А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9 - Стругацкие Аркадий и Борис (полная версия книги .txt) 📗
- Дурак, - сказал ему наконец Вадим. - Можешь ты хотя бы понять, что ко мне женщина должна прийти сейчас? На хрен ты нам с ней нужен, спрашивается?
- Какая еще женщина? - спросил подозрительный Матвей.
- Людмилка. Помнишь Людмилку? Манекенщицу?
- Помню Людмилку, - признался Матвей, все еще пребывая в тисках страшных подозрений, но уже значительно помягчев.
- Я ей еле дозвонился, договорились на сейчас, неужели не понятно?
- Что-то ты не очень сейчас похож на Дон Жуана, - сказал Матвей, сверля его прокурорским глазом.
- Это почему еще? На что ты намекаешь? Очень даже похож. И не порти мне удовольствие, пожалуйста. Вали отседова.
В конце концов удалось отвязаться. Вадим взбежал по лестнице, отпер дверь в квартиру и - остолбенел на пороге. Он совсем забыл, что вытворял здесь двое суток назад, и на мгновение в панике вообразил, что это ОНИ побывали тут, - мстительные и злобные, как гарпии, подлые и беспощадные. Паника была внезапна и сокрушительна, словно взорвалось что-то у него внутри, он чуть не упал - ноги подкосились, но тут же очухался и все вспомнил. Прошел в комнату, поднял и поставил (среди хаоса и мусора) перекосившийся торшер (мамин любимый), огляделся, осторожно ступая по разбросанному, прошел к окну, выглянул сквозь задернутые тюлевые занавески.
Матвей отнюдь не уехал, он все еще стоял возле своей мусоровозки задрав голову, глядел на его окна. Этот не уедет, нет. Этот не уедет никогда. Он будет терпеливо ждать, чтобы проверить: прибудет ли названная Людмилка, когда прибудет, одна ли, на какое время?.. Урюк под контролем...
Он огляделся, нашел телефонный шнур, проследовал вдоль него до аппарата, погребенного под старыми журналами "Знание - сила" вперемешку с папками с рукописями, набрал номер. (Телефон - на удивление - работал.) Людмилкин хриповатый голосок произнес высокомерно: "Вы разговариваете с автоответчиком. Оставьте сообщение после короткого сигнала". Короткий сигнал прозвучал, но Вадим не стал оставлять никакого сообщения. Да подите вы все в жопу! Он шваркнул трубкой по аппарату, поднялся с корточек и еще раз огляделся. Жуть! Срам! Мерзость запустения!.. Ненавижу... Он был по натуре своей аккуратист и терпеть не мог любого беспорядка. Может быть, именно поэтому, напившись и потеряв человеческий облик, он всегда такой отвратительный беспорядок учинял. По принципу доктора Джекила, он же мистер Хайд... Спасибо, что хоть полы не заблевал в расстройстве чувств при потере личности...
Добрый час он старательно, скрупулезно и даже с неким сладострастием убирал авгиеву конюшню, Матвей внизу, видимо, утомившись ждать (а также, видимо, вспомнив о наличии второго входа на лестницу - со двора), уехал наконец. Когда Вадим покончил с разбросанными журналами, поднял и поставил на место книжную стенку, Матвей позвонил и осведомился, как он там. На вершине блаженства, ответил Вадим. "Точно?" - "Абсолютно". - "Имей в виду, - сказал Матвей, - я все время дома и машина под парами. Если что - так сразу!.." - "А как Тенгиз?" - "Он тоже под парами", - сказал Матвей. "Спасибо, ребята, но, ей-богу, ничего больше не надо, - сказал Вадим. - Все устроилось". "Как?" - спросил Матвей. "Само собой", - ответил Вадим. "Но если все само собой устроилось - еще чудесней!" - процитировал Матвей и повесил трубку.
Тут Вадим спохватился и позвонил к тетке в Наклажную. Мама подошла, и они поговорили. У мамы все было в порядке, слава богу, только ангина пока еще не прошла, а в остальном все в порядке. И у Вадима все было в порядке. Во всем мире стоял сплошной, беспросветный и полный порядок, оставалось только передвинуть на место диван, уехавший на середину комнаты, и расставить по местам рассыпавшиеся книги, устилающие пол, как пестрая стая мертвых птиц...
И в этот момент Вадим вспомнил. Вспомнил, кто говорил ему: не трепыхайся и не напрягайся, все произойдет самой собой или не произойдет совсем. Это же, конечно, Андрей Белюнин ему сказал. Страхоборец. В первый же раз, когда он, весь трясясь и в отчаянии, прибежал к нему жаловаться и просить защиты. "Не унижай себя надеждой. Все произойдет самой собой или не произойдет совсем. Просто считай, что ты уже мертв, и тогда никто и ничего с тобой сделать не сможет..." Он вспомнил это, и ему снова стало страшно, как и тогда, хотя теперь, казалось бы, бояться было уже нечего. Длинное породистое лицо брезгливо глядело на него с того конца тоннеля, освещенное почему-то только слева - золотистым ровным светом. Да ведь я еще вдобавок и богат теперь, подумал он вдруг. Но сразу же отогнал от себя эту мысль как преждевременную и потому - опасную.
..А в это самое время Андрей Юрьевич Белюнин (по прозвищу Страхоборец) сидел на кухне своего приятеля Сережи Вагеля, известного (среди драбантов) также под кличкой "Эль-де-през". Неспешно обменивались нейтральными репликами (главным образом насчет хоккея), сосали пиво из длинных холодных банок и наблюдали искоса за действиями малолетнего сынишки Эль-де-преза, сидящего тут же на собственном стуле за тарелкой еды. Сынишка сражался со своим ужином. Диспозиция была такая: в левой руке он держал большой однажды надкусанный ломоть хлеба, в правой - вилку с насаженной на нее четвертинкой котлеты, и еще полкотлеты вместе с горкой картофельного пюре неаппетитно стыло в тарелке. Кроме того, приблизительно четверть котлеты и некоторое количество хлеба пополам с пюре находилось у него за щекой, отчего миловидное, черноглазое (в мамочку) личико выглядело болезненно асимметричным.
Мама со старшенькой в данный момент плавали в бассейне, а папа Эль-де-през старательно и бездарно исполнял строгий наказ: "изжарить котлеты, разогреть пюре, накормить Существо, дать ему столовую ложку пертуссину, и в восемь часов - спать". Однако существо кормиться не желало. У существа вообще никогда не бывало аппетита, а уж если кормлением занимался папаня, процедура приема пищи превращалась в котлетомахию и в сущий цирк.
- Жу-уй! - в очередной раз не вытерпев, распорядился Эль-де-през нарочито занудным голосом. - Жуй и глотай. Горе луковое.
Луковое Горе совершило несколько торопливых движений челюстями, ничего не проглотило и снова застыло в неподвижности, почти уже трагической.
- Не желает, - объяснил Эль-де-през. - Не желает, и все тут. В отказе стоит.
- А может быть - пусть? - осторожно предположил Андрей, понизив на всякий случай голос.
- То есть как это - пусть? А кто жрать за него будет?
- Проголодается - сам попросит.
- Что ты в этом понимаешь? - сказал Эль-де-през с усталым пренебрежением. - Папаня аховый...
Андрей плотно зажмурил глаза и поднял обе руки (ладонями вперед) в знак того, что молчит, сдается и вообще заткнулся навсегда, а Эль-де-през произнес решительно, адресуясь уже не к нему:
- Значит, так. Прожевать и проглотить то, что за щекой! Потом - доесть что на вилке, половину пюре, и я тебя отпускаю. Договорились?
Горе Луковое быстро-быстро закивало и сейчас же принялось жевать образцово-показательно, всем телом: даже зубами прищелкивая по ходу дела, даже на стуле подпрыгивая и усиленно размахивая вилкой с куском котлеты. (Может быть, в надежде, что кусок слетит на пол, и проблема решится тогда как бы сама собою?)
- Пива еще хочешь? - спросил у Андрея опытный отец, поднимаясь к холодильнику. - Есть "Туборг", между прочим.
- Спасибо, мне достаточно.
- Ухты, какие мы твердокаменные!
- А знаешь, как товарищ Сталин товарища Молотова называл?
- Знаю: твердокаменный ленинец.
- Угу. Почти. Он называл его "каменная задница".
- Ну да? И что - с осуждением? Или - одобрительно?
- Скорее, одобрительно.
- Вот странная вещь, - заметил Эль-де-през глубокомысленно. - Кого ни послушаешь, у всех товарищ Сталин всегда в хорошем настроении, добрый и шутит...
