Счастье - это теплый звездолет (Сборник) - Типтри-младший Джеймс (книги полностью бесплатно TXT) 📗

Превозмогая боль, Снежка пытается провернуться к воротам, тянет ослабевшей рукой торчащее в боку копье. В ужасе смотрят жители деревни, как ей наконец удается выдернуть его и копье падает. Но не падает девушка, хотя кровь так и хлещет из раны.

Ближе всех оказывается целитель. Он понимает, уже слишком поздно, но все равно бежит к ней прямо по грудам мертвых красных тел. В сумеречном свете видны порванные блестящие кишки, петлей свисающие из смертельной раны. Целитель замедляет шаг, смотрит, широко распахнув глаза. И видит, как Останавливается кровь. Снежка мертва, но все еще стоит на ногах.

— Снежка…

Она поднимает голову на звук и улыбается странно и робко.

— Ты ранена. — Это и так понятно, но целитель озадачен, ведь зияющая рана словно бы мерцает в сумеречном свете.

И… шевелится? Целитель замирает и смотрит, объятый страхом, не осмеливается подойти ближе. У него на глазах рана, из которой только что выпадали внутренности, затягивается пленкой, закрывается. Целитель не верит, но вот белая кожа, запятнанная кровью и при этом совершенно невредимая. Глаза у целителя вытаращены, его колотит. Девушка улыбается уже радостно, распрямляется, откидывает с лица волосы.

Где-то позади вскрикивает последний сраженный летун.

Галлюцинации? Конечно же галлюцинации, убеждает себя целитель. Нельзя об этом рассказывать.

Тут у него за спиной кто-то с шумом втягивает в себя воздух. Другие тоже все видели. Раздается чей-то свистящий шепот. Целитель чувствует зарождающуюся панику.

«Летуны, — недоумевает он, — почему они погибли?» Ран на них не видно. Что их убило? Когда они приблизились к ней, она… что же она…

Кто-то позади шипит давно позабытое слово — это слово белые не слышали вот уже двести лет. Шипящий шепот все громче. Потом его прерывает вой — это матери увидели, что спасенные дети неподвижно лежат среди летунов — не спасены, мертвы.

— Ведьма! Ведьма! Ведьма!

Толпа смыкается в угрожающее кольцо, люди наступают, сперва с опаской, но их ярость, готовая обрушиться на белую, неподвижно застывшую девушку, разгорается все сильнее. Слепое лицо поворачивается, на нем написано недоумение, Снежка все еще слабо улыбается, не осознает опасности. Мимо пролетает камень, второй попадает ей в плечо.

— Ведьма! Ведьма! Убийца!

Целитель оборачивается к толпе, поднимает руки:

— Нет! Не надо! Она не… — но голос его заглушают крики.

Да голос его и не слушается, слишком целитель напуган, Из тени летят новые камни. Позади вскрикивает от боли Снежка: Женщины наступают на нее, отталкивают целителя. Вперед бросается мужчина с воздетым копьем.

— Нет! — кричит целитель.

Но воин прямо в прыжке внезапно обмякает, падает бесформенной грудой поверх мертвых летунов. И женщины падают тоже. Крики ярости сменяются криками ужаса. Не осознавая толком, что делает, целитель нагибается над поверженным воином и понимает — да, тот мертв. Не дышит, ран на нем нет — просто мертв. И женщина рядом с ним мертва, и другая, мертвы все вокруг.

Неожиданно целитель понимает — воцарилась неестественная тишина. Он поднимает голову. Все залито сумеречным светом. Вокруг лежат жители деревни — рухнули как подкошенные, все до одного. На его глазах из-за хижины выбегает мальчишка и тут же падает. Целитель никак не может уразуметь случившееся, вся его деревня мертва.

Позади — там, где в одиночестве стоит Снежка, — тоже тихо, тишина пронизана ужасом. Целитель знает, что девушка не упала, что это все случилось из-за нее. Целитель — очень храбрый человек, он заставляет себя медленно обернуться.

Снежка стоит, распрямив спину, среди мертвецов, хрупкая девочка, вполоборота к нему, ручка прижата к раненому плечу. Лицо искажено — не понятно, от боли или от гнева. И глаза открыты! Громадный серебряный глаз, блеснув, распахивается, взором обводит притихшую деревню. Целитель смотрит на Снежку, а ее голова медленно поворачивается к нему. Серебряный взгляд обращается на целителя.

И тот падает на землю.

Долину затопил серый предрассветный свет. Из-за хижин тихо выходит маленькая бледная фигурка. Совсем одна. Во всей долине не слышно ни вздоха, ничто не шелохнется. В серебряных глазах отражается рассвет.

Девушка бесстрастна и собранна — наполняет из колодца флягу, кладет еду в простой заплечный мешок. А потом бросает последний взгляд на груду мертвых тел — на своих соплеменников. Она вытягивает руку и отшатывается. Лицо у нее лишено всякого выражения, взгляд широко распахнутых глаз пуст. Снежка взваливает мешок на спину и легким пружинящим шагом (на ней ведь нет ни царапины) идет по тропинке прочь из долины — там, она знает, есть другая деревня.

Вокруг разливается утренний свет. Весь облик Снежки проникнут нежностью, обещанием любви, лицо, которое она подставляет утреннему ветерку, прекрасно, полно жизни. В сердце у девушки одиночество, она принадлежит к роду людскому и ищет общества людей.

Первое путешествие закончится очень скоро. Но вскоре она снова отправится в путь, и снова, и снова в путь, и снова, ибо с собой она несет опустошение, в ее открытых глазах Смерть. Она будет находить и терять, искать, снова терять и находить и опять искать. Но у нее полно времени. У нее в распоряжении целая вечность, чтобы обойти весь мир снова и снова, ведь она бессмертна.

Подобных себе она не найдет. Появлялись ли подобные ей на свет — никогда не узнает. Уцелела лишь она одна.

Повсюду за ней неумолимо следует Смерть. Так она и будет вечно странствовать, пока, кроме нее, не останется других людей, пока она не сделается последней, пока в ней не воплотится все человечество. Плоть ее — вечное обещание, взгляд несет вечную гибель, она поглотит все. В конце концов она будет странствовать в одиночестве долгие века и ждать, кто же спустится с небес.

ХЬЮСТОН, ХЬЮСТОН, КАК СЛЫШИТЕ?

Лоример озирает большой, но загроможденный вещами отсек, пытается различать голоса и при этом не замечать происходящего в собственном животе. Внутренности спазматически дергаются — это значит, вот-вот Лоримеру вспомнится какая-то мерзость. Сопротивляться бессмысленно, придется заново пережить тот давний момент.

Город Эванстон, средняя школа. Лоример вбежал — или его втолкнули? — в незнакомый туалет. Ширинка расстегнута, пенис в ладони. Он и сейчас видит обхватившие бледную кожу серебристые кромки застежки-молнии.

Внезапное затишье кругом. Силуэты до тошноты неправильны; лица обращаются к Лоримеру. Первый смешок, предшествующий взрыву хохота.

Девчонки. Он в женском туалете.

Сейчас, спустя многие годы, он криво, с содроганием улыбается и старается не смотреть на лица женщин. Над головой — плавные изгибы стен и потолка, вокруг — чужие и чуждые вещи: станок для бисероплетения, ткацкий станок двойняшек, поделки Анди из кожи, все заполонившая, будь она трижды проклята, лиана кудзу, куры… Миленько, уютненько. Но это клетка. В которой Лоример заперт пожизненно, без малейшего шанса на освобождение. Мирок, состоящий исключительно из того, что узник не переносит на дух. Аморфность бытия, абсурдность тесного общения. Игра-вопросник «Как хорошо вы меня знаете». Никогда ему не привыкнуть к этому, не приспособиться. Джинни: «Почему ты такой замкнутый, не поговоришь со мной?..»

«Джинни, любимая!» — невольно взывает он в пустоту. Но боль не приходит.

В размышления вторгается гогот Бада Гейрра. Балагур ведет с кем-то оживленную беседу, его не видно за выступом шпангоута. Зато Дейв на виду. Майор Норман Дэвис — в другом конце отсека, его бородатый профиль наклонен к миниатюрной смуглой женщине; Лоримеру не удается сфокусировать на ней взгляд. У Дейва странным образом уменьшилась и заострилась голова. Да если на то пошло, вся кают-компания выглядит нереально.