. Но некоторым людям мы наложили пустое место на воспоминание о Нижнем мире, мире без времени. Они вроде бы и помнят, а желания поделиться с человечеством не высказывают. И вообще я тебе должен сказать… нам этот мир без времени помог решить несколько таких интересных физических проблем… Ого-го!
— Какого черта вы меня позвали?
— Ваша лаборатория для меня как родная деревня. Понимаешь, когда я провожу совещание, то понимаю дай бог каждое пятое слово. Там все умнее меня. А для вас я — кум королю. Эйнштейн.
— Не зазнавайтесь, — сказал я. — Передо мной вы, может быть, и Эйнштейн.
— Неужели ты думаешь, я посмею кинуть камень в Калерию Петровну?
Вот у него и прорезалось чувство юмора. В минимальной форме.
— Этот мир, — сказал он после паузы, за время которой достал сигареты и закурил, — этот мир — лишь часть тех диких тайн и опасностей, которые нас окружают. Ма-а-аленькая часть. Ты просто не представляешь ситуации.
— Маленькая часть? Дай пример более важной проблемы.
— Знаешь, как-то Менухина, это был такой скрипач, спросили, что он думает о советском скрипаче, лауреате Сталинской премии Ойстрахе. И Менухин сказал, что Ойстрах — второй скрипач в мире. А кто первый? — спросили Менухина советские люди. А первых много, — ответил этот агент сионизма.
Дядя Миша замолчал. Этот номер у него был отработан. Я в этом убежден. Но ухмылка была наполеоновская.
Я не выспался и потому задремал. И если дядя Миша хотел меня испытать — сплю или нет, он разочаровался. И меня к себе в тайные агенты на высокую зарплату не возьмет. И правильно сделает. Я сначала разлюбил, а потом и возненавидел передачу «Что? Где? Когда?», которую когда-то держал за лучший телеспектакль. Вместо соревнования интеллектов и чувства юмора возникло соперничество денежных мешков и мешочков. Глазки горят, ручки дрожат — какая тут команда! А мы детдомовские, нас не купишь! И чего я сижу в этом институте? А потому, что мне интересно в нем работать и жить его жизнью, потому, что там рядом со мной работают люди, которых я считаю своей семьей, — и я не идеал, и Тамара не идеал, — но лучше других нет, и перекупить меня нельзя. Вы можете платить мне миллион долларов ежемесячно при условии, что я буду любить, как своих родных, товарищей Иванова, Петрова и Рабиновича? А я их не полюблю. У меня гадкий характер.
