Т. 10 Туннель в небе - Хайнлайн Роберт Энсон (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗

— Мак, похоже, что тебе все-таки очень хочется прикончить самого себя. — Роббинс печально покачал головой. — Может, ты лучше отрежешь Генри язык, прежде чем до него добрались лихие ребята-репортеры? Хочешь мой ножик?

— Что-о? — Макклюре явно был потрясен. Он развернулся и резко крикнул: — Мистер Кику! Вы не имеете права ничего сообщать прессе! Это приказ!

Роббинс откусил заусенец, сплюнул и сказал:

— Мак, да ради Христа! Ну как ты можешь одновременно и уволить Генри, и запретить ему говорить?

— Секреты Министерства…

— Ну завел — секреты, секреты! Ну и что ты с ним сделаешь? За задницу укусишь? Лишишь на основании закона о служебной тайне выходного пособия? Думаешь, его это остановит? У Генри не осталось ни страха, ни надежд, ни иллюзий, ты ничем его не запугаешь. Все, что он может рассказать репортерам, тебе же и повредит, если ты объявишь это «секретом».

— Можно я тоже скажу пару слов? — спросил центр всей этой бури.

— А? Валяйте, мистер Кику.

— Благодарю вас, господин министр. У меня не было ни малейшего намерения посвящать прессу в наиболее неприятные аспекты этой истории. Я просто пытался продемонстрировать при помощи reductio ad absurdum [69], что правило всегда информировать общественность, подобно любому другому правилу, при слепом, бездумном применении может вести к катастрофическим последствиям. Мне показалось, сэр, что вы вели себя неосторожно. Я надеялся удержать вас от дальнейших неосторожностей на то время, пока мы подыщем подходящие средства исправить положение.

Макклюре внимательно изучил лицо своего заместителя.

— Вы это серьезно, Генри?

— Я всегда говорю серьезно. Это экономит много времени.

— Вот видишь Вэс? — Макклюре повернулся к Роббинсу. — Ты выступил совсем не по делу. Может, у нас с Генри и есть какие-то расхождения во мнениях, но он очень порядочный человек. Послушайте, Генри, я, конечно, поспешил. Мне же и вправду показалось, что вы угрожаете. Давайте забудем, что я вам наговорил про вашу отставку, и займемся делом. Ну как?

— Нет, сэр.

— Что? Бросьте, не надо мелочиться. Ну разозлился я, мне же тоже было обидно, ну сделал ошибку. Я прошу у вас прощения. В конце концов, на первом плане у нас должно стоять благосостояние общества.

Роббинс издал малопристойный звук; мистер Кику ответил очень спокойно:

— Нет, господин министр, так не получится. После того как вы один раз уже меня уволили, я не смогу действовать уверенно на основании делегированных мне полномочий. А дипломату обязательно нужно иметь уверенность, иногда она — единственное его оружие.

— М-м-м… Ну, могу только сказать, что мне очень жаль. Поверьте, действительно жаль.

— Я верю вам, сэр. Позвольте мне сделать последнее и совершенно неофициальное предложение?

— Конечно, Генри. Мне кажется, что пока вы подбираете себе новую команду, лучше всего справится с рутинной работой Кампф.

— Конечно, конечно. Если вы говорите, что он подходит, значит, так оно и есть. Но только, знаете, Генри, мы назначим его временно, а вы подумайте еще. Пусть это будет отпуск по состоянию здоровья или что угодно.

— Нет, — холодно ответил мистер Кику и снова повернулся к выходу.

Но не успел он дойти до двери, как Роббинс громко сказал:

— Да успокойтесь вы оба. Мы еще не кончили. — Затем он повернулся к Макклюре: — Ты тут говорил, что Генри порядочный человек. Но только кое-что при этом забыл.

— Что?

— А я — помню. — Роббинс продолжил: — Генри никогда не сделает ничего хоть каплю сомнительного. А вот я воспитан на заднем дворе за помойкой, и все эти нежности меня не колышат. Так что я соберу ребят и славно с ними побеседую. Расскажу им, где закопан труп, расскажу, кто перебил всю посуду и кто помочился в кастрюлю.

— Если ты только вздумаешь самовольно дать интервью, — в ярости заорал Макклюре, — ты до смерти своей не получишь никакой государственной работы.

— Ах, ты мне еще и грозить, тыква ты перезрелая. Не забывай, я — не карьерный чиновник, я назначенец. Спою эту свою песенку и пойду работать в колонку «Столица вверх тормашками». Буду посвящать нашу драгоценную общественность в пикантные подробности из жизни Больших Людей.

— У тебя полностью отсутствует какая бы то ни было лояльность. — В голосе министра стояла горечь.

— Ну, от тебя, Мак, такое просто приятно услышать. А сам-то ты лоялен хоть к чему-нибудь? Если не считать твоей собственной политиканской шкуры.

— Ты не совсем справедлив, Вэс, — негромко вставил мистер Кику. — Министр был очень тверд, когда говорил, что нельзя жертвовать этим мальчиком ради целесообразности.

— О’кей, Мак, — кивнул Роббинс, — отдадим здесь тебе должное. Но ты готов был принести в жертву сорок лет службы Генри в интересах спасения своей корявой физиономии. Уж не говоря о том, что, не посоветовавшись со мной, начал чесать языком. И всего-то — чтобы украсить этой физиономией первые страницы. Уж кого, Мак, газетчики ненавидят, так это таких вот, рвущихся попасть в заголовки. В стремлении увидеть свое имя на первой странице и вправду есть что-то непристойное. Мне тебя не перевоспитать, да и желания особого нету, но я тебе обещаю: вскоре ты и вправду увидишь свое имя в заголовках, будь спок, и — большими буквами. Но — в последний раз. Если только…

— Что ты имеешь в виду?

— Если только мы не соберем Шалтая-Болтая [70].

— Каким образом? Слушай, Вэс, я сделаю что угодно, но в пределах разумного.

— Да уж конечно, сделаешь. — Роббинс нахмурился. — Есть вполне очевидный путь. Мы можем подать им на блюдечке голову Генри. Свалить на него всю вину за вчерашнее интервью. Он дал тебе плохой совет. Его уволили, и теперь везде тишь да гладь да Божья благодать.

Мистер Кику кивнул.

— Именно так я себе это и представлял. С радостью приму участие… если только будут приняты мои рекомендации по завершению истории с хрошии.

— Да убери ты со своей морды выражение облегчения, Мак! — прорычал Роббинс. — Это — вполне очевидное решение, и оно сработает. Сработает потому, что у Генри есть чувство долга чему-то большему, чем он сам. Но мы сделаем по-другому.

— Но, если Генри согласен, то в высших интересах…

— Засунь себе эти интересы знаешь куда? Мы подадим на блюдечке не голову Генри, а твой драгоценный набалдашник.

Их взгляды встретились. Через некоторое время Макклюре медленно произнес:

— Если ты задумал такую штуку, Роббинс, то можешь об этом забыть и мотать отсюда. Хотите драку — вы ее получите. Первая статья, которая появится в печати, расскажет, как мне пришлось уволить вас двоих за нелояльность и некомпетентность.

— Я очень надеялся, что так ты себя и поведешь, — в ухмылке Роббинса была явная угроза. — Вот позабавимся-то. Но может, ты послушаешь сперва, как это можно сделать?

— Валяй.

— Можно сильно прищемить тебе хвост, а можно все провести довольно безболезненно. Хоть так, хоть этак — тебе кранты. А теперь заткнись и дай мне договорить! Тебе конец, Мак. Я не считаю себя самым главным ксенологом, но даже мне видно, что нашей цивилизации не по карману твой провинциально-политиканский подход к тонким отношениям с негуманоидными расами. Так что с тобой покончено. Вопрос только один: тебе и взаправду так хочется кончить свою карьеру позорным образом? Или ты предпочитаешь безболезненный вариант и несколько приятных фраз в исторических трактатах.

Макклюре глядел на Роббинса с ненавистью, однако не прерывал его.

— Если ты вынудишь меня рассказать все, что я знаю, возможно два варианта. Премьер или бросит тебя на растерзание, или решит поддержать тебя, рискуя при этом получить вотум недоверия в Совете. Каковой он, безо всякого сомнения, и получит. Первым, с колоссальной радостью, от него отвернется Марсианское Сообщество, за Марсом последует Венера, а далее к ним присоединятся дальние колонии и ассоциированные ксенические культуры. В конечном итоге большинство земных наций потребует, чтобы Северо-Американский Союз выдал одного-единственного своего гражданина для предотвращения развала Федерации. Для этого только и надо — толкнуть первую костяшку домино, остальные повалятся сами. А кто будет похоронен под их кучей? Да ты, Мак. После этого баллотируйся ты хоть на должность поселкового собаколова — и то проиграешь выборы. Но есть и безболезненный путь. Ты подаешь в отставку, но мы на пару недель не сообщаем об этом. Как думаешь, Генри, хватит нам двух недель?