Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен (книги бесплатно без .TXT) 📗
Голос Аймерика, напрочь лишенный выразительности, звучал так, словно этот тон он отрабатывал не один год.
Каррузерс даже не удостоил сына взглядом. Он сказал тихо, еле слышно:
— Следовательно, твое желание эмигрировать наверняка было основано на высокорациональной оценке скрытых факторов ситуации. Позволь тебя поздравить.
— Я вам весьма признателен.
У меня было такое впечатление, что двое людей говорят о любви с помощью семафора.
Отец и сын обменялись низкими официальными поклонами. Аймерик едва заметно усмехнулся — а может быть, мне показалось, и это была всего-навсего гримаса, вызванная напряжением.
Затем, словно ничего особенного не произошло, не подумав обнять или хотя бы пожать руку сыну, которого он не видел четверть века, старик председатель заговорил о деле.
— Прошу всех садиться. Теперь, когда это глупое собрание закончилось, мы можем отказаться от официоза. Аймерик — я правильно произнес? Ударение на первом слоге? Отлично. Думаю, с ее высокопреподобием Кларити Питерборо ты был знаком до отъезда.
Мы все склонили головы — похоже, это была местная традиция. «Высокопреподобие» звучало как настоящий титул. На самом деле в составе Совета Рационализаторов половину составляли женщины. Я поначалу подумал, что советники захватили с собой жен, но потом заметил, что все женщины голосовали. Я все еще был ощутимо потрясен тем, что здесь женщины выполняли работу, до которой аквитанки ни за что на свете не опустились бы, но мне явно следовало привыкать к местным традициям, посему я постарался смотреть на Кларити со спокойным равнодушием.
Кларити Питерборо была стройной, невысокого роста, на вид ей было около сорока. Она непрерывно моргала, словно плохо переносила свет. Как большинство истинно верующих каледонок, она была очень коротко подстрижена, но после последней стрижки волосы у нее явно отросли — еще чуть-чуть, и можно было бы причесываться. Ее рубаха и комбинезон морщили так, словно были скроены не по размеру, а может быть, она их носила дольше, чем следовало.
Она посмотрела на всех нас так, словно хотела хорошо запомнить наши лица и имена. Во взгляде ее было что-то такое, отчего мне показалось, что так бы смотрел на роскошные экземпляры, только что пополнившие его коллекцию, собиратель бабочек.
— О, — сказала Кларити, — вы такие разноцветные. Людям будет приятно на вас смотреть.
Мы все покраснели. Биерис поблагодарила Кларити.
Мне показалось, что председатель удивленно вздернул бровь, но я пока его слишком мало знал для того, чтобы судить наверняка. Неужели каледонцы все время тратили на то, чтобы разгадывать чувства друг друга?
— Позвольте мне удостовериться в том, что я правильно произношу ваши имена, — проговорил Каррузерс-старший. — Биерис и Жро?
У него получилось почти правильно.
— Жиро, — поправил я. — Короткое «и» между «ж» и «р».
Он кивнул.
— Жиро, — произнес он, на этот раз безукоризненно правильно. — Надеюсь, вы простите мне мой акцент. Читаю я на нескольких языках, но говорю без запинок только на терстадском и рациональном.
Служащий принес большие кружки с горячей, немного солоноватой водой, в каждой из которых плавало по ломтику какого-то цитрусового плода. Брюс и Аймерик нас заранее проинструктировали на тот предмет, что всем нам придется терпеливо ждать, пока Каррузерс выпьет этот напиток, затем следовало выпить нам, причем питье было сопровождено тремя длиннющими молитвами. Этот ритуал показался мне на редкость глупым, но не глупее других, и вдобавок пить теплую жидкость оказалось очень приятно — она согревала. Я даже стал гадать, как в этой странной аскетической культуре сохранилось нечто настолько приятное.
Каррузерс едва заметно вздохнул и проговорил:
— Позвольте начать с того, что я снова изложу вам проблему, дабы я удостоверился в том, что верно понимаю ее суть. Думаю, я могу считать себя компетентным и весьма рациональным в таких вопросах, поскольку обладаю большим опытом в математическом обосновании верной политики и верного богословия. Даже если вы не сумеете оценить мою логику сразу, надеюсь, вам станет понятна ценность моих эмоций.
Я не мог понять — то ли он нас оскорбляет, то ли пытается признаться в собственной некомпетентности.
Он продолжал:
— Не думаю, чтобы кто-то здесь был по-настоящему заинтересован в появлении спрингер-транспортировки. Пребывая в изоляции от остальных планет Тысячи Цивилизаций, мы в течение нескольких столетий наслаждались созданием воистину рационального мира. Однако его создание ни в коем случае нельзя считать завершенным. На мой взгляд, внедрение рационального христианства за счет установления связей которые повлечет за собой спрингер-транспортировка, будет отброшено назад. Мы просто решили, что связи должны установиться рано или поздно и что если это произойдет позднее, ситуация станет еще хуже. Поэтому и было принято решение согласиться на контакт немедленно. Должен, однако, добавить, что многие из наших выдающихся сограждан по-прежнему против нашего решения.
Я поерзал на стуле. Треклятое сиденье снова принялось терзать меня. Я заметил, что заерзали и остальные, включая самого Каррузерса.
— Мне представляется, — сказал Каррузерс, — что прежде всего мою тревогу должна вызвать так называемая «помощь на время переходного периода», которую нам предлагает Гуманитарный Совет. Вы можете предложить такие методы внутренней политики, которые нам могут не понравиться. Имеем мы право сказать «нет»?
Аймерик подумал пару секунд и ответил:
— Мне поручено только давать советы и оказывать техническую помощь в решении тех серьезных сдвигов, через которые придется пройти вашей экономике. Гуманитарный Совет очень заинтересован в том, чтобы реинтеграция Тысячи Цивилизаций проходила гладко, и поэтому его сотрудники желают, чтобы в социальном плане вы пострадали как можно меньше.
Каррузерс прижал пальцы к седым вискам и проговорил:
— Значит, они вовсе не удосужились изучить нашу культуру. Если бы они сделали это, они бы поняли, что никакие экономические сдвиги здесь невозможны.
Аймерик вычертил на большом экране три графика.
— В одном смысле вы правы, — сказал он. — Но все это будет носить временный характер, так что чтобы вы ни предпринимали даже при том условии, что у вас имеется извращенная тяга к катастрофам, через шесть-семь лет все будет просто превосходно. Я же говорю только о том, какими способами смягчить удар.
— А я не вижу, зачем бы целиком и полностью рациональному рынку вообще переживать какой-то удар.
— Пока у меня нет всех данных по Каледонии, и через пару дней я смогу говорить с вами более конкретно, но вот каков в общих чертах исторический опыт: через тридцать стандартных дней в здании Посольства откроется биржа.
На самом деле это гигантская торговая ярмарка с огромным количеством каталогов. Каждая цивилизация, на которой уже существуют спрингеры, посылает на такую ярмарку своих представителей и товары. Выбора у вас нет: это — неконтролируемая свободная торговля, включая цены и объемы поставок.
— Что ж, я вижу, что это могло бы повредить другим цивилизациям, но при нашей целиком и полностью рациональной…
Аймерик не отступался и продолжал свои объяснения в таком тоне, словно разговаривал с четырехлетним ребенком.
— Нет, погодите. Я подчеркиваю: цены неконтролируемы. Не люди, а цены. Вы не сможете заморозить или ограничить накопления и приобретения, вы не сможете выстроить некую структуру, за счет которой заставите ваших граждан «рационально» хотеть того, чего бы вам хотелось, чтобы они хотели. Они могут как угодно тратить свои сбережения, покупать что пожелают и лично владеть приобретенным, а не брать в аренду.
Отец Аймерика очень медленно поднялся — так, словно под столом его кто-то укусил и теперь рана кровоточила. Он оперся руками о стол и вдруг еще сильнее постарел.
— Следовательно, через тридцать стандартных дней у нас не останется никакого экономического самоуправления?
