Т. 08 Ракетный корабль «Галилей» - Хайнлайн Роберт Энсон (книги без регистрации .TXT) 📗
— Они не пострадают. У них устойчивый дом.
— Но холод!
— А-а.
Он понял, что она имела в виду, и я тоже, когда об этом подумал. Теперь, когда нет тепловой ловушки, а энергетическая установка разрушена, колония в скором времени будет похожа на ящик, набитый льдом. Какой прок в приемнике энергии у вас на крыше, если нет энергии, которую можно принимать? Будет становиться все холоднее, холоднее и холоднее…
А потом еще холоднее. И еще.
— Продолжаем двигаться, — неожиданно приказал папа. — Решим, что делать, когда подойдем туда.
Но мы ничего не решили, потому что так и не нашли того поворота. К этому времени снег летел нам в лицо, и поворота мы, должно быть, попросту не заметили. Теперь снег был сухой, и острые иголочки больно жалили лицо. Я начал считать шаги, когда мы миновали стены из лавы, отмечающие место, откуда новая дорога вела к нашему дому, а в другую сторону — дальше, к другим фермам. Насколько я могу судить, мы прошли миль пять, когда Молли остановилась.
— В чем дело? — закричал папа.
— Дорогой, — ответила она, — я не могу найти дорогу. Кажется, я заблудилась.
Я расшвырял снег ногой. Под ним была обработанная земля — совсем мягкая. Папа взял фонарик и посмотрел на часы.
— Мы, должно быть, прошагали миль шесть, — объявил он.
— Пять, — поправил я его. — Самое большее — пять с половиной.
Я объяснил им, что считал шаги. Папа подумал.
— Мы подошли как раз к тому месту, где дорога идет на одном уровне с полем, — заключил он. — Отсюда не больше мили или полмили до ущелья через хребет Кнайпера. После ущелья мы не можем заблудиться. Билл, возьми-ка фонарик и отойди на сто шагов вправо, а потом поверни назад влево. Если это не поможет, двинемся дальше. И, Бога ради, возвращайся по своим собственным следам — иначе ты не сумеешь отыскать нас в этом буране.
Я взял фонарик и отправился. Поворот вправо ничего не дал, хотя я прошел сто пятьдесят шагов вместо ста. Я вернулся, рассказал о своей неудаче и начал сначала. Папа пробурчал мне в ответ нечто невразумительное: он сосредоточенно что-то делал с носилками. На двадцать третьем шаге влево я нашел дорогу. Она шла ниже уровня поля на добрый фут; я оступился, упал и чуть не потерял фонарик. Наконец, мне удалось подняться, и я вернулся к ним.
— Хорошо! — сказал папа. — Просунь-ка шею вот в это.
«Это» оказалось нечто вроде ярма, которое он смастерил из связанных одеял, так что образовалось нечто похожее на веревку, прикрепленную к носилкам. Просунув туда шею, я смог взять тяжесть ноши себе на плечи и только чуть-чуть придерживать носилки руками за свой конец. Носилки были не такие уж тяжелые, но руки у нас начали застывать от мороза.
— Здорово! — похвалил я. — Но послушай, папа, пусть Молли возьмется за твой конец.
— Чушь!
— Вовсе не чушь. Молли вполне в силах это сделать — правда, Молли? А ведь ты знаешь эту дорогу лучше нас, ты же много раз топал по ней в темноте.
— Билл прав, дорогой, — мгновенно откликнулась Молли. — Вот, возьми Мэйбл.
Папа уступил, взял фонарик и веревку Мэйбл. Корова отказывалась идти и пыталась сесть. Кажется, папа пнул ее под зад и стукнул по шее. Она была оскорблена в лучших чувствах, потому что не привыкла к такому обращению, особенно от папы. Но ублажать ее не было времени: становилось все холоднее. Мы двинулись дальше. Не знаю уж, каким образом папа отыскивал дорогу, но он с нее не сбивался. По моим подсчетам, мы прошли еще с час и оставили далеко позади ущелье Кнайпера, когда Молли споткнулась, ноги под ней словно бы подкосились, и она упала на колени прямо в снег.
Я тоже остановился и сел: вымотался я ужасно. Хотелось сидеть и больше никогда не вставать, и пусть себе валит на меня снег. Папа вернулся, обнял Молли и уговорил ее снова взять Мэйбл: нельзя было допустить, чтобы корова пропала на этой равнине. Молли пыталась спорить, но папа ни слова не говоря просто снял петлю с ее плеч. Потом он подошел к носилкам, отогнул с купола одеяло, посветил внутрь фонариком и тут же завернул одеяло на место. Молли спросила:
— Ну, как она?
Папа ответил:
— Еще дышит. Глаза раскрыла, когда свет упал ей на лицо. Пошли дальше.
Он надел на себя петлю, а Молли подхватила веревку и фонарик. Молли не могла видеть то, что увидел я: пластик купола изнутри покрылся изморозью. Папа не видел, как Пегги дышит, он не видел ничего. Я довольно долго думал об этом. Прав ли был папа, солгав? Лжецом он не был, это уж точно, — и все-таки… Тогда мне казалось, что такая ложь в тот момент была лучше правды. Сложно это все. Вскоре я об этом совсем забыл: я был занят только тем, что ставил одну ногу впереди другой и считал шаги. Я больше не ощущал своих ног. Папа остановился, и я уперся в свой конец носилок.
— Слушайте, — сказал он.
Я прислушался — и до меня донесся глухой грохот.
— Толчок?
— Нет. Тише. — Потом он добавил: — Это там, ниже по дороге. А ну, с дороги, все! С дороги! Вправо!
Грохот усилился, и вскоре я различил свет на снегу, позади того места, где мы только что прошли. Папа тоже увидел свет, он ступил на дорогу и начал размахивать фонариком. Грохот умолк прямо перед ним, это оказалась камнедробилка, и она вся была нагружена людьми, люди цеплялись за нее со всех сторон и даже сидели верхом на лопате. Водитель заорал:
— Забирайтесь! Живо!
Тут он увидел Мэйбл и добавил:
— Никакой скотины.
— У нас тут носилки с моей больной дочкой, — заорал ему папа. — Мы нуждаемся в помощи.
Произошло некоторое смятение, потом водитель приказал двоим мужчинам сойти и помочь нам. В этой суматохе папа куда-то исчез. Только что Молли держала Мэйбл за веревку, и вот уже папа исчез — и корова вместе с ним. Мы взгромоздили носилки на лопату, и несколько мужчин подперли их плечами. Я не мог понять, что случилось с папой, и думал, что, может быть, надо спрыгнуть и поискать его, но тут он появился из темноты и вскарабкался рядом со мной.
— Где Молли? — спросил он.
— Наверху. А где же Мэйбл? Что ты с ней сделал?
— С Мэйбл все в порядке.
Он сложил нож и сунул его в карман. Я не задавал больше вопросов.
17. БЕДСТВИЕ
После этого мы обогнали еще нескольких человек, но водитель уже не останавливался. До города оставалось совсем немного, и он настаивал, что они могут дойти и сами. По его словам, у него аварийный блок питания был на пределе: он проехал весь путь от самой излучины озера, за десять миль до нашей фермы. Кроме того, я просто не представлял себе, куда бы он стал сажать еще людей. Мы и так сидели очень тесно, и папа вынужден был псе время предупреждать всех, чтобы не облокачивались на купол носилок.
Наконец, блок питания истощился, и водитель закричал:
— Эй, все — сходи! На своих двоих дойдете!
Но теперь мы были фактически уже в городе, на окраине, и дойти можно было бы без особых трудностей, если бы не буран. Водитель стал помогать папе с носилками. Он был добрый парень, и, увидев его при свете, я понял, что это тот самый, что обрабатывал наш участок. Через долгое-долгое время мы оказались в больнице, и санитары вытащили Пегги из носилок и поместили в палату под искусственным давлением. Она была жива. В тяжелом состоянии, но жива. Молли осталась с ней. Я бы тоже остался: в больнице было так тепло, у них свой блок питания. Но мне не разрешили.
Папа объяснил Молли, что должен явиться к главному инженеру. Мне велели идти на станцию приема иммигрантов. Я так и сделал. Там все было в таком же состоянии, как в тот день, когда мы прибыли, только холоднее. Я оказался в той же самой комнате, где впервые провел ночь на Ганимеде.
Помещение было переполнено, и с каждой минутой народу набивалось все больше, по мере того как прибывали новые беженцы. Было холодно, хотя не так обжигающе, как снаружи. Электричество, разумеется, было отключено; свет и тепло шли от энергетической установки. В некоторых местах удалось наладить малое освещение, и можно было полуощупью пробираться, куда нужно. Кругом слышались обычные жалобы, хотя, пожалуй, не такие бесконечные, как у иммигрантов. Я-то на них не обращал внимания: я был счастлив оказаться внутри помещения, согреться и почувствовать, как у меня оживают ноги. Мы оставались там тридцать семь часов.
